Старик Мухомор

Пока вы сидели на земле, вглядываясь в льдины, плавающие в чёрной воде и на её фоне кажущиеся белоснежными, даже под этим тёмным низким небом, погрузившим мир в вечные сумерки и лишившим его всего белого и цветного... к вам незаметно подошёл человек. Он был похож на волшебника, за счёт говорящих за самих себя мантии и шляпы, почему-то красных, а так же посоха, на верхушке которого горел огонёк, только больше того, который был у вас. Огонёк осветил пространство, и в его сиянии красный цвет одежды казался особенно ярким.

— Привет... Ты кажешься новорождённым, — говорит он. — Впрочем, ты, может быть, не понимаешь меня, у тебя, может быть, другой совсем родной язык, да и тот ты пока не вспомнил. Ну да неважно... Так хочется иногда с кем-нибудь поговорить. И всё никого не могу найти, с кем я мог бы, на своём языке... Очень одиноко и тоскливо. Тем, получается, и занимаюсь, что говорю с кем-то, а всё равно, что сам с собой...

Старик садится рядом, не слишком близко, чтобы, в случае чего, вас не пугать, но так, чтобы его можно было рассмотреть. Высохший старик он и есть. Костлявые пальцы, впалые щёки, глубокие глаза. Из под полей шляпы видна пара седых прядей. Посох старик положил по направлению к вам, так, чтобы между вами был огонь. Вам сразу становится чуть-чуть теплее.

— А я вот тоже так же люблю сидеть, смотреть... И вода мне нравится, и лёд... Вода— самое чёрное, что есть в этом мире. А этот лёд— самое белое. Уж не знаю, как так, а так и есть. Под этим-то серым небом... Ни в чём нет ни света, ни цвета, пока не поднесёшь к огню...

Старик на вас даже не смотрит. Он смотрит на льдины и, видимо, и правда говорит сам с собой. Делает задумчивые паузы между репликами, растягивает.

— Здесь можно забраться на льдину... Потом можно перебираться с льдины на льдину... Каждый раз, когда кто-то новый появляется, в том месте, они словно бы складываются в дорогу... Кажется, можно дойти до горизонта... Но, может быть, на самом деле, мы только пришли оттуда, а не уйдём все туда...

— Бывает соблазн уйти... Только льдины расплываются в итоге... Окажешься один на льдине посреди моря... А те, кто уходил под воду, не возвращались... Ты тоже можешь, если эта земля тебе не мила, попробовать под воду. — он перевёл взгляд на вас. В отличие от предыдущей тянучей интонации последнее прозвучало как предложение. Старик вдруг обратил на вас внимание.

— А ведь у тебя дар есть. Покажешь? Что там? Там, случайно, не книга? Мы очень бережём книги. Только редко кто с ними приходит. Или оружие? С оружием тоже редко приходят, но это сразу можно пойти... По немирному пути. Вон, видишь, какой мне достался посох? Длинный. А вот у тебя, такой же длинный, мог бы быть меч. Да только они заржавевшие обычно. Это нужно к кузнецам из двари, они заточат.

— Деревянный, кстати... Посох-то мой... У нас тут дерева совсем нет. Знаешь, было тут такое чудо — кто-то пришёл с мешочком семян. Так мы их пытались посадить, вырастить... Отогревали всеми огнями, землю поливали талым снегом... Ничего не вышло у нас. Мёртвая земля. Глупо было надеяться... Да кто же это запретит — надеяться... Может, им солнышка-то не хватает? Ты знаешь такую вещь: солнце? Помнишь?...

Старик серьёзно стал смотреть на вас, а потом раздельно, вкрадчиво выговаривать слова.

— Солнце. The Sun. Die Sonne. Le Soleil. El Sol. Sol Invictus. Гелиос. Шемеш. Тайё. Сурья... Анар...

Старик вглядывался вам в лицо, напряжённо, надеясь, что хоть одно слово заденет ваш слух, даже наклонился в вашу сторону, но с тяжёлым вздохом откинулся в прежнее положение, не найдя в вас признаков понимания. Видимо, ни одно из этих слов не разбудило в вас памяти.

Помолчав долго, окунувшись в свои мысли, старик всё же опять заговорил, и как бы с полуфразы, как будто вёл внутренний спор с собой, а потом вдруг опять решил в голос.

— О нём пишут в книгах, об этом солнце... Только кто-то говорит, что это всё бредни, никакого такого солнца не может быть... Но ты и сам прочтёшь, когда выучишь языки, если захочешь... У нас тут многим можно заняться, правда. И вечность впереди. Каждый, кто просто не лёг на землю, нашёл свой удел, занят. Кому-то вечность — это хорошо...

Старик опять задумался. О вечности, наверное. Пока он думал, в тишине, в спокойствии, вы вдруг решили пододвинуться ближе к его огню. Каким бы этот старик не казался... А огонь, всё же, уютный. Старик тут же оживился.

— Но слушай, вот я тут сижу, болтаю, а до сих пор не сказал ничего полезного. Давай-ка я тебя научу, как тут у нас всё устроено. Вот искорка твоя... — старик начал начал показывать, на вас, на огонёк в своём посохе, на ваши руки, на свои, и, кажется, вы поняли, что речь идёт о том огоньке, что был у вас в руках. -- Да. Вот эту. Вот её. — а потом он стал как бы есть что-то невидимое, находящееся в его костлявой руке.

— Ты! Да! Огонёк твой! Ам, ам! Вот так. — он ещё раз грызнул что-то невидимое, хорошенько кланцув зубами. Кажется, он подумал, что вы его не поняли.

— Эх... Тебе такого не расскажут, это только я тут распространяю секреты... Никто ведь не знает сразу! Все успевают наделать ошибок... Я тоже делал ошибки... Её либо бросают, так, что кто-то другой поднимает, либо отдают общему огню. И она сливается с другими, потеряна... А она ведь только тебе принадлежит! Она исключительная, как ты, понимаешь? Вот, её и надо держать... Под сердцем. Понимаешь, таких, кто свой огонёк уронит, потеряет, придёт ещё сколько угодно... Ты это наберёшь, это будет, — он махнул на огонёк в своём посохе, — но только свою не сливай... Я так жалею, что упустил свою... Завидую тем, кто поступил умнее... Но больше своей не ешь. Никогда не соблазняйся. Держи, носи с собой, как вот я, но не внутрь. Одна, другая... Станешь сильным, конечно... У нас так становятся либо королями, либо монстрами.

Пауза.

— Ну так вот, про королей... Это тоже важно... Пойдёшь в пустошь — найдёшь цивилизацию. Там города, большие костры, башни-маяки. Тепло и светло, и много людей — ты сразу всё вспомнишь, может, даже найдёшь родных. Посмотришь... Может, попадёшь в войну... Но ещё есть дорога. Либо между королевствами, пройти равнину насквозь, либо по берегу моря. Дойти до гор. И... Не в подземное царство, хотя и туда тоже стоит заглянуть. Хотя бы потому, что у них там самая большая библиотека. Ты иди не под гору... Ты иди в гору.

Старик вскинул голову, поднял свой худой и длинный указательный палец.

— Вот эта штука. Знаешь, что про неё говорят те, кто забирался на гору достаточно высоко? Что горы выше, чем она! Что с нужной вершины она оказывается, что это море. Небо зыбкое, серое, внизу, стелется. А ты наверху стоишь, и вниз на него смотришь. А наверху... Наверху там, говорят, как если ничего нет, но как если от этого не пусто, а приятно. Какое-то такое красивое ничего. Вот так вот описывают. И так чудно это слушать... Туда добирались единицы. Я не ходил, мне силы не хватает. А ты сходи. У тебя, может, хватит. Посмотришь — и тоже будешь рассказывать!

Старик закачался взад-вперёд, обхватив руками колени, улыбаясь.

— Заболтался я... — резко, старик встал, поднял посох, — Аль пойдёшь? К горизонту-то. По воде... Огонёк-то не забирай только, пусть другим останется... Может быть, под водой тоже есть страна мёртвых, только другая...

Больше ничего не сказав и даже не взглянув на вас напоследок, старик побрёл от вас проч. Ярким красным пятнышком на фоне безбрежной серости, в такой странной шляпе, с такими широкими полями...

Мухомор. Прорезалось, как вспышкой. Мухомор?... Что это? Что такое мух? Что такое мор? Почему оно красное? Летает? Умирает?

Откуда оно? Где прежняя жизнь?