С Даней такое случалось не впервой.
Некто, бородатый, усатый и в целом волосатый, в общем — наружности не самой честной и чистой, прямо на званом вечере предложил пианистке выступить для него, и, что самое важное, сделать это за солидный гонорар. Потом случалось это.
К чести Мари-Даниэль, она была одета скромно, в закрытое платье под цвет глаз и волос, имеющее все шансы сойти за мешок, и только длинная шея была, по сути, обнажена, а на ней — два чёрных контура птиц, выжженных особой магией на коже. И всё равно чувствовала на себе враждебные взгляды, не сулящие ничего хорошего.

Ну, в самом деле не в первый раз.

И откуда тут только взялся клавесин?..
Почти что новый, чистый, аккуратный; неужто куплен специально для неё? — обязательно подумала бы Даня, будь она чуть менее встревожена, а так увы — холодный пот, пробивший всё тело до затылка, изрядно трепал нервы, струнами вытягивающиеся для одной простой задачи — сыграть. Потом, обыкновенно, становилось проще, хотя и всё равно не всегда обходилось без проблем.

Пальцы мягко коснулись мануала, — волна стыдливого огня обожгла сердце — и нажали на клавиши.
Тяжёлый, грозный звук, привлекший внимание, кажется, всех; вызвав недовольство, смешанное со смущением — «Кто посмел?» И тут же нежный, звонкий перекат-переход, — будто бы извинение, — тонкими пальцами пробежавшийся по клавишам, и музыка щедро полилась наружу, заполняя таверну до потолка, вытекая из окон и приглашая случайных прохожих внутрь.
Хозяин стоял, слушал и был страшно доволен тем, что позвал сюда Даню.

Тревога отступила. Музыка вымарала её из сердца, вложив в образовавшуюся дыру спокойствие, нежность и тепло, до которого омертвевшие нервы завсегдатаев злачной таверны уже давно не могли добраться сами; позабыли вкус чувств, дрожащих на грани слов, — напомнить такое могла только музыка.
Четверть часа, за ней ещё одна, и ещё; разговоры незаметно и до бесстыдства естественно меняются на добрые, кто-то даже встаёт и уходит, вспомнив вдруг о чём-то по-настоящему важном, и вот — пальцы опускаются на клавиши в последний раз.
Душа Дани парит, она чувствует такую лёгкость, что не будь у неё тела — улетела бы прямо в небо, в объятия Сэта. Увы.

— Браво! Восхитительно! Какая... музыка, Пожиратель меня побери! — Хозяин оказывается рядом и тут же щедрым жестом опускает на клавесин мешочек, полный звонких монет. — Как договаривались!
От такого равнодушия к инструменту Даня невольно морщится, но деньги берёт не раздумывая, не забыв пустить маслянистую краску на щёки; неловко всё-таки как-то: играть музыку и брать за это плату. Нормально, и в то же время — постыдно.
Теперь надо было выбраться, пока момент очарования не рассеялся в холоде подступающей ночи.

Пообещав хозяину ещё как-нибудь заглянуть (это было не совсем ложью), Даня скользнула на улицу как мышка. Не тут-то было! Путь ей перегородили дородные — на добрых две головы выше музыкантки — мужчины со слёзными дорожками на лице.
— Останьтесь с нами, с-су-сударыня! — Попросил первый, не привыкший ничего просить.
— В самом... э-э... деле, госпожа хорошая! — Вторил второй, тоже снявший шляпу, не привыкший ни перед кем раскланиваться. — Куда вам под ночь... э-э... поспешать?..
Голоса у них звучали низко, грозно, хоть и старались быть добрыми. Слова мужчины выбирали осторожно, и явно испытывали нехватку словарного запаса, но всё равно очень старались, и Даня могла бы поклясться, что слышала, как необычайно нежно бились их сердца — сердца, не желавшие упускать обретённую музу.

Даня стремительно робела. Что в таком случае можно было сказать, чтобы и пройти, и не обидеть? Музыка давалась ей куда проще слов.

Опешив, Даня даже пустила в голову предательскую мысль и в самом деле остаться, но в дело вмешался случай, на этот раз принявший вид девушки (нет, парня?) с дикой, необузданной шевелюрой снежного цвета (и даже редкие бурые прогалины были в наличии).
Не удержавшись, Даня пустила пальцы в собственные волосы — такие же густые! Ну, почти. И, конечно же, отошла в сторонку, совсем чуть-чуть.
Хотела было что-то добавить, — «я совсем не устала!» — но решила на полпути закрыть открытый рот и промолчать; так умней получится. Нечего лезть.

— С-спасибо... — Промямлила Мари-Даниэль, родом будто бы из семейства Латур, то ли спасителю (спасительнице?), то ли образумившимся поклонникам, да и скользнула на улицу.
Тут бы пианистки и след простыл — она была, конечно, благодарна незнакомке (нет, всё-таки незнакомцу!), но знала своей благодарности меру, — однако не иначе как Эйра дёрнул, или Лорея, обернуться пред поворотом в узкую улочку, и с ужасом узреть картину падения своего спасителя.
Тут уже в стороне оставаться ну никак нельзя.

Сердечко забилось чаще, ноги сами собой понесли вперёд, к распластанному телу.
Аккуратно присев рядом, да платье подобрав, Даня робко коснулась юноши пальцами, словно мануал у нового, нежного фортепиано, но быстро поняла, что с людьми оно так не работает, да и сыграть на них не выйдет, а потому взяла за плечо, тут же отпустила, каким-то образом испачкав палец (один из) в крови и страшно того испугавшись, вытерла обо что придётся (о незнакомца), и, преисполнившись решимости, рывком перевернула парня на спину.

— Это ты молодец, конечно. — Холодно отозвался некто.
Даня едва ли не подпрыгнула от неожиданности.
— Помогите!.. — Запоздало сообразив, попыталась крикнуть Даня, то ли призывая помочь себе, по причине наличия долговязого темноволосого парня с тростью, тоже склонившимся над телом, то ли, всё-таки, Лоссу, но получилось как-то сипло и неуверенно.
— А я тут, думаешь, зачем? — Нахмурился незнакомец. — Ты ему кто? Возлюбленная? Мог бы найти себе кого покрасивше, конечно. Отойди.

Не зная, то ли обижаться, то ли задыхаться от злости, Даня впрямь отстранилась и впервые услышала голоса со стороны. Стоял вечер, но недостаточно поздний, чтобы на улицах не было прохожих, и от них доносились многообещающие обрывки; «Доктор уже здесь, повезло!», «Теперь всё будет в порядке».

— С ним всё будет в порядке, просто изрядно переутомился. Но на улице оставлять нельзя. — Заключил, вестимо, доктор и с эффектным щелчком что-то захлопнул (из-за спины Даня не увидела, что именно), — Тебе есть куда его пристроить? Деньги найдутся?..

Так один незнакомец помог доставить другого в комнату Дани.
Не в силах отказать повелительному, уверенному тону первого, Мари-Даниэль извлекла несколько монет из полученного гонорара, а там и пара неравнодушных граждан сразу нашлась, готовая помочь с переносом пострадавшего.
— Крови натекло совсем немного, так что волноваться не о чём. Но если он решит куда-то сорваться, лучше всё-таки притормози его пыл, ладно? Ему нужно немного отдохнуть. Хотя бы хорошо выспаться.
Даня тогда кивнула. Это указание она поняла.
А вот что делать с юношей у себя в постели — не знала. Он так и лежал, как его принесли, в одежде; раздевать спасителя пианистка не решилась, да и не считала себя вправе. Другое дело, что в этом временном пристанище постель в принципе была одна, а ей тоже хотелось бы поспать, пусть даже и не прямо сейчас.

Размышляя, как быть, Даня, сидящая подле постели, — кровь с лица пострадавшего она всё-таки утёрла платком, который тут же выбросила, — задумчиво ткнула пальчиком в щёку мальчишки.
Нет, совсем не пианино. И даже не клавесин.
— Кто же ты такой... — Вздохнула шёпотом Мари-Даниэль, втайне надеясь, что он сейчас очнётся и всё обойдётся как-нибудь само собой.

Сама она тоже не переоделась; ну, почти. Платье Даня всё-таки сняла и осталась в простецких штанах и белой блузе с широкими рукавами, за которыми скрывались тонкие бледные руки.

Отредактировано Даня (2021-10-27 23:05:40)