Сира машинально коснулась пальцами пореза на шее. Клинок Тиранды едва рассек кожу, но ни единой капли крови на ней не проступило: мертвое тело стражницы давно перестало  кровоточить. Примерно с того самого дня, как ее сердце наконец замерло, а свет в глазах померк, но совсем ненадолго. В скором времени в темных глазницах вспыхнул алый огонь, означавший, что это измученное и неупокоенное тело преисполнено жажды мести.

Товарищи бросили ее в лапах чудовищ, безжалостно лишивших жизни десятки и сотни мирных жителей Дарнаса. Сестры отвернулись от нее, даже не удосужившись забрать тело, чтобы отпустить его в последний путь согласно древним традициям калдорай. Да что там - сама Элуна равнодушно отвергла свое дитя, взирая с небес холодным лунным взглядом на отвратительный и противоестественный ритуал безумных фанатиков Темной Госпожи, давая свое немое согласие на то, чтобы тело ее верной дочери неизбежно осквернили.

[font=Yeseva One]Предательство. Горькое на вкус, как лекарство из сребролиста, но столь же полезное для лечения всякого рода бестолковых надежд и в особенности этой дурацкой веры в дружбу. Как говорили темные следопыты, новое окружение Сиры — ей стоит воспринимать собственную смерть и последующую службу в посмертии как прививку от бестолковых жизнерадостных ценностей. Сильвана Ветрокрылая была одержима каким-то гениальным планом стереть грань между живыми и мертвыми, и все ее последователи непременно верили ей и были готовы отдать свое жалкое подобие настоящей жизни за исполнение желаний своей госпожи.

Сире было все равно и на живых, и на мертвых. В ней не осталось никаких иных желаний, кроме маниакальной жажды причинять боль и страдание окружающим, чтобы заставить их ощутить хотя бы малую часть того, что пережила она сама, когда всю ее жизнь вывернули наизнанку, извратили и опорочили в самой жестокой манере. С особенной яростью бывшая стражница рвалась в бой, вся дрожащая от нетерпения и ненависти, что сочилась ядом с ее растрескавшихся губ каждый раз, когда она провожала бывших товарищей в последний путь, распарывая их глотки острым лезвием глефы. Она не ждала от приспешников банши теплого отношения и надежности: полагаться на них, как на своих бывших сестер, Сира бы не стала никогда, наученная очень горьким опытом — но и такого гнусного предательства от своего нового полководца темная стражница тоже не ожидала.

я вижу лишь               грязь, что течет во мне                        потухшее солнце плывет                                                          во тьме

Было больно почти как в первый раз. Войска Орды окружили ее, и Натанос сделал вид, что не слышит ее призывов о помощи. Умирать второй раз среди полчищ врагов было… не столько страшно, сколько обидно. Бросать оружие наземь Сира не собиралась, лишь крепче сжав в ледяных пальцах рукоять глефы. Бороться одной против всех ей не хватит сил: нечего было даже думать о том, что каким-то чудом ей удастся выйти из ситуации победительницей, но и отступать тоже было некуда.

Но смерть во второй раз ей уже никто не даровал. И вот она, лишенная свободы, оружия, брони и чести, ожидала своего конца в сырой темнице Штормграда, брезгливо морщась каждый раз, когда из длинных темных коридоров подземелья доносились жалобные, полные отчаяния крики других узников. Темная стражница не проронила ни звука до тех самых пор, пока на пороге ее камеры не появились те, кто ударил ее в спину первый раз. Затухающие алые глаза вновь яростно зажглись, скользя по слабо выделяющимся в тусклом свете факела силуэтах Тиранды, Шандрисы и Майев.

Майев…

останови вой,               упокой угнетенных                           и расцветай, как могут цветы лишь

— Ты зря тратишь свое время, - сквозь зубы процедила Сира, стоило Тиранде оставить их наедине. Темная стражница убрала руку от едва рассеченной шеи. По правде говоря, в этот раз, хоть она и позволила себе вздрогнуть от страха, когда клинок Ночной Воительницы полоснул ее по горлу, Сира все равно в глубине души уповала на свою гибель. В мире, строящемся на круговороте предательств, она не могла и не хотела искать себе место.

Смотреть на Майев было невыносимо.

Невыносимо больно, словно из спины забыли вытащить нож. Он ржавеет, вгрызается в воспаленную плоть и причиняет очень, очень много боли. Сира стиснула зубы, отвернувшись от бывшей наставницы. Все эти сладкие речи про раненного олененка и бедное затравленное существо, в глубине души которого теплится любовь и забота о ближних, ни капли не тронули темную стражницу.

«Все мертво. Просто оставьте меня в покое» — хотела возразить Сира, но перед лицом своего палача не смогла исторгнуть ни звука. Возвращаться домой, какое бы место отныне Майев Песнь Теней ни называла своим домом, она решительно не хотела.
[/font]

Как говорил один его знакомый: «Не люблю я эти ваши походы. Ты ешь гадость и тебя ест гадость!». Сегодняшнее путешествие через врата напоминало те самые скаутские походы в детстве, когда из туалетной бумаги только лопухи, палатку не могли поставить всем лагерем, а костер надо развести с последней не отсыревшей спички. Конечно, сейчас перед ними не стояла такая задача.

Планета P2X-556, которые их аналитики считали обитаемой с населением, которое в своём развитии ушло недалеко от земного, оказалась пустой. За полдня пути оба солнца планеты не ушли из зенита, что позволило даже Джеку, далекому от науки, сделать вывод, что солнечный день на этой планете ну очень долгий. Климат был близок к субтропическому, кое где реликтовые деревья уходили так высоко в небо, что практически закрывали солнце куполом из веток. И радоваться бы долгожданной прохладе, но нет! С огромных, как лопухи листьев капала влага, которую Джексон, явно привыкший познавать неизвестный мир, пробуя его на язык, опознал, как обычную воду. Из-за того природного конденсата даже в тени находиться было сложно, потому что под куполом деревьев шел своеобразный дождь.

— Похоже, здесь была кузня, — прокомментировал Тил’к, когда они дошли до того, что было некогда поселением, но, судя по разрухе, жизнь здесь била ключом не менее двухсот лет назад, если не больше.

— Ну все, — выдал Джек, облокотившись о каменную стену некогда большого здания, понимая, что с него на сегодня походов хватит. – Мне кажется, мы уже убедились в том, что здесь нет признаком человеческой жизни. Правда, Сэм? Или еще поищем? Может в реках водятся гоа’улды, но я бы не рискнул это проверять на практике.

— Возможно, в этих горах есть наквада, люди работали в рудниках, — произнес Джексон, когда обошел руины небольшого поселения и принес то, что некогда было набойкой шахтерской кирки, изъеденной ржавчиной.

О’Нилл проследил за его взглядом, где на чистом горизонте действительно синела большая горная гряда и взглядом показал, что идти в ту сторону он сегодня не собирается. Тем более, у них есть ребята, которые с удовольствием займутся сбором всех этих проб и минералов, когда они по возвращению составят отчет.

— Идем домой, — скомандовал Джек, — нам здесь искать нечего.

Если здесь и была жизнь, то время стерло уже следы, как и саму жизнь. Гоа’улды тут были или стихийное бедствие – никто не знает. Сейчас это пустая планета на звёздной карте, но, возможно, ученые смогут найти здесь что-то полезное. Может и правда были какие-то жилы наквадаха, которые не успели опустошить Системный Лорды.

Обратный путь к вратам был намного бодрее, несмотря на то, что оба солнца до сих пор не ушли из зенита, а по пути через реликтовый лес приходилось то и дело выжимать кепку от влаги, борясь с желанием избавиться и от обмундирования, которое давно отсырело и липло к телу. Но несмотря на то, что планета казалась девственно-пустой, чуйка бывалого вояки подсказывала Джеку, что лишний раз расслабляться нельзя. Хотя Тил’к был на удивление спокоен, а Дэниэл, потерявший все инстинкты самосохранения, то и дело забегал вперед в кусты, надеясь, видимо, среди мха и бурелома найти хоть что-то ценное.

— Ну наконец-то, Сэм, запускай врата. Мне уже не терпится добраться до душа перед тем, как Хэммонд начнет нас пытать на брифинге.

Джек остановился у пульта, оставаясь на чеку и смотря в сторону, откуда они ушли, и чекая наличие объектов в небе. Самым странным было то, что на этой планете, схожей с Землёй, не было ни зверья, ни даже птиц. И, как выразился Дэниэл, который какого-то хрена копался в большой куче мха, насекомых тут тоже не было, что окончательно утвердило в голове Джека мысль, что местную фауну пожрало что-то более крупное и чужое.

Врата с привычным звуком поворота колеса включились, пропустив через себя Тил’ка и Джексона. Джек кивнул Сэм, чтобы она шла вперед, а он замкнет шеренгу, оставаясь на страже. В тот самый момент, как Картер подхватила свой рюкзак и сделала шаг к вратам, что-то в противоположной стороне от их пути громко ухнуло, как будто с горного массива сорвался огромный валун, прокатился по лесу и с грохотом упал в какую-то яму. Джек обернулся, готовый к нападению, но на его глазах врата, как будто лишившись своего питания, замерцали, их свет истончился и погас.

— Сэм, какого черта? Нам надо уходить. Включай их обратно!

Обыскать скромные пожитки Нила не составило большого труда. Тот так трясся над своей сумкой, что привлек внимание даже такого человека, как Эндрю. Нил Джостен ему не нравился, пиздец, как бесил. Звезда засранного городишки, который на деле оказался настолько рукожопым, что только самому богу было известно, какой «потенциал» там увидел в нем Кевин.

Среди заношенных и сто раз застиранных вещей Нила Эндрю нашел то, что даже его заставило многозначительно хмыкнуть и убедиться в том, что у его подозрений была жесткая почва. Нил Джостен был шпионом. Очень интересные новости, учитывая, что Кевин был зашуган своим неопределенным положением. Он об этом не сильно любил говорить, но любой бы прекрасно понял, что жизнь Кевина Дэя – это сплошная неопределенность – туманное настоящее и еще более мрачное будущее. От «Воронов» не уходят просто так, «Вороны» просто так не меняют регион и просто так на горизонте не появляется случайный сталкер. Эндрю сложил вещи обратно в том порядке, в каком они лежали и задвинул сумку на ее место. В тот день, несмотря на принятые лекарства, он думал о том, что нашел больше, чем обычно. Думал, курил и злился.

Нил Джостен был шпионом. Да, у каждого даже в этом общежитии висят красивые фоточки Кэвина или того же Рико, где те с голливудской улыбкой дарят лучи любви своим фанатам? Эти фото были задрочены и облизаны влажными фантазиями фанатов. У Нила Джостена была же целая папка с самой разнообразной информацией, педантично разложенной по файлам. А еще в этой затасканной сумке была такая крупная сумма денег, что можно было только удивляться тому, почему Джостен ходил, как бомж. Но шпионам не платят наличкой. Шпионы не носят такие бабки в простой сумке, бережно прижимая ее к груди. За сталкерство платят крупные деньги на какой-нибудь надежный банковский счет, чтобы не вызвать подозрений.

На человека, который ограбил банк, Нил Джостен тоже не был похож. Те, кто обирает каких-нибудь толстосумов не сидят в сраном городке и не играют в экси, а бегут за границу куда-нибудь в сторону Мексики, где уж точно можно раствориться в относительно небедной жизни в стране, что не выдает Штатам воров и преступников. Но Нил Джостен не тратил из этих денег ни копейки, был зашуган так, что, казалось, оглядывается на свою собственную тень.

Что-то в этом фальшивом образе простачка, криво играющего в экси, все-таки не сходилось. Бесило. Пиздец, бесило, особенно контактные линзы, которые Эндрю легко распознал, когда оказался лицом к лицу с Нилом. Ему не шел этот ублюдочный цвет. Нил Джостен - сплошная фальшивка. Именно об этом думал Эндрю, когда бросал выразительный взгляд на Роланда, который давно научился понимать его без слов. Фальшивый Нил Джостен с фальшивыми глазами и фальшивой жизнью на деле оказался простачком. Он не пил и не баловался дурью, стараясь сохранять трезвость ума, как тот самый загнанный в угол беглец, готовый в любой момент сорваться с места и бежать в никуда, прихватив свои скромные пожитки и огромную сумму денег.

Хватило пару шотов с газировкой и дурью, чтобы неискушенный организм парня поплыл в душной атмосфере клуба. Оставалось только разогнать наркоту по крови, чтобы тот раскололся, стал достаточно мягким, как глина, из которой можно было бы лепить все, что угодно. Первый разговор у них вышел не таким, как хотел Эндрю. Нил, несмотря на свое состояние, пытался бежать из бара, но Эндрю преградил ему путь, бросив в лицо обвинения, вынужденно заставляя того развернуться и снова оказаться в плену танцпола и слишком разлакомившегося Никки. Эндрю и сам не заметил, как оказался рядом, вцепившись пальцами в загривок кузена так, чтобы тот вспомнил, что то, что принадлежит Миньярду трогать было нельзя. Нил уже явно не соображал, поэтому вывалился из объятий Никки и, едва держась на ногах, сбивая танцующую толпу, снова попытался сбежать. Эндрю оттолкнул от себя явно перепугавшегося Никки, который не сразу понял, за что в этот раз огреб и пошел следом за своей жертвой. Эндрю потратил на Джостена целый вечер и, если надо, как терпеливый хищник, будет ходить за ним весь вечер, пока тот не расскажет ему правду.

Нила он застал в туалете. Судя по приглушенным звукам, в одной из кабинок кто-то был. Разумный человек не стал бы устраивать в таком месте разборки и драмы, но Эндрю было плевать. Этот клуб видел всякое, даже трахающиеся парочки в кабинке туалета, когда кто-то рядом справлял нужду. Миньярд прислонился к дверному косяку и наблюдал за своей жертвой.

На людей алкоголь и наркотики действовали по-разному. Ему крекерная пыль нужна было только для того, чтобы сохранять ясность ума, не корчится в ломках по таблеткам. Крекерная пыль приелась, как медицинские колеса уже давно. Кевин вон предпочитал напиваться так, что иногда был не способен даже свое собственное имя без ошибок выговорить. А Нил Джостен сейчас стоял перед ним, пытаясь ухватиться за остатки своего разума. Эндрю застал его у раковин, когда тот о чем-то говорил со своим собственным отражением. В голубых глазах плавился лед – сейчас только они были настоящими во всем фальшивом образе темной лошадки по имени Нил. Он даже выглядел жалко – как раз от тип людей, которых накачали всякой херью, чтобы трахнуть, а в результате они весь вечер блевали в туалете.

Это Никки у них жалостливый – на его бы месте вытер слюни несчастному и нашел бы тихий угол, чтобы тот очухался. Эндрю с каждой минутой этот тишины чувствовал лишь нарастающее раздражение. Нилу Джостену хотелось пересчитать ребра, разбить лицо, чтобы вывести на настоящие эмоции, увидеть то, что скрывается за этой фальшивой оберткой. Но Эндрю обещал Кевину, что не тронет его, но и не отпустит от себя, пока не узнает правду.

- Ты уже мой. Я уже тебе это говорил.

Несмотря на все раздражение, Эндрю произнес эту фразу с убийственным спокойствием. Джостен стоял перед ним, тыкал в него пальцем, как будто таким движением хотел застрелить своего обидчика из невидимого пистолета. Его ноги едва стояли на скользком кафеле, разъезжались как у пьяной шлюхи, что пыталась стоять на высоких каблуках. Нил Джостен – под наркотиками или алкоголем походу был тем еще жалким зрелищем. Ни говоря ни слова, Эндрю схватил его за вытянутую руку и втащил из туалета, потащив через служебный ход в сторону улицы. За время пути он ни разу не оглянулся, понимая, что Нил еле стоит на ногах, едва тащится за ним. Эндрю было по хер, даже если тот упадет на колени, он будет его тащить, выворачивая суставы.

- Стой ровнее Джостен!

Эндрю, оказавшись на улице, наконец остановился, развернулся и, схватив свою жертву за плечи хорошенько встряхнул, будто заставляя прийти в себя.

- Если опять надумал блевать, то делай это вы кусты. Мне плевать, что тебе херово. Я всего лишь хочу знать правду.

Кровь брызгами заливает стены, лужицами растекается по мозаичному полу, всё заливая собой. А Цинсюань может только стоять и смотреть, не в силах сделать ещё хоть что-то — его брат, дорогой гэ, его единственная на протяжении многих веков семья… умирает. 
Как это возможно?! Они ведь боги, демоны побери всё это! Откуда в теле Ши Уду столько ран, что кровь никак не останавливается?! 
Преодолев неясное сопротивление собственного тела, Ши Цинсюань падает на колени рядом с братом. Кладёт дрожащие ладони ему на грудь, надавливает, что есть сил, но без толку… 
Лицо брата мертвенно бледно, глаза открыты и невидяще смотрят в пустоту над собой. Будто умер он много веков назад, будто и не был никогда богом, грозным и всемогущим Повелителем Вод.

— Гэ… — всхлипывает, пачкая пальцы в его остывающей крови. — Кто-нибудь… Есть здесь хоть кто-нибудь?!

Цинсюань оглядывается, только теперь замечая, где они вообще находятся. Место напоминает храм, какие десятками строили им с братом, но для места поклонения и молитв здесь слишком мрачно и холодно. Красивая когда-то статуя, изображающая Ши Уду с возлюбленной Повелительницей Ветра (от чего-то последователи вечно представляют себе отношения между на самом-то деле братьями так!), почти что разрушена. У статуи брата отсутствует… голова. И в целом впечатление складывается такое, что никто уже здесь давно не зажигал благовоний, не просил об удачном мореплавании, не…
Руки Ши Цинсюаня дрожат, когда он понимает, что брат больше не дышит. Всё его дорогое ханьфу залито кровью, а в самом лице — ни кровинки, и грудь не вздымается больше…

— Нет… Гэ, нет, пожалуйста!.. Не бросай меня одного!..

Он отстраняется резко, не зная, что предпринять. Бежать на Небеса? Искать того, кто сделал это? Но он не знает, не понимает, у них ведь даже врагов толком не было, кто бы мог…
Реальность подрагивает мутной пеленой, и Цинсюань не понимает — от слёз ли это, что безостановочно текут по его лицу? Но предметы расплываются всё больше, теряют четкость, а тело становится по ощущениям легче пёрышка.
Всё окутывает тьма, и в ней он слышит мрачный, зловещий голос, идущий из ниоткуда:

— ТЫ ПОТЕРЯЕШЬ ВСЁ, ЧТО ЛЮБИЛ. ТВОЙ БРАТ УМРЁТ У ТЕБЯ НА ГЛАЗАХ, А ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ НИЧЕГО СДЕЛАТЬ. НЕ ВИДАТЬ ХОРОШЕГО НАЧАЛА, НЕ ВИДАТЬ ХОРОШЕГО КОНЦА!

А затем Цинсюань просыпается.

Собственные покои в их с братом дворце в полумраке утренних сумерек выглядят… привычно, и в то же время нет. 
Хрипло втянув в легкие воздух, он садится на кровати и неверяще оглядывается, понимая вдруг, что всё это было лишь… сном? 
Но этот голос — о, его-то и сказанные им слова Цинсюань не забыл бы уже никогда. Столько времени эта тварь молчала, казалось бы полностью исчезнув из его жизни, и вот, сон… сон ли?

Выпутавшись из сбившихся вокруг простыней, Цинсюань вскакивает и, даже не сменив ночные одежды, босиком бежит в другую часть дворца, на половину брата. Как будто ему снова десять и он не знает, куда спрятаться от ночных кошмаров.
Только бы с гэ всё было в порядке, ведь если нет… Цинсюань не уверен, что сможет это пережить.
Вопреки собственному страху, дверь в спальню брата он открывает тихо, заглядывая в щель. Ши Уду лежит на кровати и мирно спит. Грудь вздымается в глубоком ночном дыхании, через мгновение опускаясь вновь.
Цинсюаня… отпускает. Сон, просто сон, ничего больше. Наверное, его подсознание вытянуло, вытащило все давние страхи, но… 
Ему всё ещё не по себе.
Однако будить брата Цинсюань не хочет. И, наверное, есть только один  человек на всех Небесах, к которому Ши Цинсюань готов прийти на рассвете, которому не надо ничего объяснять, с которым можно просто побыть рядом и поверить на самом деле, что дурной сон — это дурной сон и ничего больше.

Перед тем, как направиться в сторону дворца Повелителя Земли, Цинсюань возвращается в свои покои за обувью и накидкой. И, выйдя на улицу, он чувствует вдруг в самом воздухе… какое-то приближение беды. Иррациональное и необъяснимое, вместе со своей глупой неспособностью что-то изменить.
Мин И точно скажет, что Цинсюань слишком впечатлительный, и это снимет часть сгущающейся тревоги. А если нет… 
Он ещё посмотрит, насколько окажется бесполезным, если с братом и правда что-то случится. Если Пустослов и правда объявился… Цинсюань найдёт способ справиться. Ему больше не десять, даже не шестнадцать, он бог! А ещё у него есть друзья. Как минимум один — самый лучший и близкий. Вместе они точно смогут сразиться с любой тварью, да?

— Мин-сюн?

Цинсюань заходит в мрачные покои друга, и голос его дрожит.
Страх, липкими пальцами сжавший плечи, пусть на самую капельку, но отступает.

Стоит ли говорить, что в мир смертных Пэй выбирался нечасто. Если ему что-то нужно было, под рукой всегда был Пэй Су, который был очень «удобен» в решении подобных мелких проблем. После его изгнания Мингуану показалось, что ему просто отрубили руку. Он мог назначить себе кого-то нового из младших небесных чинов, но все они казались нерасторопными, бесполезными и готовыми прыгать выше своей головы. Когда Пэй пытался выбрать себе нового помощника, то был настолько привередлив, словно бы опылился снобизмом от своего шисюна. Да и не терял он надежды выпросить прощения для своего потомка.

Стоит ли говорить, что ради подобных вылазок Пэй Мин спускался в мир еще реже? В Небесной столице было всего в достатке, чтобы приятно провести время в не менее приятной компании. Он достаточно часто виделся с шисюном, выпивал и играл в шахматы с богами литературы и даже наслаждался красивым женским обществом. Чиновницы, заскучавшие по хорошей беседе, всегда были готовы составить ему компанию, даже несмотря на то, что потом по столице ходили всякие слухи. Но мало кто знал, что последнее время Пэй действительно пил чай или вино в компании дам и просто наслаждался беседами, пусть и за закрытыми дверьми. Но эти слухи заставляли кое-кого бывать в его компании чаще, забыв о куче важных дел.

Стоит ли вообще говорить, что в компании своего Шуй-шисюна Пэй выбирался в мир смертных еще реже? Он даже не знал, как должны были сложиться звезды, судьбы, а планеты выстроиться в парад, море уйти из своих берегов, чтобы Ши Уду соизволил пойти с ним выпить в мир смертных, перед этим назвав самую лучшую гостиницу в столице «хлевом».

Пэя это нисколько не задело – он прекрасно знал характер своего шисюна. Не стал он говорить, что лично спускался, нашел это место и выложил круглую сумму золотом, чтобы основательно подготовиться. Пэй заказал даже самые дорогие блюда и вина, отказавшись от роскошно обставленной комнаты на втором этаже гостиницы, выбрав более просторную и светлую на первом этаже. Здесь была широкая веранда с видом на чудесный сад с небольшим прудом, где плескались жирные от праздной жизни карпы. Оставалось добиться самого сложного, чего не купишь даже за золото – уговорить Ши Уду, который был «вечно занят».

— У тебя ведь целая армия из небесных чинов. Они справятся и без тебя. Тем более, твой брат упорхнул на какой-то праздник с Повелителем Земли.

Пэй встретившись с Шуй-шисюном пытался того убедить. В успехе своей маленькой военной компании он не сомневался. Уду был из тех, кто не любил ходить в долгах, какими бы они не были. Пэй Мин внезапно вспомнил, что недавно они играли уже вместе в шахматы, в которые Уду проигрался, потому что Мингуан то и дело отвлекал своего «противника» слишком непрозрачными намеками на то, чем же будет расплачиваться проигравший. «Проигравшая» сторона, конечно, расплатилась, но, уходя из его дворца тем вечером, Уду обронил, что это не считается, что он обязательно отыграется.

Это ведь тоже была своеобразная игра, но только между ними двумя – вечно кто-то кому-то «должен».

— Тем более, у хозяина постоялого двора есть такие замечательные шахматы. Просто чудесное творение резчика! Столь качественного нефрита, наверное, нет у самого императора.

Когда они спустились в мир смертных, их самих встретили, как членов императорской семьи. Памятуя о том, сколько выложил богатый господин, хозяин гостиницы походу был готов закрыться на несколько дней ради двух дорогих гостей. Наверное, так и было, потому что в широком и светлом здании, кроме прислуги, Пэй никого не заметил. Их сразу же окружила стайка девушек в разноцветных платьях. Они буквально пестрели перед глазами, сверкая добродушными улыбками, брали за руки и вели гостей в приготовленные им покои.

— Ну что ты, Уду, не будь таким букой, — добродушно ответил Пэй, улыбаясь девушкам.

Девушки, проводив их до покоев, пообещали, что скоро подадут блюда, а потом упорхнули разноцветной стайкой бабочек, закрыв за собой двери.  Краем глаза генерал видел, что такая толпа девиц, готовых заработать на богатых гостях, шисюну была не слишком по душе. Уду сейчас был похож на каменное изваяние самому себе, когда с пренебрежением осматривал помещение, куда его привели.

– Расслабься, шисюн, хотя бы на один вечер. Меня уверяли,  что они прекрасные танцовщицы. Как ты относишься к тому, чтобы для нас исполнили танец, пока мы пробуем блюда?