[indent]Кажется именно в такие моменты начинаешь чувствовать себя живой. Положительные эмоции наполняют каждую клеточку твоего тела, и ты вся натянута, словно струна, готовая каждый миг ловить новый и новый поток этих самых эмоций. Хочется лететь все выше и выше, к самим звёздам и прокричать во все горло о том как счастье горит у тебя внутри. Пусть этот день никогда не закончится. Пусть время остановится. Может быть и правда стоило вместе с перемещением во времени вовсе его остановить? Это конечно глупые мысли, достойные лишь маленького ребенка. Но, именно меленьким ребенком Морган себя ощущала. Ведь все ее воспоминания об отце родом именно оттуда, из детства. Того самого счастливого времени. Сейчас ей было абсолютно все равно, что будет дальше, ей плевать что сейчас думают женщины, что стоят возле камеры. Потому что это ее счастье, и она будет делать с ним все, что пожелает. Ведь ей так сильно не хватало в жизни именно таких моментов. Простых объятий.
[indent]Она понимает, насколько сейчас нелегко Тони, и ни в чем не винит его. Не в том где сейчас находится, не в его сомнениях. Что бы она чувствовала на его месте? Даже представить сложно. Морган делает глубокий вдох и отпускает отца из объятий. Тут же неприятно передёрнуло. Только что она ощущала тепло, а теперь снова наедине с собой. Наверное это странное чувство от того что это уже некий страх – каждое объятие может быть последним.
[indent]Морган не садится рядом. Она слишком сильно напряжена и не может позволить себе расслабиться.
[indent]Она прикусывает губу от волнения. А может это уже стало привычкой? Слишком часто эта эмоция присутствует в ее жизни. Тони хочет все знать, это не новость. А она понимает, что теперь скрывать что-то будет просто глупостью. Изначально план был другим, но теперь все иначе. Да и он вряд ли просто оставит все как есть, и не станет разбирать, что к чему. Если начать рассказывать одно, что-то незначительное, то неминуемо придется зацепить другое. Значит все по порядку. Быть может так даже будет лучше? Он узнает насколько все плохо закончилось для нее и Пеппер, и сам решит не делать то, что сделает? И все будет хорошо? Очень хотелось в это верить.
[indent]- Пап, все совсем не так просто как хотелось бы. ,- Морган потирает пальцами висок, словно старается разложить все по полочкам в своей голове. – Но, я, конечно, понимаю, тебя интересует все, это как минимум логично. Я все тебе расскажу, так уж и быть, хотя это может создать определенные проблемы, но скрывать хоть что-то я просто не в силах.
[indent]Девушка все же решает сесть рядом с Тони.
[indent]— Обещай, что не будешь ничему возражать. Хотя… кому я это говорю… в общем, я надеюсь на твое понимание и здравый смысл. Кое-что случилось в прошлом, то есть, сейчас, ну, случится по моим подсчетам совсем скоро. От этого я и пришла тебя уберечь. Потому что мне пришлось фактически жить и справляться в одиночку… пап, я так больше не могу. Не могу без тебя, понимаешь? ,— Морган поворачивается и внимательно смотрит на Тони. Злосчастные слезы снова начинают накатывать, но девушка делает глубокий вдох, и это ее немного успокаивает. Она берет Тони за руку, не в силах держать хоть какую-то дистанцию.
[indent]— Это все Танос и его чертовы камни. Я прошу тебя только об одном, не лезь в это, ладно? — Дальше Старк просто не смогла сдержаться, и поток слов просто полился из нее рекой. Она отпустила руку Тони и снова вскочила на ноги – Ты погибнешь, понимаешь?! Погибнешь, если полезешь во всю эту историю. И я останусь без тебя. Совсем одна. Ты спасёшь всех, кроме нас. Мама будет чуть ли не сходить с ума, а мне только и останется проводить детство в доме Бартонов, потом быть запертой в школе Ксавьера, планировать свою жизнь так, что бы попасть сюда и спасти тебя. Все это, костюм, нескончаемые разработки, все, что бы наконец-то вернуть тебя, что бы ты был рядом.
[indent]Под конец голос девушки почти срывается на крик, она делает глубокий вдох. Он получается судорожным, от нехватки воздуха и переполняющих эмоций. И это ещё не всё, она ещё столько не сказала ему. Но она понимает, что нужно дать Тони немного времени, что бы обработать полученную информацию. Но, все же она дополняет свою долгую речь одним единственным вопросом, и сейчас говорит едва слышно.
[indent]– Но только я не могу понять, что-то здесь не то. Что ты делаешь в Ваканде? Сейчас ты должен быть дома, с семьёй.

Последнее, что фиксирует память Ванды, это обеспокоенное лицо брата и сжигающее дотла чувство вины. Не справилась. Не защитила. Не смогла. Она сидит на коленях перед обесцвеченным телом Вижена и не может найти в себе силы плакать. Ей пришлось пережить его смерть дважды. Сначала убить его самостоятельно, удерживая при этом безумного титана, а после просто бессильно смотреть, как обесценивается его жертва. Это несправедливо. Ведьма чувствует боль и страх всех, кто пал жертвой щелчка. Слышит крики их родных и близких, которые вынуждены жить дальше. Поэтому в какой-то степени чувствует облегчение, когда ее собственное тело у нее на глазах обращается в прах.
Смирение. Покой. Тишина.
Единственное, о чем она жалеет, что Пьетро теперь останется один. Ей уже довелось испытать это, еще тогда, в Соковии, когда на какой-то момент его сердце перестало биться. Но брат сильный, он справится. А потом, в самый последний момент, перед последним вздохом, Ванда чувствует, как умирает ее брат. Снова. И она кричит. Кричит громко, до срывающегося голоса, но ее крик уже никто не слышит. Потому что Ванда Максимофф больше не существует.

Падение. Бесконечное падение в полной темноте. Но Ведьме не страшно, потому что она знает, в любом случае там она будет вместе с Пьетро. Теперь уже навечно. На ее губах должно быть появляется мягкая умиротворенная улыбка. Она ждет этой встречи. Так будет правильно. Они заслужили, они слишком много уже потеряли. Сначала родители, потом целая страна, Пьетро сам едва ли не умер тогда, в Соковии, защищая от пуль их нового соратника и невинного ребенка. И вот когда казалось бы, жизнь стала налаживаться, у них появилась новая семья и даже новая страна — Ваканду хотелось защищать и оберегать, настолько она была прекрасна, Судьба наносит им новый удар. Безумие Таноса привело только к новым разрушениям и еще большему расколу. И к новым жертвам. Когда этому всему придет конец? Ведьма пыталась заглянуть в будущее, предугадать следующий шаг титана, но ее силы словно были заблокированы, а доктор Стрэндж как назло не выходил на связь. Максимова в последнее время настолько привыкла полагаться на своего наставника, что была растеряна настолько, что ей не удавались даже элементарные "фокусы". Впрочем, Пьетро быстро привел свою сестру в чувство. Сейчас не время. Им уже довелось встретиться с авангардом армии Таноса, его лучшими солдатами, его генералами. И на память о них на плече у Ведьмы теперь останется уродливый шрам, которому уже не суждено раствориться. И дальше будет только хуже.

У них был план. Хороший план, просто отличный. Вот только никто не удосужился спросить саму Ванду, а готова ли она сыграть свою роль. Ей нужно было убить своего друга — человека, вернее андроида, который всегда был на ее стороне, который однажды уже спас ее, когда разрушалась Соковия. Ванда не могла. Не могла этого сделать, но ей пришлось. Она смотрела в глаза Вижена и видела там целую вселенную, но все же не дрогнула. Алые нити плотно окутали камень разума, прежде чем с невероятной силой его сжать. Андроид кричал от боли, но Ведьма не остановилась, потому что за ее спиной появился Танос. И сквозь стекающие с глаз слезы, Алая Ведьма выполнила свой долг, едва ли не валясь с ног от разрывающей на части силы, кипящей в ее венах, а также невыразимой боли от очередной потери — и все же ей удалось удерживать Таноса, который собрал практически все камни бесконечности. Она могла бы гордиться собой, если бы не полное опустошение. Ванда практически ничего не чувствовала, когда смотрела как титан поворачивает руку, восстанавливая Вижена. И лишь на краю сознания проскочила мысль, что Стивен скорее умрет, чем добровольно отдаст камень времени, а значит... доктор Стрэндж мертв. Боль затопила ее сознание, лишила способности ясно мыслить. Ведьма попыталась мысленно найти Лорну, Эрика, Чарльза, но лишь тишина стала ей ответом. Это Танос что-то сделал, ведь теперь в его руках неограниченная власть, успокаивала себя девушка, опасаясь допустить даже мысль об обратном. Они живы. Должны быть живы, чтобы отомстить!

Но реальность снова играет против нее. Резкий удар об землю выбивает воздух у нее из легких, и девушка закашливается, невольно вдыхая пыль. Ощущения слишком реальные. Что-то не так. Резким рывком садится, оглядываясь и убирая лезущие в лицо волосы. Темно. Душно. Страшно. Ванда невольно ежится, обнимая себя руками за плечи и слегка их растирает. Вокруг нее никого нет, это она может сказать со стопроцентной уверенностью. Все ее чувства обострены, она напряженно всматривается в темноту.

— Пьетро? — не сдержавшись, наугад зовет Алая Ведьма, потому что тишина давит на нее, окружает со всех сторон, мешает дышать. — Есть кто... живой? — с негромким смешком невольно срывается с ее губ, потому что наиболее вероятно, что она уже давно умерла. Чтобы не сойти с ума окончательно, Ванда поднимает руку, позволяя алому туману окутать ее пальцы, добавляя немного света и позволяя осмотреться. Силы остались при ней, уже хорошо.

Порой не хочется, чтобы чутьё себя оправдывало. Срабатывало, вопреки всему тому, что знаешь и любой, самой банальной логике. Потому что ощущения - не здравый смысл, его не заткнуть ни алкоголем, ни мыслями о чём-то другом, совершенно не менее важном. Настойчивое чувство будет разъедать душу и забивать мозг до тех пор, пока не вскроется его причина. Или,  хотя бы не поймёшь, что к самому огромному сожалению, ты прав.
Я давно знаю Антонио. Благодаря ему я оказался возле Войта и может быть, в ряде случаев, не натворил дел. Потому что Доусон - один из стержней, на которых стоит этот отдел. Ответственный, рассудительный, всегда знает точно, как поступать правильно, в отличии от меня. А потому, я не могу поверить в то, что прав в своих ощущениях. Потому что это не правильно. И, более того, никак не укладывается в моей голове. Несмотря на абсолютную очевидность ситуации.
  Никто не может осуждать его, в тех чувствах, что Доусон испытывает, каждый из нас чувствует примерно тоже, пусть и в меньшей степени. Мы не на его месте и надеюсь, никогда не будем - второй раз испытать,что это такое, когда твой ребёнок пострадал.
  И, всё же, так нельзя. Не из чувства морали даже, насколько она не должна была быть нам важна. Скорее... Я не знаю. Ровно настолько же, насколько понимаю Антонио, я хочу остановить его. Мне плевать на жизнь урода, способного совершать такие ужасные вещи с детьми, будь моя воля, я бы и вовсе предпочёл, чтобы убивать их можно было безнаказанно. Мир стал бы чище, а родители перестали так бояться за тех, кого они любят. Не представляю, насколько страшно получать подобные новости, не хочется даже думать об этом. И даже будучи лишь наблюдателем, я не могу сдержать свой гнев и ярость, когда смотрю на все эти отвратительные физиономии ублюдков, решивших вдруг, что имеют право на свои извращённые желания. Думаю, что ненависть - слишком слабое определение чувствам, которые можно испытывать по отношению к каждому из них.
И всё же, я не хочу, чтобы Тони сломал свою судьбу. Избавится от одного урода - наверное, это принесёт облегчение. Не могу сказать, что не был рад, когда кара настигла мразь, убившую восьмилетнего ребёнка. Вряд ли кто-то из нас не поймёт его чувств, каждый из тех, кто есть в отделе.
Но, стоит ли оно всех лет тюрьмы, что будут после? Скольким детям он сможет помочь, будучи на свободе, в отделе Войта, имея возможности пресекать их деятельность?  Разве этот урод заслуживает того, чтобы победить ещё хоть в чём-то?
Так что, формально, я против подобных методов, сколь бы не чесались у каждого из нас кулаки, при взгляде на эти пустые и насмешливые глаза психопатов. Как сдержать гнев, когда понимаешь, что тот, кто тронул твоего ребёнка, вполне возможно, избежит наказания, лишь потому, что так работает система  и одних лишь знаний недостаточно?
Не знаю, что сделал бы, попробуй только кто причинить вред моему сыну. Даже думать не хочу о том, на сколько секунд хватило бы моего терпения и что было бы после. Потому что знаю точно, вне всяких рассуждений о морали, ровно в тот самый момент, мне стало бы всё равно буквально на всё, что последует после. Даже сам себя не успокаиваю, что смог бы в тот момент рассуждать разумно.
А потому, чувства Антонио я понимаю. Как и его гнев на то, что очередной ублюдок спокойно сидит дома, лишь потому, что не хватает улик. Все всё знают, всё понимают, но адвокат каждую секунду крутится рядом, не позволяя даже поговорить с ним в клетке, а... Это действительно тупо, несправедливо и выводит из себя. Все подозрения указывают на человека, все знают, что это он, чего стоят одни лишь только его насмешки в комнате допроса, а... Меня злит это также, как и Антонио, хоть и делаю скидку на то, что это не моя дочь. Больше всего на свете я хочу, чтобы этот ублюдок предстал сначала перед законом, а после стал весёлой игрушкой тех, к кому мы его отправим. Каждому уроду соответствующая смерть.
И всё же, сделать мы ничего не можем, потому что у выблюдка хватает везучести для того, чтобы уворачиваться, не оставляя действительно явных следов. Меня самого переполняет бешенство, когда я только начинаю думать о том, что он сделал с Евой и всеми другими девочками-подростками, так и оставшимися лишь могильными плитами. Так не должно быть, что кто-то может творить подобное, оставаясь безнаказанным. Две ночи подряд мне снилось, что я вонзаю в его глаза нож, в каждый по очереди, только бы он больше никогда не смог заприметить очередную свою жертву. Случившееся повлияло на каждого из нас, в той или иной степени - здесь нет тех, кто не готов был сделать всё для Доусона. Но сны, к вящему моему сожалению, должны оставаться снами. А мы должны найти законный способ упечь этого ублюдка в тюрьму, чтобы справедливость его настигла уже там.
Знаю, что Антонио умеет держать себя в руках и никогда не поддерживает насильственных методов. Никогда не переходил грань и более того,  сколько раз удерживал меня от того, чтобы не сделать последний шаг. Слышу, как он утверждает, что всё нормально, всё в порядке и  он дождётся того, что Роланд улетит за решётку. Потому что знает - мы не остановимся до тех пор, пока с ним не закончим. А я киваю, хлопаю его по плечу и говорю, что в курсе, что он справится. Если понадобится поговорить, в любое время дня и ночи, то без проблем - я всегда рядом.
Мы все уходим из отдела, ближе к вечеру, когда ничего не предвещает беды. Всё продолжится, но уже завтра. Новый день может принести новые вести. В конце концов, каждый из нас питался гневом, но это не избавляло от потребности во сне и еде. Всем нужно было перезагрузиться, чтобы быть готовыми к новому дню. И я попросил звонить Антонио, если вдруг станет совсем хреново. Или, приехать ко мне домой, не суть важно. Кто ещё мог быть с ним рядом, как не я, в такой страшный момент его жизни? Доусон знал, что всегда может на меня рассчитывать.
И всё же, впервые за всё то время, что мы знакомы, я совершенно не верю тому, кому доверяю беспрекословно. Это не отражается в его глазах - ничего, кроме злого смирения. Не понять по повадкам - не рвёт и не мечет, не крушит всё, что под руку попалось, не выкрикивает угроз в пустоту. Всё тот же Антонио, со вполне очевидной, пусть и сдержанной злостью. Он обещал, что не натворит глупостей для того, чтобы мы всё, в конечном итоге, могли сделать правильно. У меня нет повода думать, что он может лгать, столь спокойно глядя мне в глаза, пока я пытаюсь рассмотреть в них хоть что-нибудь.

Когда я подъезжаю к его дому, где он должен быть сейчас в одиночестве, вижу свет, который горит в гостиной, замечаю автомобиль, припаркованный на положенном ему месте. Вообще, я не уезжал от отдела далеко, дождался момента, когда выйдет Доусон и, держась на почтительном расстоянии, поехал за ним. Мне хотелось, чтобы интуиция моя хреново работала, я надеялся на это всеми силами. И всё же, избавиться от ощущения, что Антонио в том состоянии, когда способен совершить буквально всё, что угодно, не заботясь о собственной судьбе, я не мог. Убедился, что направился он именно домой, свернув не на улицу ушлёпка, а на свою, по пути выдохнув спокойно. Некоторое время просидел за поворотом, не появляясь в зоне видимости, пока он выходил из автомобиля и заходил домой. И знаю, что его вряд ли обманут мои намерения, когда я скажу, что мне просто самому слишком скучно, а потому я всё-таки приехал, но это всяко лучше, чем если случится что-то непоправимое. Даже если он разобьёт мне прямо на своём пороге нос, я буду уверен, что поступил правильно.
Стучусь в дверь, слыша громкое бормотание телевизора, вероятно, заглушающее мой стук. Ударяю сильнее, всё ещё надеясь на то, что он включил канал так громко для  того, чтобы заглушить собственные мысли, это было бы хотя бы логично. Прекрасно ощущаю, какое чувство появляется где-то внутри, на уровне желудка, когда дверь мне так и не открывают, но предпринимаю всё же, последнюю попытку - звоню на телефон Доусона, слыша трель где-то поблизости. Видимо, на той тумбочке, что стоит неподалёку от входа. Звонок громкий, да и мелодию сегодня за день слышал множество раз - это точно не чей-то из гостей. Правда, отвечать мне Доусон по-прежнему не торопится, словно решил меня игнорировать, что вообще-то, совершенно не в его природе. Ну, или сделал то, о чём я думал весь сегодняшний день, когда нам пришлось отпустить Роланда, после  того, как даже обыск его дома ничего не дал. А я, как дебил, вдруг поверил в то, что если Антонио доехал до дома, то это означает вдруг, что он именно там и останется до утра.
- Чёрт возьми. Я понимаю, что всё это значит. И телефон, оставленный дома, сигнал которого легко будет потом проверить, и машина, которую видят сейчас все соседи, и даже включённый свет. Он был копом и при том, весьма хорошим, как ни крути, даже действуя в состоянии аффекта. Я бы на его месте поступил точно также.
Вообще, мне бы за руль сейчас, да оказаться возле дома Роланда как можно скорее, всего несколько кварталов, которые преодолеть на машине было бы быстро, а пешком займёт значительное количество времени. И всё же, с самыми нехорошими мыслями, с учётом приказа никому не приближаться к дому Роланда, я думаю о том, что будет странно, если вдруг мой автомобиль попадёт на камеры, расставленные по дороге, на пути к нему. Однажды это подвело меня достаточно сильно. Ну, или я не смогу объяснить завтра, что с Антонио весь  вечер дома был у него.
Бросаю свой телефон в автомобиле, мысленно осознавая, что ничего хорошего из этого вечера не выйдет. Если я не ошибся и Тони отправился сейчас допросить Роланда самостоятельно, у нас в любом случае, будут проблемы. Вопрос лишь в том, насколько продуктивны будут ответы этого урода.
Не знаю, сколько времени проходит к тому моменту, когда я, пробираясь по тёмным улицам и избегая всех камер, попадаю к дому Роланда. Я порядком вымотался, пробежав спринт на такой скорости, тяжело дышу и чувствую, что неплохо бы прийти в себя. Останавливаюсь перед домом этого выблюдка, смотря на свет, что горит во всех комнатах, включая второй этаж. Перевожу дыхание, стараясь его выровнять, пытаюсь оценить обстановку, насколько это вообще возможно. Довольно глупо выйдет, если Антонио сейчас здесь нет, а я засвечусь перед эти ушлёпком, который устроит мне тысячу и одну проблему, вплоть до увольнения. Но и закрыть глаза,  и сделать вид, что это совершенно меня не касается, тоже вряд ли возможно.
Избегая света фонарей, выставленных на участке, приближаюсь к дому. Не представляю, что делать, если дверь вдруг окажется закрытой, но беспокоиться об этом мне не приходится: я вижу полоску света, пробивающуюся через неё, явственно демонстрирующую, что тот, кто внутри, не позаботился о безопасности. И прежде, чем оказываюсь внутри, слышу голос Антонио, от которого внутри всё в комок сворачивается. Я никогда в жизни ещё не был растерян настолько.
Не достаю оружие, локтем толкая дверь вперёд, не касаясь ручки, благо, открывается вовнутрь. Вхожу тихо и осторожно, пытаясь оценить ситуацию, прекрасно понимая, что завтра нам с Доусоном конец. Делаю осторожный шаг, прежде, чем по-прежнему тихо, стараюсь закрыть дверь, всё также подталкивая её локтем. Щелчок, дающий понять, что она заперта, кажется предательским, но он тонет в смехе подозреваемого  и слишком яростной просьбе Антонио заткнуться. Когда слышу ужасающий грохот, забываю о всякой осторожности, бросившись туда.
Правда, дальше порога идти не могу, замирая прямо перед гостиной, в которой наблюдаю друга рядом с трупом. В том, что последний стал именно таким, ударившись виском об острый угол, сомневаться не приходится. Я достаточно их видел, чтобы не испытывать особо обратных надежд. Словно, в глупом сериале, где ничего не могло пойти удачно.
Вокруг и без того достаточно крови - как на нём, так и на Антонио, а ещё немного вокруг, что даёт понять о методике допроса Доусона. Правда, если я нахожусь в весьма сильной степени шока, то в глазах друга почему-то не вижу ничего, кроме ярости, которая всё ещё в них не утихла.
- Он признался? Вряд ли и моё появление вносит сейчас какой-либо диссонанс в разум Тони, не думаю, что там сейчас есть хоть что-то упорядоченное. И это вряд ли сейчас самое важное, но я не собирался начинать разговор с нотаций. Хотя, признаться, некое ощущение сюрреалистичного пиздеца, поселилось в моей голове намертво.
- И он мёртв. Не знаю, зачем говорю это вслух, Тони не хуже меня это видит. Наверное, потому что молчание сейчас выглядит и ощущается куда более жутко, чем констатация бессмысленных фактов. - Антонио... Ловлю взгляд друга и замолкаю. Мне совершенно не жаль ублюдка, что лежит сейчас на полу в гостиной, но я понимаю также, какими для нас будут последствия. Тюрьма для обоих, в самом объяснимом случае.
- Что теперь? Я привык, что Доусон, в отличии от импульсивного меня, всегда знает, как лучше и правильнее. Хотя, не уверен, что на его здравомыслие сейчас можно рассчитывать. Да и вариантов у нас на самом деле, не так уж много сейчас. У меня - три, включая рассказать, как всё было. У Антонио ровно два - позвонить Войту и будь, что будет, или попытаться замести следы.
Мне хочется сейчас скинуть груз этой проблемы на кого-то, кто сможет придумать, как поступить, типа сержанта, поступать так всегда легче. Но все варианты, в которых я подставлю Доусона, Войта или отдел в целом, для меня исключены.
Так что, если формально, остаётся лишь один.
И от него, честно говоря, мороз по коже пробирает. Как, впрочем и от взгляда Доусона.

Поверить не могу, что Изабель способна на подобную глупость. Я много её ошибок видел, становился порой их участником. И всё же, происходящее сейчас выходило за всяческие грани. Абсолютное безумие, словно всё ещё была под воздействием запрещённых препаратов. Иначе, совершенно не мог найти ни одной причины для всего происходящего. А что хуже всего, остановить - тоже. Великие ангелы и дьяволы. Эта девица меня, как её старшего брата, однажды с ума просто сведёт. И не думаю, что до этого момента пройдёт слишком много времени. Уже ощущение, что посреди театра безумия нахожусь, в качестве наблюдателя, прикованного к креслу. А Изабель там, с любовью своей к шокирующим развлечениям - главный режиссёр. Всегда любила шокировать общественность, этого не отнять. И я был рад, когда дело обходилось исключительно откровенными нарядами, столь неподходящими охотнику. Но её любовь к демонстрации собственного тела можно было простить. Решение же, что сейчас приняла - уже нет. Не думаю, что в должной мере понимает, что в принципе собирается сделать. А также, осознаёт всю ответственность принятого ею решения.

Весьма разъярён сейчас для того, чтобы не отправляться на тренировку с Клэри. О чём подумать, после диалога с младшей сестрой, мне действительно было. В частности  - о том, что делать теперь. Я не мог допустить, чтобы задуманные ею планы сбылись. И пусть она того сейчас не понимала, но погубить себя я ей тоже не собирался давать. Никогда с ней резок не был, слишком груб, делая скидки на возраст, родственные связи и гендерную принадлежность. Но сейчас резко весьма выразиться хотелось, не стесняясь ни в каких выражениях. Потому что вела она себя словно идиотка, что ничего вокруг не видела. Не могу понять, как мыслить нужно, чтобы додуматься до того, до чего она смогла. Я не был доволен, когда она бросалась бездумно на задания веселья ради. Но эта миссия мне всерьёз, по весьма объективным причинам, казалась самой самоубийственной из всех, что были. Ах, да, нет, не миссия. А судьба, счастье и прочие слова на "с", что она употребляла. Забыв, что "Смерть" тоже на эту букву. Не знаю, физическая или моральная, или превращающая её в изгоя. Не важно. Случиться с  ней могло всё это сразу. А я просто не смогу этого предотвратить.

- Почему замерла на месте? Убери телефон, у тебя тренировка. Даже если я задержался, ты должна была начать. Влетаю в зал, где меня дожидается Фэйрчайлд. Договорились вчера ещё, что сегодня в полдень. Пришлось задержаться на разговор с сестрой. Времени не было лучшего его начать, чем с самого утра, чтобы день весь пошёл насмарку. Да и вся ближайшая жизнь. Потому что я понимаю, что она натворить собирается. А вот сама Изабель, судя по настойчивости, с которой утверждала, что я просто должен её понять - не очень. Не собираюсь. Хотя бы потому что то, что сотворить собирается, выходит за все возможные грани. Сумеречный Охотник и лидер клана вампиров. Определённо, лучшей идеи в её хорошенькой головке возникнуть не могло. И чёрт бы с ним, я всё почти готов понять, лелея её чувства. Не принял, но относительно смирился даже с их пародией на отношения, которую она сначала от меня пыталась скрыть. Но официальный брак?...Я понимал, что Иззи не из тех, кто согласится стать чьей-либо супругой ради укрепления союзов и прочих традиций нашего мира. И ждал любого охотника на свете, вероятнее всего того, что ни за что не пришёлся бы мне по душе. Но Рафаэль Сантьяго, с которым у нас столько проблем было ранее, выходит за все рамки моего понимания. Да и любые вампиры в принципе. Они высасывают кровь людей, а мы следим, чтобы они не делали этого совсем уж в диких масштабах. Им определённо, было какие увлечения разделить с моей сестрой. И дела мне нет до того, что ныне он представитель Нового Совета, приглашённый Конклавом. Они готовы были его принять, отлично понимая силу, что представляют собой вампиры. Я - нет. И дело не в моём расизме, на который Изабель сослалась, я вовсе не ненавидел всех представителей Нижнего Мира поголовно. Вполне отлично нашёл общий язык с Магнусом Бейном, не единожды нам помогавшим. Но Рафаэль Сантьяго...Он пил её кровь. А она дозволяла ему это. Что ещё нужно было знать об этом чёртовом союзе?

- Не хлопай глазами  и не жди, что кто-то официально тебя предупреждать будет о начале драки. Демоны этим не занимаются, как правило. Рявкаю на Клэри, хоть понимаю отлично отсутствие всяческой её вины. Да, не она свела эту адскую парочку, что меня с ума сводила, никакого отношения к тому не имела. Но гнев, во мне кипевший, всё на свете сейчас затмевал, любой здравый смысл. Моя сестра и этот проклятый вампир. О чём-то другом даже думать сложно было. А ещё Фэйрчайлд...Хотя, не знаю, что она. С момента, как мы официально сошлись, вроде бы, всё хорошо было. Следил иногда ревностно за их общением с Джейсом, но на том всё. Не за что было злиться, поводов особенных она для того не давала. Разве что, в самую гущу событий бросаться любила бездумно, вовсе не размышляя о последствиях. Но то я видел  в ней с первого дня нашего знакомства. Не на что пенять было. Знал прекрасно, в кого влюбляюсь, хоть это от моего собственного  выбора совсем не зависело. Сердцу увы, приказы мозга абсолютно индифферентны.

- Соберись, Клэри. Швыряю её на спину, выкручивая руку. Слишком грубо, пожалуй, можно было это сделать помягче. Но во мне столько гнева сейчас, что мне почти физически нужно сейчас его куда-нибудь деть. Хоть и понимаю, где-то там, остатками мозга, что объектом его вряд ли нужно делать Фрэй. Просто она рядом оказалась, в самое неподходящее время. Даже если о нём мы договорились заранее. И я точно буду сожалеть о своём поведении после, когда выдохну, а с глаз спадёт пелена ярости. Но пока сдержаться не могу. К тому же, тому нахожу отличные причины - она правда не старается сегодня, явно удивлённая моим настроем. А собранной, если выжить хочет, должна быть всегда. Вне зависимости от того, что вокруг происходит. И на тренировке я не её парень. Я - тот, кого она обязана просто уложить на обе лопатки. Когда возьмёмся за оружие - сделать всё, чтобы постараться меня им проткнуть. Конечно же, я беспокоюсь за неё, каждый раз, когда оказывается на охоте или подвергается иной опасности, огромное количество которой вокруг. Пусть будет лучше всех. И не растеряется, демону в глаза заглядывая.

- Вставай. Отхожу на два шага, разминая кисти. Жду, когда Клэри поднимется, не подавая руки. Всё сейчас неправильно по отношению к ней. Но у меня просто мир расслаивается, после разговора с сестрицей. Никак не могу взять себя в руки. Чёртова Изабель Лайтвуд, любительница устроить карнавал для собственной семьи. Многие её шуточки и поступки буквально бывали за гранью. Сколько раз была наказана родителями за поведение, недостойное охотника? Но то, что сейчас сотворить собиралась, просто никакого разумного объяснения найти не могло. Думаю, её всё ещё не отпустило, после того наркотика. Или же Рафаэль ей что-то подсыпал, я не знаю. Потому что невозможно было подобное решение принять в здравом уме и трезвой памяти. Не интрижка даже, пусть всё равно не вызывающая одобрения, а настоящий брак. С главой вампиров. И мне плевать было, что кодексом Сумеречных Охотников это было разрешено. Совершенно внезапно он вдруг стал сестре интересен, в аргументации собственной позиции. Не видел, чтобы она любопытство хоть раз к нему проявляла до того, когда нарушала тысячу правил.

Уворачиваюсь, когда Фэйрчайлд пытается удар нанести. Уже злая, судя по всему. Обращение с собой не понравилось очевидно. Да и из слов того не следует. Да, понимаю прекрасно, что не на ней собственную злость срывать было. Изабель связывалась с этими ублюдками из Нижнего мира задолго до её появления. Но я искренне считал, что это подростковое увлечение, чтобы разозлить наших слишком строгих родителей. И верил всё же, что однажды она одумается. Станет соответствовать тому, что мы все от неё ждали. Хотя бы, лично я уже о большем не просил, перестанет подвергать себя постоянной опасности, вызывая гнев Конклава. И физической теперь тоже, судя по всему. Там, где Рафаэль, всегда будет множество его вампиров. А значит, если они решили сочетаться браком, то и возле Изабель. В каком из миров мне нужно было относиться к этому спокойно? А главное, понять не могу, почему она ему так беззаветно верит. Он хитрый, ожесточённый манипулятор и ублюдок, сестра знала об этом раньше. Не знаю, почему забыла теперь. Невозможно стать главой клана этих кровососов, если не быть хуже, чем все они. Я думал когда-то, что Камилла - главное зло Нью-Йорка из них. Теперь уже, когда Сантьяго так  близко подобрался к моей сестре, не был в этом уверен. Понятия не имею, что ему было нужно. Слишком много его стало в моей жизни, несмотря на далеко не лучшие отношения. Сначала Конклав пригласил выражать своё мнение по всем вопросам и ситуациям, теперь - это. Не знаю, почему Изабель уверена так, что он ей вреда никогда не причинит. Может быть, всё ещё не сделал этого за то время, что встречаются, я не отрицаю. Но где гарантии, что это - не некий дикий план, продуманный на тысячу ходов вперёд? И зачем ему эта женитьба нужна? Жил же свои девяносто лет, не заморачиваясь старыми-добрыми традициями. Так какого дьявола теперь от моей сестры понадобилось? Самое дикое из того, что в последнее время происходило, несмотря на Смертельную Войну, что мы прошли. Он уже подобрался к ней достаточно близко, приклеился крепко настолько, что я не мог оторвать. Так какого чёрта этот фарс нужно было превращать в подобие официоза?

- Я говорю, что ты не стараешься сегодня! Мне трудно своё внимание на Клэри удерживать и происходящем вокруг, даже если обхватываю её сзади в удушающем приёме, сдавливая глотку. Хотел бы - заставил бы уже отключиться или задохнуться. Но я помню, что мы на тренировке и это - девушка, которую люблю. Искренне. Обычно о том только и думаю, когда находимся рядом. А сегодня все мысли заняты этой Изабель и её совершенно чудовищными планами, которыми она по доброте душевной решила поделиться со мной. Не знаю, на какое одобрение рассчитывала. А хуже ещё то, что не мнения спрашивала, а ставила перед фактом. Я же видел, по её глазам, что всё уже давно решено. Мне знаком был этот взгляд. Дьявольщина просто. Не знаю, за какие грехи мне она в младшие сёстры досталась. Вроде, кровь ангела по жилам её течь должна, но у меня в том возникали порой обоснованные сомнения.

Грубость в отношении себя считаю неуместной. Особенно, когда исходит со стороны детей.
Не лучший отец во вселенной, быть может. Но им, в ком течёт мой ихор, просто не с чем было сравнивать.
Хотели бы они оказаться продолжением рода Ареса?
И я довольно лоялен. Кто ещё позволил бы столько вольностей, не привлекая ни к каким правилам? И к тому же, отношения наши, за редким исключением, всегда можно было назвать дружескими. Я - тот из отцов, которого обычно называют "мировым". Но  и для меня порой бывают недопустимые моменты.

Я - сын Зевса, один из двенадцати Великих Богов и требую к себе должного уважения. Но, что ещё хуже - уважения со стороны собственных детей. И даже если может показаться, что отношусь к этому пренебрежительно, то всё равно, никак иначе.
Мне не понравилось поведение Оссы, явившейся на совет с извещением для Громовержца. Правда, дела наши выносить на всеобщее обозрение я не стал, несмотря на некоторые обсуждения по этому поводу, после её исчезновения. Думаю  всё же, что "недопустимо" - то самое слово, что может подходить данной ситуации. И мне всё равно, чем руководствовалась моя дочь, в своём поведении. Настроением ли, не позволявшим вежливости ко мне или быть может, некими иными мотивами, повлиявшими на её лояльность. Но я был и ещё на целую вечность, как ни крути, останусь её отцом. Ей придётся признать мой авторитет, коль уж  этого не случилось за пару тысячелетий. И  когда раздражение моё вновь сойдёт на "нет", сделать для себя должные выводы.

Возле квартиры Фамы оказываюсь сразу же, как только освобождаю собственное время. У меня достаточно дел остаётся кроме, но каким отцом я буду, если не выделю времени для воспитания собственного ребёнка?
Три громких удара в дверь. Никаких сомнений, ещё до моего появления тут, она уже знает, что я явлюсь. В конце концов, мы Боги. И бонусов это даёт ровно столько же, сколько и обязанностей в том, чтобы вести себя определённым образом. Мне легко было отшутиться от выпадов Ареса и насмешек Афины, сославшись на её юный возраст и желание выделиться среди моих детей своим поведением. Но нам определённо нужно было поговорить о случившемся сегодня. Я всегда был больше её другом, нежели отцом. Но оставался, как ни крути, всё же, в качестве последнего.

- Не буду спрашивать, можно ли мне сюда. Улыбаюсь, когда дверь распахивается и наблюдаю недовольную физиономию. В этой вселенной не существует дверей, что стали бы для меня преградой. И к тому же, я не намерен разворачиваться и уходить, пусть даже главным её желанием на данный момент, судя по выражению лица, является необходимость отправить меня куда подальше. Что во мне, говоря откровенно, тоже вызывает небывалое удивление. Не помню, чтобы убил  какого-нибудь дружка или похитил подругу, вернув затем с разорванным платьем. Впрочем, в детали её окружения никогда не вникал, могло быть всякое. Всё равно не считаю таким уж поводом на меня злиться.
- Осса, я войду. Улыбаюсь, её разглядывая, пока преграждает мне путь в свою квартиру. Не пытаюсь применять силу и не угрожаю, но даже ей должны быть понятны самые очевидные правила. Если родной отец явился на порог, то глупо держать его в коридоре. Особенно, если единственное, что может заставить его развернуться и уйти - собственное желание. Которого у меня, как должно быть очевидно даже дочери, совершенно сейчас нет. А вот жажды поговорить с ней - напротив.

Размышляет некоторое время прежде, чем отходит. Мудрое решение, чтобы не усугублять наш конфликт. Посмеиваюсь только, оказываясь внутри, когда за моей спиной захлопывается дверь. Оглядываю убранство её квартиры, в которой ни разу ещё не был. Выяснить, где она проживает в мире смертных, не представляло для меня такой уж проблемы. Пусть даже приглашения на новоселье мне никогда не высылали. Мы оба перемещаемся по всем точкам мира, в зависимости от поручений Зевса. Глупо придавать особенное значение каждому месту, где останавливаешься.
- Сразу к делу. Даже вид не делаю, что явился исключительно, чтобы узнать, как она жива и здорова. В курсе, что это так, всё иное мне давно уже было бы известно. И обычно наши встречи проходили иначе - я целовал её в лоб, говорил о том, как прекрасно выглядит, расспрашивал о том, как проводит свою вечность. Мне нравилось проводить с ней время, пусть и позволял я себе это совершенно не часто. Но обычно это были приятные встречи отца с его ребёнком, редко омрачённые разговорами, подобно тому, с которым я явился. Сегодня же это было скорее исключение, чем правило. Я не был доволен тем, как она повела себя на Олимпе, в присутствии других Богов. Не могу сказать, что унижение, я с лёгкостью выхожу из ситуаций, подобных этим. Но глупо было бы говорить, что мне это понравилось.
- Считаешь, что та ситуация была допустимой? Складываю руки на груди, разглядывая старшую из дочерей от Гекаты. У нас определённо не сложились отношения с её матерью в какой-то момент, но на ней я не собирался это отражать. Так что думаю, принцип о первом нападении не должен работать именно в таком смысле. И уж тем более, не могу припомнить случая, чтобы в какой-то момент оскорбил её саму. Я на многое способен, особенно после вина Диониса, целые города порой почти рушились. Но не могу припомнить случая, чтобы плохо поступил хоть с одним из своих детей. Кроме Луки. Я не должен был позволять ему меня ненавидеть. Только и речь сейчас шла совершенно не о нём.
- Ты явилась на совет Олимпийцев и когда я задал тебе вопрос, ответила вдруг, что это не моё дело и могу заткнуться. Мне прекрасно известно, что провалами в памяти Фама не страдает и вряд ли не может воспроизвести в своих мозгах той ситуации. И я этого сделать не пытаюсь. Просто акцентирую внимание на том, что именно мне не понравилось.
С каких пор, разговаривать с отцом в подобном тоне допустимо? К тому же, я не был в тот момент всего лишь её родителем. Она явилась на Совет со своей информацией, а я  являлся тем, кто на него был по естественным причинам приглашён. Так что, как ни крути, но обстоятельства всё равно остаются неизменными: Осса не должна была позволять себе разговаривать со мной в подобном тоне. Хотя, смотрю в её глаза и не могу оставаться злым слишком долго.
- Ладно, извини. Всё же, быть настолько грубым не могу, хоть поведение её и не доставило мне никакого удовольствия. Дети бывают, что ведут себя ужасающе, особенна эта их представительница, что устраивала порой нам с её матерью сладкую жизнь. Но настолько нападать всё же не стоило.
Приобнимаю её, положив руки на плечи и целую в макушку. Мы давно не виделись - почти с самого момента, как мы с Гекатой официально стали супругами. Даже смешно, насколько впятером так и не успели побыть одной семьёй. Наверное, нужно было ловить момент, чтобы запомнить эти мгновения. Но сначала было не до того, а после всё превратилось...Не сказать, что в снежный ком. Нас завалило сразу.
- Здравствуй. Чувствую, что не отвечает мне. Даже не шевелится, словно дружеские чувства к ней решил проявить неизвестный фавн. И это отсутствие пиетета к собственному отцу уже начинает восхищать. Даже я никогда не проявлял столько бунтарских наклонностей.
Убираю от неё руки и делаю несколько шагов назад, давая личное пространство. Потому что смотрят на меня так, словно замуж её выдал за Гефеста, не спросив мнения о том. Интересный факт: я никогда не поступал с собственными детьми жестоко.

- И возвращаясь к насущному вопросу. Считаешь, что имела право так говорить со мной? Не хочу быть ни грубым, ни злым, но мне нужно как минимум понять, что произошло между нами, пока мы не виделись. Плевать на насмешки остальных Богов, что я собственных отпрысков в узде держать не способен, не устроили бы вторую войну. Но мне не нравится, когда ко мне так относятся собственные дети.
- Во-первых, ты находилась в официальной обстановке и должна была проявить ко мне должное уважение. Я - не смертный и не сатир, чтобы ты позволила себе подобное. Я был и остаюсь тем, к кому ты должна испытывать пиетет.  Знаю, что она о том тоже в курсе. Как  была и в  тот момент, когда открыла свой замечательный ротик, чтобы исторгнуть те грубые слова. Просто её, судя по всему, это совершенно не волновало. Ну надо же,  сколько у них с мамочкой общих качеств. Со мной, кстати говоря, тоже.
- А во-вторых, что гораздо важнее - я твой отец. Ты не можешь разговаривать со мной в подобном тоне. Конечно же, лёгкое раздражение не скрыть из моего голоса. Я не в ярости и не гневаюсь, вряд ли способен на подобные чувства по отношению к собственным детям. Но имею всё же право не испытывать никакого удовольствия от подобных плевков в лицо. Пусть и выражены они были всего лишь грубыми словами. Другому бы не спустил - грани шуток и насмешек заканчиваются ровно там, где мне это перестаёт нравиться. Но она - мой родной ребёнок. Тут и разговор другой. Хоть и нравится мне всё это ровно точно также.
- В следующий раз, если будешь не в настроении, придержи это при себе. Я всегда старался быть другом для бессмертных своих детей, не будучи строгим отцом. Но это не значит, что не способен был им быть вовсе. Вопрос выбора, но никак не возможностей. - Мне не нравится, когда ты так разговариваешь со мной. Рассматриваю гостиную, не чувствуя ничьего присутствия  в квартире, кроме нас. Что и отлично, надо сказать. Будь здесь кто-нибудь из её парней, с ним бы не церемонился и выкинул в окно. Я не был в настроении, а у Фамы были замечательные бонусы в виде принадлежности к моим детям. К тому же, всегда горжусь сыновьями, когда стремятся к моему количеству, но предпочитаю ничего не знать о личной жизни дочерей. Догадываюсь где-то там, в глубине души, что вряд ли это так, но думать предпочитаю исключительно про их непорочность.
- И к тому же. Отвлекаюсь от сторонних  мыслей, всё внимание возвращая дочери. Засовываю руки в карманы джинсов и даже не стараюсь изобразить дружелюбие. Ну, или хотя бы, удовольствие от подобного поведения.
— Ну и что случилось, что ты решила вдруг, что так можно?  Должны же быть хоть какие-то причины. Не представляю, что повёл бы себя подобным образом с Зевсом, не надумай он оскорбить меня до глубины души, чего за нашу вечность припомнить не могу. Я знаю, что он — не лучший отец, но не имею к нему, по поводу себя, никаких претензий. Однако и на фоне него кажусь родителем ещё лучшим. Я никогда, в отличии от отца, не втягивал собственных детей в авантюры и не заставлял их идти против собственной семьи. И даже не помню, чтобы оскорбил, хоть словом, хоть делом.
Я — из плеяды лояльных отцов, коих мало на Олимпе. Арес не прочь всегда собственных детей отправить на кровавую битву, где они могут не выжить, потому что это рождает гордость, Афродита про многих своих вряд ли помнит, несмотря на то, что рожала, Аполлон...про судьбы племянников вообще не хочу. Даже меня это периодически поражало, великая песнь безумия и несчастливых судеб.
Так что, я не был так уж плох, как полагаю, чтобы вести себя со мной подобным образом.
И если дело было не в том, кто я таков, то хотелось бы всё же, узнать причины.

За своим рабочим столом я провела, кажется, целую вечность, форма за формой, выверенным почерком заполняя второй десяток отчетов, накопившихся за прошедшую неделю, что была слишком насыщенной, чтобы уделить этому хоть немного времени. Комната медленно, но верно пустела. Первыми ушли Антонию и Эл, весело обсуждая предстоящий матч Чикаго Буллз, билеты на который были куплены уже давно. Затем ушел Джей, а следом за ним и Хейли с Кевином, оставив меня в компании Войта, который, конечно же, принес мне еще несколько папок, в кучу всех тех, от которых ломился мой стол. Иногда я ловила себя на мысли, что работа в отделе расследований у Хэнка и в патруле у Платт не сильно-то и отличается - и там, и там полно сухой рутинной работы без намека на хоть что-то менее скучное.
Если бы только Адам был здесь, он бы точно придумал как нам отвлечься. Может быть запустил бы в меня бумажный самолетик, сделанный из только что написанного отчета, или отпустил бы пару шуток в адрес тех, кто посмел бросить нас в этом бесконечно глубоком болоте обыденности. Если бы... если бы он только появился в отделе этим вечером.
Еще несколько часов "пролетают" так же медленно, как и улитка, несущаяся на всех парах по скоростному шоссе, и как только у меня появляется возможность улизнуть, я хватаюсь за нее, как за последнюю оставшуюся ниточку надежды, только чтобы всего через несколько минут оказаться в "Молли", где планирую провести вечер в гордом одиночестве с бокалом чего-нибудь горячительного, но все меняется, когда мой взгляд цепляется за него, одиноко понурившего плечи, изучающего вселенную в засохших следах от бокалов на ровной дубовой поверхности. Он кажется таким тихим и хрупким, что становится трудно поверить в то, что всего несколько часов назад этот такой нечужой мне мужчина ловил убийц и террористов, стойко защищая жителей нашего города. Он ведь так редко позволяет заглянуть за фасад "крепкого парня", а сейчас и вовсе кажется, что я застала его за чем-то совсем ему несвойственным, потому что он тут же натягивает на себя фальшивую маску человека, у которого всегда все хорошо.
- Привет, Ким... Ты тут поздно. Войт загрузил отчетами?
Если бы мы все еще были вместе, я бы подошла к нему сзади и мягко обняла со спины, вдыхая такой родной запах его кожи и пряча лицо в его шее. Если бы мы все еще были вместе, я бы взяла его за руку, чтобы больше никогда не отпускать, и заставила бы посмотреть мне в глаза, а не прятаться за полупустой бутылкой от пива. Если бы мы все еще были вместе, я была бы рядом с самого начала и ему бы не пришлось проходить через все то, что его сейчас очевидно беспокоит, одному. Но мы не вместе, так что мне приходится проглотить в себе желание прикоснуться к нему и мысленно отругать себя за то, позволяю себе слишком многое. От чего-то я невольно вспоминаю слова сержанта Платт, произнесенные ей еще в самом начале наших с Адамом отношений: "Отправляйся в раздевалку, плесни воду в лицо и, глядя на себя в зеркало, три раза повтори: он никогда не был твоим". Он больше не твой, Берджесс, держи себя в руках.
- Привет, - я тепло улыбаюсь в ответ, занимая соседнее место и кивая бармену с просьбой принести мне то же самое, что пьет Адам. Стоит ему заговорить об отчетах, как всего на мгновение мне кажется, что зацепись я за эту фразу, он обратит на меня внимание и мы сможем поговорить ни о чем, обо всех неважных делах на свете, как в самом начале, когда мы только познакомились, и может тогда нам обоим станет чуточку легче.
- Откуда ты знаешь? Только не говори, что это твои отчеты я сегодня заполняла весь вечер, потому что в таком случае... - я шутливо прищуриваюсь.
Признаюсь, я не знаю чем закончить свою угрозу, просто замечаю как он то и дело прячет взгляд, ускользает о меня куда-то в пучину своих размышлений и мне становится не по себе - я не знаю, помешала ли я ему и стоит ли мне просто взять свою бутылку пива и пересесть за другое место, или может быть он ждет кого-то, или хочет побыть в одиночестве, или мне стоит остаться и помочь ему отвлечься. Как бы то ни было, я готова дать ему все, что потребуется, лишь бы мне не пришлось смотреть, как он буквально выдавливает из себя видимость хорошего настроения, потому что грусть в его глазах разрушает меня тоже.
- Адам, все хорошо? - я осторожно, кончиками пальцев, касаюсь его плеча, заставляя наконец взглянуть на меня, - Мы можем поговорить, если хочешь. Тебе не обязательно делать вид, что ты в порядке.
За эти годы, что мы знакомы, за все то время, что мы сходились и расходились, я успела слишком хорошо изучить его улыбку, блеск в его глазах, все движения и жесты, искренние и не очень, чтобы просто притворяться, будто я ничего не замечаю. Мне хочется быть рядом с ним в трудные минуты также, как он все эти годы был со мной, даже когда я присекала все его попытки.
- Просто на тот случай, если ты вдруг думаешь о чем-то очень серьезном, обещаю, мы найдем как тебя от этого избавить и все закончится.
Глубокомысленные размышления никогда не были чем-то присущим Адаму, поэтому закончить его страдания было не иначе как моим долгом, по крайней мере на тот момент мне так казалось.
С моих губ соскальзывает легкая улыбка, пока моя ладонь не находит его, крепко сжимая и напоминая, что на самом деле реально.
Я с тобой.

— Согласна, я уже не помню, когда в последний раз просто гуляла, не думая о спасении мира, — Диана с наслаждением откусывает от ванильного рожка, прикрывая глаза и подставляя лицо теплым солнечным лучам уже закатывающегося солнца. Облизывает губы, слизывая с них слабость и блаженно улыбается. Рядом с Кларком ей всегда было хорошо и спокойно, она могла расслабиться, не опасаясь навредить ему. Человек из стали не уступал ей ни в чем, а при взгляде на него в груди расцветало что-то трепетное и давно забытое. Диана ни на миг не забывала своего храброго летчика, с которым у нее было так мало времени, но понимала, что нужно отпустить прошлое и просто жить дальше. Может быть снова подпустить кого-то к своему сердцу, которое давным-давно от всех закрыла. Кал-Эл же был похож на саму Диану — такой же пришелец в мире людей. За сотню лет среди них, амазонка не постарела ни на день, поэтому и не сближалась ни с кем, боясь вновь обжечься. Берегла себя от новой боли от потери тех, кто стал дорог. Она так и не оправилась, перед глазами все еще было улыбающееся лицо Этты, которая ушла самой последней из всей компании. Но сейчас думать о чем-то грустном не хотелось, поэтому Диана встряхивает волосами, отвечая на какую-то реплику Кал-Эла, с легкостью поддерживая непринужденную беседу о влиянии искусства на развитие человеческой цивилизации. А в следующий момент воздух вокруг них словно наэлектризовывается, дочь Зевса мгновенно реагирует на эти изменения, но ничего не успевает предпринять.

Мороженое медленно падает из враз ослабевшей руки Дианы прямо на тротуар одновременно с тем, как с оживленной главной улицы Метрополиса затягивает в небесную воронку двух самых сильных героев Земли. Их обоих словно лишили сил, они в первое мгновение растерялись, но уже со следующим биением сердца пытались сопротивляться, удержаться в рамках привычной реальности. Но все тщетно. Приземление вышло жестким, тело Принц мгновенно оборачивается доспехами, а в руках в то же мгновение появляется меч. Она окидывает напряженным острым взглядом арену, на которую они приземлились, принимая боевую стойку, вставая спиной к Кал-Элу, который уже скинул с себя офисную одежду. Кровь забежала быстрее по венам в предвкушении схватки, губы растягиваются в несколько шальной улыбке. Диана давно не встречала достойного соперника и постоянно сдерживалась.

— Если бы я знала, Супермен, — не зная обстановку, куда их занесло чьей-то злой волей, Диана решила не раскрывать их настоящие имена, хоть и сомневалась, что они действительно случайные "добровольцы". — Мне не знакома ни эта магия, ни это.. место, — амазонка хмурится, оглядывая арену, подозрительно похожую на хорошо известный ей Колизей, что находится в центре Рима, только больше в десяток раз. Это не к добру, нехорошее предчувствие скребется в затылок, заставляя шире расправить плечи и чуть согнуть колени и в ожидании атаки. Словно в ответ на ее действия, занимающие высокие трибуны оглушающе взревели одновременно с тем, как ворота на противоположной стороне арены стали медленно открываться.

— Дамы и господа! — ниоткуда и отовсюду стал раздаваться приторно-радостный голос, — Такого зрелища вам еще не доводилось лицезреть! — самые худшие предположения Дианы только что подтвердились, до нее ранее только доходили слухи, что существует аналог каких-то игр для заскучавших богачей, но она и подумать не могла, что станет не просто свидетелем, а непосредственной участницей подобных игр. — Представляю вам дочь Темискиры и последнего сына Криптона! — толпа в ответ откликнулась более громким возгласом, вынуждая Принц поморщиться. Такое внимание ей претило. — Делайте ваши ставки, кто по вашему станет нашим сегодняшним победителем? — в недоумении амазонка поднимает голову, чтобы встретить такой же недоуменный взгляд от Супермена. Одно им известно наверняка — ничего хорошего ожидать не стоит. Словно издеваясь, ворота выпускают десятка два монстров разного вида и размера, пробуждая в воительнице азарт. Разобраться со всем происходящим они смогут и позже, сейчас же все ее тело едва ли не вибрировало в предвкушении скорой битвы.

Шепфа милосердный, ответь же мне, наху... зачем ты, создавая мир, а в особенности, алкоголь, создал еще и похмелье? Сатана, почему ты ничего с этим не сделал? Неужели так сложно было дать демонам малююсенькую привилегию, ладно еще, пусть ангелочки страдают, но мы-то! Его верные подданные!

Если бы у меня были силы, я бы взмолилась не только самому Создателю, но и всем известным богам, даже Ктулху, если бы это облегчило мои ощущения в данный момент. Ну почему за удовольствия надо платить такую высокую цену. Ежусь, натягивая одеяло выше на плечо, что был виден только нос. Снова Непризнанная распахнула окно настежь, и хотя мы находились на небесах, ночи здесь были прохладные, особенно предрассветные часы. Тяга Вики к свежему воздуху до ужаса раздражала, мне даже пришлось притащить с Земли еще одно теплое одеяло, потому что клянусь, эта девчонка хочет заморозить меня. Но сил пошевелиться, выбраться из теплого и уютного кокона одеяла совершенно не представлялось возможным, да и разрывающаяся на части голова помешала бы справедливой мести. Ладно, убью Уокер потом. Когда-нибудь. Если не забуду. Мне кажется, глифт еще не полностью покинул мой организм, продолжая курсировать по венам, отчего голова слегка кружилась, даже несмотря на то, что я лежала и не двигалась с места. Шевелиться, как и дальше жить, в принципе, не хотелось.

Клянусь своими лучшими туфельками от Zanotti, я больше никогда не буду пить. Ладно, я не буду пить с Ади. На спор. На скорость. Рыжему черту хоть бы что, он продолжал раздражающе улыбаться и выглядеть возмутительно трезвым, тогда как я едва не оступилась на ровном месте, сбила с ног какого-то Непризнанного [в свою защиту скажу, во-первых, у меня были каблуки пятнадцать сантиметров, а во-вторых, он сам виноват, что так близко ко мне подошел со спины]. И примерно с этого момента, моя память меня подводит - часть вечера я помню урывками и яркими вспышками, которые вызывали новый приступ головной боли и головокружения, часть - исключительно ощущения, я двигаюсь в танце, чьи-то руки ведут меня, заставляя сильнее изгибаться и прижиматься к чьему-то возбужденному паху, а потом вспышка злости, громкие крики, чье-то раздражение, ощущающееся коньяком на кончике языка, смешивающееся с пьянящим еще больше возбуждением, а потом просто пустота. Помню еще чьи-то поцелуи-укусы на моих губах, жадные нетерпеливые руки на моей коже, срывающие с меня одежду, гортанные рыки от нетерпения, мои собственные мягкие, даже почти нежные, стоны. Из поезда я ушла явно не одна, но лица демона, а я не сомневалась, что так целовать может только демон, никак не могла вспомнить, как бы не напрягала память. И должна сказать, напрягать память было больно. Умереть все еще отчаянно хотелось. К счастью, подобные вечеринки мы устраивали перед выходными, поэтому вставать и передвигать свое тело в пространстве, а после еще и симулировать бурную деятельность, не нужно было. Боюсь, я провалилась бы.

Переворачиваюсь на другой бок, инстинктивно сдвигаясь в сторону источника тепла. Полагаю, что раз мы уже переспали, на порцию утренних обнимашек я тоже могу рассчитывать. Десятками лет выработанная память тела практически кричит, что мы сейчас вдвоем свалимся с постели, потому что моя кровать не настолько широкая, но на удивление, я с комфортом располагаюсь под теплым уютным боком, едва ли не утыкаясь лицом в чьи-то крылья, вдыхая до боли знакомый аромат энергии. Но мой мозг слишком устал, чтобы даже попытаться узнать, кому она принадлежит. Успокаиваю себя тем, что раз энергия мне знакома, вреда мне не причинят, так что спокойно проваливаюсь обратно в сон, надеясь, что опьянение хоть немного спадет.

Следующее, что регистрирует мое уже относительно протрезвевшее сознание и на чем удается сфокусироваться, красное перо в поле моей видимости. Все внутри меня словно заледенело в тот же момент. Этот оттенок может принадлежать только одному существу во всех мирах. Люцифер. От неожиданности и растерянности, я снова тут же зажмуриваюсь, пытаясь притвориться все еще спящей. Или лучше сразу мертвой. С закрытыми глазами, напрягаю оставшиеся органы чувств, стараясь никак не выдать своей энергией, что проснулась. Что в моем состоянии довольно затруднительно. Но тем не менее, мне удается немного прощупать комнату. Не чувствую ни капли энергии Непризнанной, даже моя собственная малина ощущается с легкой кислинкой. Определенно, я не у себя. Я в комнате Люцифера.

Блять. Блятьблятьблять, я убью тебя, Ади!

Папа, роди меня обратно! Оттягивать момент неизбежного не имеет смысла - проваливаться в Ад в самом прямом из возможных смыслов я так и не научилась, а значит, нам придется лицом к лицу встретиться с тем, что мы оба натворили. Отпираться бессмысленно - мы оба этого до безумия хотели, иначе я не проснулась бы в постели Люцифера. Не знаю, как себя вести, что делать, что говорить? Я не смогу придерживаться обычного своего поведения после случайного секса после поезда. Только не с ним. Я любила его с малых лет. И до сих пор люблю. Надеюсь, вчера я ничего личного и особо секретного не ляпнула. Шепфа, пожалуйста! Осторожно потягиваюсь, наблюдая за Люцифером, который выглядит таким же потерянным, насколько я себя чувствую. Как хорошо, что я не одна в этой лодке. Блять.

Его алый взгляд встречается с моим серебряным, а мое сердце падает куда-то в пятки, что я думала физически невозможно в горизонтальном положении. Не могу не улыбаться, смотря на него, такого красивого, такого близкого, но такого далекого. Обидно, что я практически ничего не помню из нашей прошлой ночи, но я уверена, что мне очень понравилось, учитывая, как ломит сейчас все тело.

- Люци, - улыбаюсь более мягко, когда с моих губ срывается его имя, сдерживая усмешку от вопросительного тона в его голосе. На сто процентов уверена, что не слышала подобного со времен нашего детства, - Доброе утро - едва ли не шепчу я, словно боясь разрушить очарование момента или вызвать его гнев. Я знаю, каким вспыльчивым бывает Люцифер. И не хочу испытать на себе его ярость. Медленно сажусь на постели, почему-то придерживая одеяло на груди. Никогда не смущалась своего тела, но сейчас отчего-то подобный жест кажется мне уместным. - Может, поговорим? - нервно кусаю губы, понимая, что я не могу просто переступить через это и жить дальше. Без него. Слишком много моральных сил уходит на умелую игру. Я устала.

Сара вздыхает, недовольно морщась и опуская глаза. Примерно на такую реакцию бывшего друга она и рассчитывала, но где-то в глубине души надеялась, что Бобби сможет мыслить рационально и хотя бы даст ей шанс все объяснить. Что он откинет обиду в сторону, не давая лавине эмоцией захлестнуть их, и они спокойно поговорят, как взрослые люди. Но видимо обида была еще слишком сильна в младшем из братьев, и Сара могла только себя винить в сложившейся ситуации. Она эгоистично позвала Майкла с собой, потому что прекрасно понимала, что одна не справится с призраками своего прошлого, просто не вытянет свою душу из тьмы, если рядом не будет ее личного солнца, который все это время служил для нее якорем, когда душу выворачивало и штормило от воспоминаний.

Возможно, они должны были позвать к себе и Бобби, когда более менее освоились в Балтиморе, но если у Сары был законный опекун, какой-никакой, но все-таки отец, а Майклу уже исполнилось восемнадцать лет, то с несовершеннолетним Тёрнером могли бы возникнуть проблемы и лишние вопросы, а повышенное внимание соцслужб было им ни к чему. Их переезд в середине года и затравленный взгляд Сары, которая хоть и старалась не показывать виду, все еще вздрагивала от громких звуков, и так обеспечили им постоянные перешептывания за спинами, которые лишь усилились, когда окружающие стали догадываться, что пара проживает совместно. К ним не цеплялись исключительно потому, что проживали они в доме О'Нил-старшего, который проявил удивительное великодушие, разрешив остаться. К счастью, он жил своей жизнью, все еще разгребая свои проблемы с судебными приставами, а Сара медленно восстанавливала свою жизнь в надежных руках Майкла.

И честно говоря, ей даже страшно представлять, что с ней было бы, если бы она осталась наедине со своими призраками. Прошло практически три года, а она все еще оставалась лишь тенью прежней версии себя. Сентфор разрушил ее душу, сломил, и единственным светлым пятном в непроглядном мраке оставался Майкл, ее родной и любимый Майкл, которого она определенно не заслуживала со всеми своими проблемами. Иногда, О'Нил ловила себя на мысли, что испортила Тёрнеру жизнь - его ведь ждало безоблачное будущее, блестящая спортивная карьера, идеальная и безупречная семья - красавица-жена и мальчишки-близнецы, как две капли воды похожие на своего красавца-отца. Вместо этого ему пришлось заново завоевывать себе репутацию, да еще и заботится о Саре, которая первые полгода после переезда практически не помнит, проведя их в состоянии ступора. Он научил ее заново жить, показал, что не позволит демонам из ее прошлого разлучить их, что защитит и скроет от всех бед.

И пока Сара была окружена заботой старшего Тёрнера, младшему приходилось бороться со своими демонами самостоятельно. К счастью, произошедшее с Фавном на Бобби практически не повлияло, он рассказывал, что не помнит ничего, кроме Джона, предлагающего ему какую-то сладость, а потом темнота и пустота, но вот цирк уродцев и его владелец прочно отпечатались в памяти всей четверки. И Сара не сможет подобрать всех слов мира, чтобы сказать Бобби, как ей жаль, что она бросила их всех и позорно сбежала. Она не пыталась оправдаться, ведь никто не может знать, как поступил бы на ее месте, но ей не хватило сил и дальше бороться против многовекового проклятия Сентфора. Может быть, где-то в библиотеке и лежит ответ, но она больше не хочет иметь со сверхъестественным дело. Теперь самой большой проблемой для нее это выбрать, что приготовить на ужин или какие шторы повесить в гостиной их небольшого домика, куда они вскоре переедут.

Бобби, ты ведь знаешь, что дорог мне, - Сара видит, что младший Тернер на взводе, поэтому говорит спокойно и тягуче, чтобы сгладить острые углы разговора, - И Майкл очень переживает, что вы перестали общаться, хоть и не показывает этого, - мысленно усмехается и закатывает глаза, зная, каким упрямым может быть Майкл, - Дай нам шанс, пожалуйста, мы очень скучаем по тебе, - Сара говорит искренне, ей действительно не хватало в жизни такого друга, как Бобби, им ведь было так весело и хорошо вдвоем, они могли как говорить обо всем на свете, так и помолчать в уютной тишине гостиной Тёрнеров, занимаясь своими делами. И ей отчаянно хочется все вернуть, вот только разбитое не склеить, как ни старайся. Официант ставит перед ней чашку с кофе, но Сара едва ли обращает на это внимание, не отводя взгляда от лица друга. Очень хочется надеяться, что все же не бывшего.

[indent] дом призраков прошлого, восковых воспоминаний, плавящихся под жаром скорби о потерянной подруге. словно отражение былых времен, искривленное, деформированное. воспоминания старые навевая, расковыривая рану в душе солью ее посыпая щедро.
[indent] представляет, как кто-то роется в вещах, оставленных в доме, в поисках наживы. но нет ничего, все ящики пусты, все шкафы встроенные лишь паутиной покрыты, дверцы скрипящие с петлями заржавевшими. только призраков древних, цепями гремящих, могли не забрать с собой.
[indent] в тишине ночи мрак щупальцами своими дом опоясывает. в доме брошенном ни шороха, ни звука не доносится. лишь слышится голос угрожающий эхом отражающийся от стен голых. силуэт темный, только на руки свет попадает лунный еле освещая, лишь четче силуэты. видит, как наводят на нее что-то на арбалет похожее.
[indent] охотники. значит лиам был прав? но что им здесь надо. дом пустой. оружейная перенесена давно, еще до убийства эллисон, так аккуратно прикрытого. никаких флешек с бестиарием тоже остаться не могло – одна у них, копия у арджента, да и книжная версия тоже.
[indent] в доме больше шумов не слышно, в гробовой тишине, никого больше нет. но нет в этом и смысла – искать кого-то, потому что лидия слышит как курок спускается и в нее летит что-то на стрелу похожее. со свистом, как в замедленной съемке. но приближения не видит, глаза зажмурила, в ожидании. не шелохнуться, не двинуться. каждый нерв на взводе, все тело напряжено, как струна натянутая.
[indent] иногда бывает, когда каждая клеточка напряжена от одного только ожидания. тело ждет, когда боль причинят и даже самое нежное прикосновение сродни прикосновения раскаленной кочерги о голую кожу.
[indent] чувствует, как прямо в голову попадает что-то. только вскрикнула, даже волну звуковую не пустив. «стрела» с глухим стуком падает на пол. рукой касается лба, куда удар пришелся. даже ни одной царапинки нет. в момент ее отпускает, расслабляется, ноги ватными становятся. назад пятится, но тут же падать начинает, запнувшись на ровном месте.
[indent] кто-то подхватывает ее – она не упала, не совсем. чувствует, как ее опускают на пол, полулежа, слышит голос знакомый, ее тряхнули и глаза распахиваются в панике.
[indent] в темноте мертвого дома лунный свет, пробивающийся через окна не зашторенные, освещает девушку, которая придерживает ее. в белом слабом свете она видит знакомые черты бледного лица, копну темных волос, нависающих над ее лицом, да глаза, такие же темные, внимательно смотрящие на нее. с беспокойством? с волнением?
[indent] эллисон? что происходит? я ударилась? думает, что говорит, но ни слова не проронила. может без сознания она, таки ударилась, может видение это… или все же стрела оказалась стрелой?
[indent] умирающих она видеть должна, тех кому недолго осталось, от болезни ли от пули. но видения призраков умерших давно - не видела она еще таких. рука сама тянется к ее лицу пока лидия разглядывает с удивлением подругу мертвую. но она не проходит сквозь существо бестелесное – касается щеки теплой, мягкой.
[indent] это не видение! создание из кожи и плоти.
[indent] и банши в сознании! не падал в обморок.
[indent] — не призрак? — она в растерянности, но точно знает, что нужно подальше убраться, хотя бы пару метров чтоб между ними было.
[indent] лидия отталкивает ее от себя, и девушка тоже оказывается на полу. банши пятится назад, цепляется руками за деревянные полы и путающимися ногами себя отталкивает. «…может принять внешность потерянных душ, привязанных к нему…» проносятся в голове голос стайлза. валок, психиатр, сам заключенный в доме айкена, рассказал ему про существо из соседней камеры принявшего образ донавана ( так же в бою убитого ) а лидия выпытала из него эту информацию, чтоб вписать в бестиарий. слоа. орда, толпа… ирландское существо, как и она сама, наверное.
[indent] что сказать не знает, рот только открывается в немом удивлении, как у рыбки золотой. кричать – привычно, но чтоб голос потерять от шока ли? не было еще такого. лидия настороженно косится на образ подруги, продолжая пятиться сидя на полу.

она на похоронах была, видела как гроб в яму опускают, землей засыпая. они все горстку земли туда кинули ( вечером дома из под ногтей чернь выковыривала усердно, слезами заливая ) была там и когда земля осела и цветы завяли. целую охапку выкинула, новый свежий букет фрезий, гвоздик и незабудок положила. молодость и доверие. смелость. именно это символизировала элисон для нее. та, кому она доверяла больше чем себе, та, кто останется вечно юной, безвременно почившей в разгаре битвы. бикон хиллс всех женщин арджентов забрал, поглотил словно монстр. два надгробия рядом стоят. имена курсивом вырезаны на граните могильном – дочь и мать навечно оставшиеся в городе маяке, городе призраков и недосказанности. чаще приходить было слишком горько. смертью место окропленное.

[indent] — кто… — наконец голос обретает, откашлявшись, приобретает уверенность, — кто ты?
[indent] рука пол ощупывает, в поисках хоть чего-то, что забыли в доме, что можно использовать как оружие. на что-то натыкается, озадаченно смотрит – цветной пластик с усохшей резиновой присоской на конце – игрушечная стрела? что она здесь делает? проходит секунда пока ее мысли догоняют ощущения. наверное этим ей попали в голову.
[indent] — что это за чертовщина? — лидия резко встала и отошла в дальний угол комнаты, ближе к выходу.

Когда-то Прометей умел заглядывать в будущее по собственному желанию, но это было очень давно. Тогда он не считал это чем-то особенным. Смотреть вперед было привычно и просто, это было так же естественно, как дышать. Все они, сыновья Вещего Япета, титана Запада, обладали даром ясновидения, кто в большей, кто в меньшей степени. Прометей видел дальше и яснее, чем остальные его братья, даже дальше и яснее, чем отец, только и всего.

Собственную участь он увидел задолго до того, как это произошло наяву. Он знал, что его ждет, видел ту черную скалу, на которой будет распят, но не понимал как, когда и почему это произойдет. И сколько он ни вглядывался вдаль, сколько ни старался разглядеть какой путь, какое неверное решение или неправильный выбор приведут его к этому итогу, у него ничего не получалось. Внутреннее зрение, обычное столь ясное и четкое, подводило, возможное и вероятное накладывалось друг на друга, нити судеб спутывались, затуманивая реальность, и ему никак не удавалось различить детали в этом хаосе.

Это было все равно что пытаться найти камешек, от которого пойдут круги по воде, в бушующем штормовом море.

Он не знал, как быть дальше. И, будучи не в состоянии проследить за линией своей судьбы и вычислить тот узелок, то самое поворотное решение или поступок, что изменит все и приведет его к уготованной участи, Прометей попытался сбежать от судьбы. Он перестал вмешиваться в дела богов, он отдалился от недавних друзей и союзников, он даже ушел с Олимпа и поселился среди людей, не осознавая, что каждым своим шагом лишь приближает неизбежное. Он позволил себе привязаться к простым смертным. И когда грянула буря, он не смог остаться равнодушным к их бедам и сделал все, что было в его силах, чтобы их спасти.

За что и поплатился. Страшное видение, что преследовало его столько лет, наконец настигло его, превратившись из ночного кошмара в явь. И бежать больше было некуда. Наверное именно тогда что-то внутри его разума сломалось. Прометей больше не хотел, не мог, не смел смотреть вперед, он больше не видел будущего, он вообще больше ничего не видел кроме своих палачей — проклятого орла, что терзал его тело, и бога смерти, что с достойным лучшего применения упорством не позволял ему умереть.

А потом все закончилось.

Он был жив и свободен, он был предоставлен самому себе, он мог делать все, что пожелает, мог выбрать любой путь, но... Он больше не видел будущего. Дар предвиденья оставил его.

Это было все равно, что ослепнуть. Утратив внутреннее зрение, дорогу приходилось выбирать вслепую, наугад. Поначалу было страшно и непривычно, но со временем Прометей смирился с утратой. Так было проще. Что бы ни ждало его впереди, он предпочел бы этого не знать.

Вот только иногда отголоски былых способностей все же пробуждались, оживали в темных уголках его разума, и непрошенные, нежеланные видения захлестывали сознание как во сне, так и наяву. Прометей больше не знал, что именно он видит, не мог отличить будущее от уже свершившегося, а только возможное от вероятного. Он больше не мог контролировать свой дар. Теперь предвиденье вело его, и радости это ему отнюдь не приносило.   

Впервые он услышал голос брата ночью, во сне, но голос был так слаб и искажен, что Прометей не разобрал ни слова.

На следующую ночь сон повторился. И на следующую. И на следующую.

Он снился ему каждую ночь и, вслушиваясь в до боли знакомый родной голос, Прометей постепенно начал разбирать слова. Эпиметей просил его о помощи. Младший брат, самый младший из всех них, которого он не видел сотни лет, единственный из семьи, кто когда-то прислушался к нему, и сумел уцелеть, единственный, чья участь так и осталась для него тайной. Прометей уже пытался разыскать его и раньше, но безуспешно. Поиски ни к чему не привели. След обрывался, затерявшись во времени, растворившись в лживых слухах и легендах.

И вот теперь, впервые за долгое время, Эпиметей его звал.

— Где же ты? — раз за разом спрашивал Прометей, почти не надеясь быть услышанным.

Но Эпиметей услышал, и его ответ прозвучал подобно шелесту ветра.

— Ищи меня среди мертвых.

Он долго колебался, но голос брата преследовал его, не давая покоя, и Прометей сдался. Он спустится во владения Аида, он пройдет через царство мертвых, обыщет там каждый уголок, заглянет даже в бездну тартара если придется. Он найдет брата и поможет ему. Или разделит его участь, какой бы она ни была.

в ней нет ничего особенного, если издалека рассматривать. в ней все особенное [н е п о в т о р и м о е], если вглядеться один лишь раз.        // у меня из-за этого сердце екнуло, оттого что забыть с р а з у не смог.           меня чувства убивали – превращали но не превратили в слабого.

[indent]выдохни. это прошло [забыли и выбросили]. только кости в груди ломаются под тяжестью давно прошедшего. память вампирская та еще дрянь сучая, та еще премерзкая стерва и тварь, которая намеренно врывается в голову и показывает все в правильной хронологии. эрик злиться, это очень-и-очень видно. глаза [вроде светлые] покрылись пленкой из черного цвета, а пальцы рук в замок крепкий сложены. кажется даже кожа на костяшках трескается. з л и т с я, а может гневается. а виной такому состоянию - внезапные новости, неожиданное явление.

[indent]все это [прошедшее. то самое: забыли и выбросили, но больно то было или ... ? ...] случилось в девятнадцатом веке. на одном балу, среди шуршащих, разноцветных девушек-бабочек и однотонных их кавалеров. они переливались земным фейерверком, превращая реальность в цветной хаос из красок, тканей и всяческих бесценных аксессуаров, словно разлитых или хаотично разбрызганных на холсте каким-то художником, явно не сдержанным. все тогда перемешалось.

[indent]случилось все это внезапно, со скоростью свиста вылетающего из уст юнца, предупреждающего об опасности или кого-то призывающего для акта внимательности. в будущем [все это - как эти шесть букв надоели] это превратилось в подобие мании, из-за которой хотелось вгрызаться в личное пространство этой безупречной дамы, с ее кожей почти что цвета алебастра.

[indent]их союз существовал какое-то время. пожалуй, этот период, даже можно назвать для обоих – счастливым.

[indent]- ребекка майклсон, - негромко с губ спадает сразу же, как только нортман появляется в помещение, сменяя одну обстановку на другую за считанные минуты. имя_фамилия красивицы, его голосом, звучат как мелодия, но грустная очень, а после струны натянулись внутри, меж костей груди, с очень болезненным и режущим внутренности звуком.

[indent]мир не меняется в каких-то определённых его уголках. так и доносчики существуют и являются таковыми уже на протяжении чересчур долгого времени. именно так, благодаря весточке и приглашению одного из таковых [по простому - наблюдателя или информатора], проживающего/работающего в новом орлеане, эрик узнал о той, которая бросила его много-много лет назад – убежав. клаус четко дал понять, приложив к рассказу гору аргументов и доводов, хотя на веру его слог нортман не спешил принимать. искал, подключал толковых собак и ищеек, и даже ведьмы склонялись под его давлением, но все тщетно. клаус вероятно был/оказался прав, а затем наступило п р и в ы к а н и е.

[indent]и остается загадкой лишь… для чего все эти поиски долгие были? для выуживания ответов из красивого тельца или же для кровавой расправы из-за боли и разбитого проклятого сердца? эрик знает ответ на вопрос этот, прекрасно понимает, что выбор еще тогда сделал. но сейчас, без приглашения явившись в чужую обитель и рассматривая вампиршу не изменившуюся визуально, он вдруг засомневался в когда-то сделанном выборе. кожа на костяшках пальцах до сих пор трескается, а улыбка шире становится. улыбка эта, правда, ни разу не красивая и не обладает тем шармом. дикая, практически ломанная.

[indent]непорядок. эрик чувствует это и перещелкивает на "выкл" свою обиженность. долго живет, чтобы четко осознавать свои чувства/эмоции. сдерживает все это безобразие внутреннее, не обращая внимания на частичное, пускай и минутное, проявление истины.

[indent]ему все равно когда-то стало, а сейчас вновь засвербело внутри от желания спросить, а не потому что у него дело к семье, которая явилась на территорию под его наблюдением и почти_управлением. во славу королевы луизианы – здесь все должно быть [опять же] почти под контролем.

[indent]- слишком много лет прошло, а сменилась лишь прическа и наряд. по правде сказать – я буду скучать по тем твоим корсетам, было в них что-то очень игривое, - ухмылка получается достойной, но напряженной отчасти. – как шериф штата, а также доверенное лицо королевы луизианы, высказываю приветствие и отмечаю, что появление вашей семьи в городе не могло остаться незамеченным. поэтому я здесь и испытываю массу недовольства от мысли, что приехав ты не посетила меня, ребекка.

[indent]нортман замолкает, обводит взглядом место их пребывания и подчеркивает разность миров – до и после встречи друг с другом. тогда был девятнадцатый век, сейчас же двадцать первый. кто бы мог подумать, что два века разделит их совместное, поделит историю на чертовы до и после. а ведь ничего не предвещало бури.

[indent]- у меня куча времени! а оба мы бессмертные, чтобы с удовольствием поделиться новостями. у нас их накопилось с лихвой за время нашего расставания. как семья? все живы и здоровы? – буднично вопросы задает, а затем обводит взглядом обитель, отыскивая ту часть где майклсоны собирают напитки всякие. по каким-то вселенским обстоятельствам, провидению странному, но на поверхности темного, деревянного объекта интерьера комнаты, как раз покоилась бутылка с горячительным и пара бокалов. – "чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях" – когда-то сказал мне один русский друг. главные в доме – его хозяева, но если позволишь, я поухаживаю за тобой. как в старые добрые времена, - ухмыляется, переводя взгляд снова на ребекку.

[indent]ведь когда-то, именно подобного рода обращение с его стороны положило начало внимаю, которое не заканчивалось продолжительное время. тогда он смело мог сказать: ты моя, ребекка майклсон.

[indent]но те времена прошли.

[indent]как быть теперь.

Откровенно говоря, не понимаю, как Линда убедила меня на эту авантюру - провести сеанс вызова демона, который гарантированно исполнит наши самые заветные желания. Ритуал она случайно нашла между страниц какой-то старинной книги нашей библиотеки, поэтому естественно, что ее светлую голову посетило желание провести его, не проверив информацию. Впрочем, учитывая ветхость даже нашего библиотекаря, совершенно не удивилась бы наличию там книг времен Салемской охоты на ведьм. И хотя я крайне скептически относилась ко всей затее - ни ингредиенты, ни сам текст заклинания не внушали никакого доверия, но все же мною двигало любопытство - если существование вампиров оказалось правдой, то может быть и магия реальна? Если отец узнает, что мы затеваем, он несомненно выпорет меня, заставит десять раз прочитать молитву и запрет в чулане в полной темноте на ближайшую вечность. Я с трудом уговорила его отпустить меня на небольшую вечеринку к своим соседям и то он согласился только потому, что отец Линды, мистер Свенсон, неизменно сидел на одном ряду с семьей Хэмби на каждой службе. Но риск того стоил, тем более, что родители Линды собирались на какое-то скучное собрание и не собирались домой раньше полуночи, а я обещала отцу быть дома не позднее десяти вечера. Такой шанс нельзя упускать, мне было невыразимо душно в стенах родного дома и невыносимо хотелось покинуть его пределы. Конечно, я должна буду после мыть посуду всю следующую неделю, а также беспрекословно слушаться, делать уроки и готовить ужин, но в тот момент я готова была пообещать все, что угодно. Гораздо больше, чем возможный ритуал, меня интересовала возможность чуть сбросить оковы строго воспитания, тем более что Лиз, третья участница нашего ритуала, обещала принести бутылку запретного для меня вина. До этого момента я ни разу не пробовала алкоголь, даже во время причастия отец строго запрещал мне делать глоток вина, я могла лишь прикоснуться к кубку для вида.

Тщательно прячу на дне сумки одежду, одолженную чуть ранее у Эмили, которая покрутила пальцев у виска, решив что мы втроем коллективно тронулись, чтобы во время ритуала переодеться, ведь в моем гардероба и близко не было подобных вещей. Отец лично отвозил меня в магазин и я примеряла только одобренные им вещи - длинные мешковатые платья невзрачного цвета, старушечьи блузки и юбки длиной не выше лодыжек, ведь брюки это от лукавого. После сверху укладываю томик Библии и еще несколько заранее подобранных книг по школьной программе, чтобы окончательно убедить отца, что мы только позанимаемся с соседкой, раз нам обеим запрещено как либо принимать участие в праздновании Хэллоуина. Мистер Свенсон был не настолько помешанный жестокий строгий, как мой отец, Линде предоставлялось чуть больше свободы, например, она могла смотреть телевизор и иногда носить джинсы, но в одном вопросе они оба были непреклонны: Хэллоуин - праздник дьявола. После того, как вампиры на весь мир заявили о своем существовании, они словно обезумели, стали молиться гораздо чаще, в доме появилось еще больше крестов и копий Библий, которые в нашем доме теперь занимали буквально каждую горизонтальную поверхность. Хорошо, что миф про чеснок вампиры быстро опровергли, а то не сомневаюсь, мой рацион состоял исключительно бы из него. Фыркнув, придирчиво осматриваю сумку, убеждаясь, что ничего противозаконного в ее содержимом обнаружить нельзя. Машу рукой отцу, читающему газету около торшера перед телевизором, обнимаю сестру и коротко целуя мать в щеку, спеша покинуть стены родного дома, пока он не передумал или не стал в очередной раз допрашивать меня.

К счастью, Свенсоны жили по соседству, хотя пока солнце не село, мне ничего не угрожает. Стучу в дверь и пока мне не открыли, беру из миски на крыльце горсть сладостей, которую быстро прячу в карман сумки. Сладкое в моем доме тоже было практически под тотальным запретом, лишь на Рождество отец разрешал нам выбирать себе по паре конфет. Я уже знаю, какое желание загадаю демону, так жить дальше просто невозможно. По большей части меня держит в стенах дома только младшая сестра, потому что я точно знаю, что отец переключит на нее весь свой гнев и безумие, а этого я для Эйдан не хочу. Наконец, заговорщически улыбающаяся Линда открывает дверь и резким движением втягивает меня внутрь своей уютной гостиной. По глазам вижу, что ей просто не терпится приступить. Переглядываясь и хихикая, мы поднимаемся в ее комнату, где нас уже ждет Лиз, перед которой стоит уже початая бутылка вина. Плюхаюсь на кровать Линды, переглядываясь с подругами, после начиная доставать из сумки не только свою одежду, но и пару свечей, кусок мела из кабинета математики, перья и несколько листьев растения, чье название на латыни я в жизни не воспроизведу. Кажется, это был боярышник. Или можжевельник. Я не вникала, но достать его, учитывая почти тотальный контроль со стороны отца было нереально сложно. Благо, у меня очень доверчивая сестра.

Как только все ингредиенты для ритуала оказываются на кровати, Линда развивает бурную деятельность, отправив меня переодеваться, всучив в руки Лиз кусок мела и велев той рисовать круг и пентаграмму, а сама в то время делает какие-то куколки из веточек и перьев, перематывая их грубой бечевкой. Схватив одежду в охапку, скрываюсь в ванной, решив заодно и расчесаться, ведь вид косы на голове уже просто доводит до тошноты. Распускаю волосы и взбиваю их руками, для эффекта пшикнув лаком Свенсон. После чего уже начинаю раздеваться, с неким сомнением смотря на одолженную одежду. Платье кажется мне просто неприлично коротким, а ведь доходит мне до колен, и слишком обтягивающим и открытым, но на самом деле, лишь чуть теснее обхватывает грудь, чем я привыкла. Я не узнаю себя в отражении, это не я. Возвращаюсь в комнату, где все уже готово, и усаживаюсь на указанное мне место, в руки мне передают листок с тестом, в то время как Линда приглушает свет. Но света свечей достаточно, чтобы прочитать написанное на бумаге.

Торжественно усевшись во главе пентаграммы, Линда делает глубокий вдох, после чего начинает, уверенным голосом читая вводную часть, где обращается к темным силам и выражает наше стремление им угодить. Чувствую мурашки вдоль позвоночника, но скорее от сквозняка и общей атмосферы, чем от страха, что нас действительно кто-то услышит.

Etis atis animatis, - загробным голосом произносит Линда, и мне в какой-то момент кажется, что черты ее лица как-то меняются. На первом этаже раздается резкий звук - захлопнулась форточка, но мы не отвлекаемся и продолжаем.

Euphas Meta him, frugativi et apellavi, - мы заранее выучили произношение заклинания, чтобы не возникало заминок во время ритуала. Лиз наливает кровь из небольшой бутылочки в высокий кубок, который она неизвестно, где смогла достать.

Euphas Meta him, frugativi et apellavi, - мы повторяем заклинание, и к крови в кубке добавляется вино, наполняя его до краев. Мои внутренности сводит в предвкушении.

Euphas Meta him, frugativi et apellavi, - передавая кубок по кругу, произносим мы каждая по очереди, прежде чем сделать большой глоток. В тексте ритуала было написано, что мы должны были почувствовать присутствие демона, но вместо этого в душе лишь разочарование. Ничего не произошло - свечи продолжают гореть, двери и ставни на окнах не хлопают в безумии, ровным счетом ничего. Мы проводим в тишине еще минут пятнадцать, за это время успев допить полностью содержимое кубка и бутылки вина. После этого мы скомкано прощаемся, чувствуя некоторую неловкость, и я быстро переодеваюсь обратно в свои вещи и практически убегаю из дома подруги, спиной чувствуя чей-то прожигающий взгляд. Так ли нам не удался ритуал? Стараюсь сильно не задумываться, спеша домой, под защиту своей комнаты, но чувство, что меня преследуют не отпускает даже, когда я оказываюсь в своей постели.