Легенды Янтаря |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Легенды Янтаря » Орден странствий и сказаний » Завершённые истории » 10.09.890 - "Право на скорбь"
10.09.890 | Замок герцога Хёстура, его личный кабинет | Закрыт |
Оливия Кэйлум, Альмерик Кэйлум, позже - Кай Кэйлум.
Иногда, чтобы увидеться с мертвыми нужно разрешение живых.
Иногда, вторые оказываются холоднее первых.
Отредактировано Альмерик Кэйлум (2021-11-14 20:36:38)
Серебряная длань ложится на край закрытого послания и огрубевшие пальцы вскрывают печать, что принадлежала одной из крупных южных торговых гильдий. Цепкий взгляд холодных глаз внимательно проходит по письму, от первой до последней буквы. Выражение безэмоционального лица, больше походившей на маску из белой стали, не меняется, только брови слегка сдвигаются к переносице. После пергамент, в итоге оказавшийся зря только испачкан чернилами, отодвигается в сторону - к стопке таких же писем.
Просьбы о снижении торговых пошлин и снятии запретов на торговлю определенных товаров. Просьбы о пересмотре решений судов и проявлении милости, сопровождаемые красивыми словами и обильной лестью. Предложения о помолвке между его сыном и дочери одного из сотни мелкого графа или барона.
Они несли в себе разные послания, но судьба всех ждала одна.
- Сжечь.
Стучащий зубами от холода слуга - камин разжигать в своем кабинете герцог приказывал только в зиму - содрогается от внезапного приказа, а после с негромким "да, ваша светлость" на устах собирает толстую кипу писем и уже собирается уходить.
- Принеси свежих чернил и сургуч, а так же доложи управителю о том, что сегодня их не приготовили заранее на моем столе.
Добавлять о применении наказании к ответственным за это было лишним, так как было очевидным.
Лишь когда дверь закрылась с обратной стороны, Альмерик позволил себе один короткий, но тяжелый выдох. После он поднимается со стула и подходит к окну, сквозь который в комнату пробивался бледный луч слабо согревающего северного солнца. Смотря с высоты на свой город, он потирает место, где холодное серебро искусственной кисти соприкасается с правой культёй.
Сегодня она тоже болит - кисть, которую он сам же отрубил.
Как и каждую годовщину её смерти.
Единственная оставленная ею слабость, над которой он не властен.
Раздается тяжелый стук в дверь и уже в следующую секунду внутрь заходит стражник.
- Ваша светлость, прибыла адепт ордена Цепи Оливия Кэйлум и просит об аудиенции.
Он не оборачивается, но на секунду закрывает веки и делает глубокий вдох. Конечно, он ожидал этого: с момента возвращения в родные земли дочь ни разу не посетила его лично, но именно сегодня она не могла позволить потакать этой своей трусости.
И все таки он ждал от нее большего.
- Впустите её.
Вернув взору привычную твердость, он снова занимает свое место, чтобы выслушать очередное прошение.
Отредактировано Альмерик Кэйлум (2021-11-10 05:34:41)
Пока страж докладывает лорду, Оливия делает глубокий вдох, успокаивая сбившееся дыхание, пытается уныть дрожь в ногах и руках. Сердце бешено колотится, отдаваясь где-то под ключицами, лицо и шея раскраснелись. Сапоги покрыты грязью - на улицах Хёстура по ночам её уже сковывает мороз, а днем она напитывается теплом проснувшегося города и расползается, мешая тем, кто отчаянно спешит жить. А девушка, для которой эта холодная крепость раньше была домом, спешила со всем отчаяньем человека, который однажды уже опоздал.
Сегодня особенный день. И вовсе не потому, что юная храмовница не спала всю ночь, собирая доносы и тщательно протоколируя каждый слух и домысел, заботливо выделяя для наставника особенно правдоподобные истории. К такой работе она уже давно привыкла, даже привязалась, участливо кивая каждому переминающемуся с ноги трусу, что ещё днем захлопнул перед ней дверь. Люди всегда боялись говорить с храмовником, ловя взгляды из окон соседних домов. И всегда приходили ночью, потому что оказаться виновными в соседстве с магом боялись ещё больше.
Не поэтому Оливия с такой порывистостью выскочила из кабинета, бросившись как увидевшая зайца борзая, к очередной цели.
Наконец выдохнув и передав свежего пленника страже, она наконец подняла глаза к небу, изрезанному башнями холодного отчего дома. В свой маленький и пропахший чужим страхом кабинет она вернется позже. Сейчас пришел тот самый день, когда нужно переступить через собственный страх.
Дождавшись разрешения, девушка врывается в кабинец герцога как с марша на поле битвы. Отчаянно, полная мрачной решимости, глаза горят, уложенные волосы растрепались и покрыты капельками растаявшего снега, что в течение дня то силился хоть немного выбелить неприглядную грязь и мостовые, то сменялся колючей моросью.
В несколько шагов преодолевает всё расстояние до письменного стола. В детстве кабинет казался больше. В детстве она лишь два раза приходила сюда одна - наказывали её в основном за проделки с братом и вдвоем было не так страшно. Смотрит отцу в глаза, с грохотом упирается ладонями в стол - неслыханная дерзость! Но сейчас девушка даже не думает об этом. Всё что сейчас происходит и в кабине, и в их семье - его вина! И он не посмеет отобрать у неё единственное, что осталось.
- Мне нужен доступ в семейную усыпальницу. У Герцога Хёстура наверняка слишком много дел чтоб помнить о столь малозначимых деталях, но Вы не дали нам даже нормально проститься с матушкой пять лет назад. Сегодня я должна это исправить.
Руки на столе тонкие, маленькие, ещё не до конца изуродованные мозолями и шрамами, напротив давно загрубевших... Одной загрубевшей и другой, мертвой, серебряной. У храмовницы на рукаве левой руки расползлось черным по белому чернильное пятно. Костяшки пальцев на правой сбиты и едва покрылись корочкой крови. Увидь нянечка, что её воспитанница предстала перед герцогом в таком виде, мгновенно поседела бы. Но когда вместо очередного доносчика в кабинет вваливается разъяренный отец, недавно забранного в Башню Цейна ребенка, совсем не до чистоты одежды. Почему-то стало по-детски стыдно и Оливия отдернула руки, по-привычке сцепляя их в замок за спиной и вместе с тем натягивая плохую маску бесстрастности. Её она явно с детства подсматривала у отца, в иных ситуациях держа весьма достойно. Так она действительно походила на высокопоставленного солдата - идеальная стойка, расправленные плечи, короткий меч и баклер у бедра, от которых почти ощущались божественные силы. И цепь вокруг пояса, слишком тяжелая для всё ещё сохраняющей девичье изящество фигуры.
Когда Оливия врывается в кабинет и тут же, без всяких требуемых базовым этикетом приветствий, начинает озвучивать свое требование - не просьбу, а именно требование - ни единый мускул на каменном лице Альмерика не смеет дернуться. Герцог, разве что немного пощурив взгляд, смотрит в пылающие решимостью глаза своей дочери, на её растрепанные волосы, а потом опускается ниже, на испачканный рукав. И оценивает: все что видит и все что слышит. И у оценки этой оказался один итог.
Спустя прошедшие пять лет после их последнего разговора лицом к лицу, Оливии хватило меньше минуты, чтобы разочаровать отца снова.
Столь излишняя уверенность, что переходит необходимую границу и становиться похожей на бездумную наглость. Столь слепая целеустремлённость, которая не дает ей видеть кричащую вульгарность собственных поступков. Настолько слабые цепи самоконтроля, что не в силах удержать даже самый малый всплеск эмоций.
Все это время он позволял себе маленькую роскошь в виде надежды на то, что обучение в ордене Цепи выжжет если не все, то хотя бы большую часть этих качеств, достойных лишь презрения.
Еще одна его ошибка.
- Оливия, - голос, звучащий немного громче шепота, умудряется быть холоднее закованной во льдах стали и острее любого клинка, - сядь.
Твердо озвучив свой приказ, он даже не кивает или указывает рукой на стул, находящийся напротив него, так как не заметить его было довольно сложно. Вместо этого он вновь смотрит в её глаза, не позволяя девушке отвернуться в сторону и давя всей тяжестью своего взора, пока она наконец не делает то, что ей велено.
После этого наступает тишина, что держится с десяток секунд, пока с дверным скрипом в комнату не заходит слуга, что оказывается растерян в присутствии еще одного человека.
- Ваша светлость, я...
- Положи на стол и выйди.
Лишь кротко кивнув, он тут же кладет бутыль свежих чернил перед герцогом, а стальную чашу с сургучом ставит на специальную подставку над свечой, что горела все это время, после чего мгновенно удаляется.
Давая дочери продохнуть на некоторое время от тяжести своего взгляда, Альмерик достает чистый пергамент, который кладет перед собой и, придерживая серебренной кистью, начинает разглаживать ладонью.
- У герцога Хёстура действительно очень много дел, чтобы отвлекать его от них такой мелочью. Как и у юных адептов ордена Цепи, я полагаю, если у них не хватает времени привести себя в приемлемый порядок перед встречей с влиятельным лицом.
Нет ни намека на язвительность или даже едкость в голосе, только все тот же привычный мороз, пробирающий до костей.
- Если это так, то прежде чем дать ответ, я займу еще немного твоего времени и задам вопрос: почему же ты полагаешь что у тебя, носящей мою фамилию, уже нет на право посещение нашего семейного склепа? - рукой он берет флакон с чернилами и протягивает девушке. - Открой.
Кто-нибудь другой выказал хотя бы тень стыда от испытываемого унижения, ведь он даже самостоятельно не может откупорить крышку из-за потери руки. Но в словно вырезанной изо льда фигуре герцога нет ни единой трещины, которая принижала бы его перед ликом собственной дочери.
- Или быть может за прошедшие года ты забыла, - продолжает он, принимая открытый сосуд обратно и опуская справа от себя, - что все еще являешься моей дочерью? Видимо, учителя ордена выбили это из тебя вместе с игрой на клавесине.
Отредактировано Альмерик Кэйлум (2021-11-14 20:35:28)
Под взглядом отца хотелось съежиться, превратиться в комочек пыли и укатиться куда-нибудь в угол, под шкаф, чтоб никто больше никогда не видел. В груди поселился комок, мешающий нормально вдохнуть. Но в то же время в сознании беспорядочно металась одна единственная ликующая мысль.
Он не сказал "нет"!
Как мало иногда нужно для торжества. Именно из-за страха сухого краткого ответа Оливия практически ввалилась в кабинет герцога - святая святых. За отчаянной бравадой скрывался почти детский крик: "Услышь меня, не отворачивайся, посмотри, я прямо перед тобой и бросаю вызов! Высеки, унизь, но только не игнорируй!" Если только навязать герцогу этот бой, заставить почувствовать хоть что-то кроме скуки... Может хоть что-то изменится. Разумеется, эта битва проиграна изначально. Сейчас они всё ещё носят одну фамилию, но и раньше их ничего не объединяло. Ему нет смысла вообще пускать свою так называемую дочь дальше порога. Спасибо, что не отправил её в гостиную беседовать со слугой.
Нужно продвинуться, шаг за шагом. Разумеется, он парирует каждый удар. Да, её вспышки ярости для него что комариный писк. Но даже самую холодную вьюгу северного побережья можно пережить, если не терять решимости, не позволять ей сковать себя отчаяньем, не опускать руки.
"И брата я у тебя тоже отберу. Может хоть тогда увижу как ты бесишься." - с такой мыслью Оливия выполняет приказ, садясь перед герцогом на, наверное, самый неудобный в мире стул. Но под этим взглядом и мягкие ковры и подушки Алвады покажутся пыточным приспособлением. Кладет руки на колени, переплетая пальцы в молитвенном жесте. Наконец, отчаянно желая передышки, прячет собственный злой мстительный взгляд за ресницами, невольно вновь рассматривая грязные руки. Когда поднимает вновь, на лице маска - куда более похожая на ту, что напротив. Краснота от лица отлила, дыхание стало ровнее. Но не нужно быть магом или разбираться в чужих душах, чтоб чувствовать, как легко она готова дать трещину, мгновенно вспыхнуть и разлететься горячими искрами во все стороны. Даже холодная тяжесть в груди, становящаяся всё ощутимей с каждым ударом сердца не может пока ничего с этим сделать.
Девушка терпеливо ждет когда герцог перейдет в наступление. Слуга не удостаивается даже взгляда.
Привычный и ожидаемый упрек пропускается мимо ушей. Это даже не проверка её самообладания, просто... Он так мыслит. Да, стыдно. Возможно даже в глазах бы защипало от осознания того, насколько же юная адептка не соответствует папочкиным ожиданиям. Все же дети хотят чтоб родители ими гордились? Не все.
А потом первый же удар, не встретивший никакого сопротивления. Оливия не может понять того, что услышала и смотрит на отца абсолютно потерянным взглядом. В смысле? Она могла просто прийти? Не нужно бороться с ледяным герцогом, не нужно пытаться пролезть ночью на охраняемую территорию, не нужно шантажировать или убеждать хранителя семейной усыпальницы?
Оцепенение спадает только когда герцог протягивает флакон. Медленно сморгнув, девушка переводит на него взгляд.
"Выгнал слугу, чтоб прислуживала я?" - последняя яростная мысль вспыхивает и тут же гаснет, когда приходит осознание.
Он просто не может сам.
Девушка принимает и возвращает откупоренную чернильницу абсолютно естественно. Словно это ежедневный семейный ритуал. Но этих кратких секунд хватает на то, чтоб ярость, за которую она так привыкла цепляться, окончательно угасла. И вместо неё осталась только усталость.
Отвечает она куда тише чем раньше. Тихо, задумчиво, осматривая стол и кабинет позади отца, выцепляя знакомые и незнакомые предметы.
- Я ведь пыталась писать письма не только Каю. - Оливия упрямо встряхивает головой, недовольная тем, как тихо и будто простужено звучит собственный голос. - Много раз пыталась. Но каждое письмо вам, герцог, не вело никуда. У каждого было отвратительное начало, отсутствовал смысл и оно ни к чему не вело. Мне было что сказать. О, в этом точно можно не сомневаться.
Девушка зло улыбнулась и сжала кулаки. Медленно и тихо вдохнула, прежде чем вновь переплести пальцы и поднять взгляд на отца.
- В какой-то момент моя очередная жалкая попытка написать вам свелась к одному единственному слову на бумаге. "Отец". Оно портило всё. Из-за него было невозможно продолжать. Тогда я его зачеркнула. И неожиданно стало легче. Оно стало просто не нужно. Некому писать. Просто незачем. И стало возможно двигаться дальше.
Переплетенные пальцы сжаты так сильно, что становятся видны мелкие венки на костяшках.
- Наставники ни при чем. Ни один храмовник за всё это время не смог повлиять на меня так, как собственная семья. И... Как там я кричала пять лет назад? "Я никогда не стану такой же как ты, даже если буду идти след в след?"
Как отчаянно не бейся, но родовой замок настолько пропитан холодом и тоской, что все улыбки здесь становятся грустными. Мама тоже часто так улыбалась. Вот и сейчас. Оливия пожала плечами, словно смиряясь.
- Я приняла обеты и теперь я адепт Ордена Цепи. Почему вы вообще не вычеркнули меня из семейного регистра ещё пять лет назад?
Этот вопрос её действительно волнует. Уже давно. Ладно ещё, когда она была маленькой и её наверняка растили чтоб выгоднее выдать замуж за кого-нибудь кто преумножит достижения рода. Но почему он до сих пор пытается называть меня дочерью?
Она сама боится признаться себе, что точно знает, какой ответ хочет услышать и не услышит никогда.
Кончик иссиня-черного пера опускается в чернильницу, тут же встряхивается над нею и утыкается в верхушку разглаженного пергамента. Рука оточенными до автоматизма движениями ведет перо, оставляя после заученные предложения, с которых начинаются большинство его писем. Пока Оливия говорила, высеченное из заледенелого камня остается все таким же непроницаемым, а серьезный взгляд ни на единую секунду во время речи дочери не поднимается на неё, оставаясь опущенным на бумагу перед ним.
И лишь когда она повторяет те же самые слова, что сказала пять лет назад, его рука замирает.
Всего на мгновение, что длится чуть меньше секунды, его веки прикрывают от чужого взора чуть дрогнувший лед в его глазах. Но спустя это мгновение взгляд его вновь открыт и вот уже звучит не требующий ни пререканий, ни встречных вопросов голос:
- Ты, видимо, не понимаешь одной простой вещи, но я не осуждаю тебя: острый ум боги даровали твоему брату, а тебе достались другие таланты, для полного раскрытия которых тебе пока не хватает зрелости, - четко произносит он каждый слог, каждый звук, чтобы они точно дошли до ушей его дочери, пока перо продолжает танцевать по бумаге, оставляя свой чернильный след.
Голова герцога по-прежнему остается опущенной.
- Поэтому позволь тебе объяснить, - продолжает он, не давая дочери расслабиться ни на секунду. - Ты можешь думать обо мне все, что захочешь, пока эти мысли не слетают с твоего языка при моих подданных. Или ты можешь не думать обо мне вовсе. У тебя есть право ненавидеть меня, если тебе так хочется, смотреть на меня свысока или с дрожащим страхом в своих глазах - как хочешь, - следует краткий вздох для секундной паузы. - Ты даже можешь не принимать меня за своего отца, как и говоришь, если прятать голову в сугроб это действительно единственный твой способ сосредоточиться на выполнении своего долга. В любом случае всё это не имеет значения.
И тут пронизывающий взгляд глаз, сияющих мертвой синевой, поднимается и оказывается направлен прямо на лицо Оливии.
- Важно то, что ты моя дочь, - уверенно отчеканивает он эту фразу, как не поддающийся сомнению факт. - В отличие от своего брата, тебе не уготована судьба наследницы главы рода, потому ты была свободна выбирать свой путь как тебе угодно. И реши ты стать не членом ордена Цепи, а кем-то еще, я не стал бы возражать, не противоречь это желание закону. Но не важно кем ты в итоге стала, кем выросла и какое твое мнение обо мне, потому что ты всегда останешься моей дочерью. И нести бремя за все твои проступки, неудачи и преступления против порядка я буду вместе с тобой. В независимости от того, хочешь ты этого или нет. Так решили боги и мы оба должны с этим смириться.
Наступает молчание, которое словно вытягивает последние крохи тепла из комнаты. Не говоря ни слова, Альмерик поднимает чашу с сургучом, что успел уже расплавиться, и аккуратно выливает на самый низ пергамента, прямо под написанным им посланием, после чего без лишних промедлений ставит свою печать.
- Держи, - протягивает он пергамент девушке, всё с тем же холодом смотря ей в глаза. - Это указ, дающий право прохода в семейный склеп нашего рода. На случай, если стража не признает в тебе мою дочь.
Дождавшись того момента, когда Оливия заберет приказ, он тянется за очередным листом бумаги и тут же принимается снова его разглаживать.
- Возьми с собой Кая. Я полагаю, что он желает свидеться с матерью не меньше твоего. И напомни ему о его долге. После этого в течение пяти дней явись ко мне снова - нам предстоит обсудить вопрос, что касается верности своему делу некоторых членов ордена на территории наших земель. И Оливия...
На некоторое время снова нависает тишина.
- ...не заставляй меня писать твоему командору прошение об отправке тебя сюда силой. Пять дней.
И голова опускается обратно, ставя точку в этом разговоре.
Как же тихо. Слышно лишь как скрипит перо и робко стучится в окно не то снег, не то дождь. Словно всё в этом гнетущем месте подчиняется законам герцога, боится издать хоть шорох. Прикрой глаза и почувствуешь даже дыхание человека напротив.
Дышит. Живой. Такой же как все.
Оливия внимательно следит за каждой выводимой герцогом буквой, прислушивается к себе, ища какой-то отклик на слова. Тоже пусто и тихо. До тех пор, пока он не называет её дочерью уже не вскользь, а словно напрудившего щенка тыкает в это носом. Заставляет взрогнуть и подобраться, готовясь принять удар.
Для него это истина. А Оливия встречает этот взгляд с едва сдерживаемой горькой усмешкой.
"Кому ты врешь, герцог? Свободна выбирать? В нашей семье свободных нет. Ты и сам не был свободен тогда, когда не был даже близок к наследованию власти. На каждого из нас ложится долг, останься я и ты нашел бы как меня использовать."
Но нарушать тишину не смеет. Та правильная. Она должна быть здесь. Нет, девушка совсем-совсем не робеет. Просто нельзя не следовать законам на которых держится привычный мир, сколько от него не отворачивайся. Когда-нибудь потом, на другом поле боя. Это же лишь первое их столкновение, а их будет ещё немало.
Забрав приказ, так сложно удержаться. Просто хочется убедиться. Да, глупо. Но только так, шаг за шагом, можно разрушить детские иллюзии. Оливия касается краешка печати самым кончиком пальца. И за это ей куда стыднее, чем за неопрятный внешний вид и дерзость.
Теплая. Не изо льда.
- Боги не решают за людей. Кощунство последствия своих действий списывать на их волю. - вместо праведного гнева выходит как-то слишком мягко, словно она подсказывает правильный ответ на загадку ребенку, который его и так знает, но не решается озвучить. Чтоб герцог и не мог на что-то решиться? Действительно глупость. Как он там сказал? Интеллект достался брату.
Ну и пусть. Сегодня просто такой день. Один день в году можно.
"Хоть самого себя не обманывай." - взгляд куда красноречивей слов. Их, наверное, и вовсе не нужно было произносить.
Дождавшись, когда герцог договорит, Оливия выходит, на секунду помедлив. Никакие слова прощания в горло не лезут.
Пусть потом припомнит и это, или проигнорирует.
В Бездну.
Стража не следует за ней, только провожает взглядами. Все лица незнакомы. Никого из тех, от кого маленькая дочь герцога требовала взять её на ручки. Вся мебель та же, каждый темный закуток, в котором можно было спрятаться от нянечки, никуда не делся. А вон там из кладки можно вытащить камень и спрятать конфеты для Кая. Может быть в тайничке даже до сих пор остались фантики, если крысы не растащили.
Такую - застывшую посреди коридора и пялящуюся в стену, молодую храмовницу застает служанка. Испуганно вздрагивает и хочет нырнуть обратно за угол.
- Стой. Кай в библиотеке?
- Д-да, вва...
Жестом Оливия обрывает её на полуслове. Интересно, о чем там уже шепчется между собой прислуга? О том, что помимо ледяного герцога и пустого молодого господина к ним пожаловала ещё и инквизитор? Словно всё семейство Кэйлумов существует только для того чтоб пугать детишек.
Дорогу девушка конечно знает. Но медлит, запустив руку в волосы.
Ладно.
Это даже тяжелее.
Потому что она виновата.
Наконец, она открывает дверь и следует вдоль высокий книжных шкафов, точно зная направление. Эта связь никуда не денется, даже если кое-кто будет игнорировать письма не пять лет, а десять.
- Здравствуй, Кай. - девушка чуть разводит руки в стороны, словно говоря "вот она я" и открываясь. - Не молчи, пожалуйста. Выскажи всё хоть сейчас. Наори, ударь, швырни чем-нибудь. Ты же не он, ты мне не лги и не смей сдерживаться.
Ни мольбы, ни приказа. Голос дрожит. Ей самой очень трудно сдержаться. И очень-очень обидно.
И за него за все эти года тоже.
Тонкие длинные пальцы аккуратно и не спеша перелистывали старые страницы книги по эльмнотской аристократии, их гербах, девизах и так далее. Всё же Кай нередко прибывает в Эльмноте, работая на благо Хёстура, но и с аристократами из Вайрона тоже, но там в основном просто посещение каких-нибудь балов или приёмов. Зачем что-то подобное запоминать? А если подойдёт какой-нибудь дворянин из более-менее знаменитого рода, надо же с ним вести, хоть и бессмысленную, но необходимую беседу ни о чём. Так что ему, как наследнику это просто нужно, как воздух и вода человеческому и не только организму.
Тихий и тяжёлый вздох вырвался из мерно поднимающийся груди светловолосого юноши. Сегодня тот злополучный день. Тот из-за которого его всё время посещают кошмары, будто пожирающие душу и личность. Кай осторожно положил книгу на деревянный стол, пока успокаивал небольшую дрожь, что преследует постоянно именно в этот проклятый день.
Молодой Кэйлум, как понятно находился в родовой библиотеке, в которую обычно никто кроме него и очень редкой прислуги, боящейся даже посмотреть в его сторону, словно он прокажённый. Но при этом она не выглядела сколько-нибудь пыльной или грязной в тех отделах, что никто не посещает обычно. Кай основательно пристроил прислугу, дабы они сохраняли в чистоте и порядке единственное место, в котором он мог быть сколько-нибудь спокойный и спастись от вечных ночных кошмаров. И сейчас светловолосый наследник ждал. Чего? Того, когда сможет наконец-то повидаться с матерью, но, а также успокоить свой панический страх в библиотеке. Но выходит это из рук вон плохо...
Но тут в старом помещении, в котором сейчас помимо него и книг ничего не должно быть раздался звук открывания двери. А после него громкий стук сапогов по-деревянному полк библиотеку. Кто-то приближался к нему будто зная где он сейчас находится, хотя и не издавал ни одного звука, даже дыхание было тихим и размеренным из-за чего еле слышимым.
И вот появляется она.
Сестра.
Ярко-голубые глаза с некоторым удивлением смотрят на девушку, которая была такой знакомой и одновременно с этим нет. Ведь это была уже не двенадцатилетняя девочка, а вполне красивая леди. Правда, если не знать кто она на самом деле.
Её голом дрожит, словно она единственный, оставшийся на ветвях дерева, осенний листочек, который пытается сдуть сильные порывы ветра. Она что-то говорит, но Кай не запоминает, ведь она тут. Пять лет. Столько они не видели друг друга. И по логике это она должна орать и делать, хоть что-то, ведь он не ответил за эти годы на не одно её письмо, оставляя их у себя в столе под замком.
Слышно, как стул отодвигается немного назад, а после него тихие, неслышимые шаги.
Кай оказался близко-близко к своей сестре.
И сделал, то что и должен сделать человек, про которого казалось уже давно забыли.
Оливия неожиданно оказалась в крепких братских объятьях.
— Сестра... — Его голос был тихим, словно шёпот веток старого древа. — Ты наконец-то... Вернулась...
Отредактировано Кай Кэйлум (2021-12-04 21:28:33)
Сердце на секунду словно замирает вместе со своей хозяйкой, а потом колотится как попавшая в ловушку птичка.
Почему?
Оливия ждала гнева, обвинений, даже ударов, хоть и понимала, что Кай не такой как она. Но она заслуживала именно их, а он единственный человек которому можно спустить с рук всё что угодно. Она предала его, бросила, сбежала, оставила одного в плену, и она заслуживала любого наказания, которое брат посчитает нужным. Нет. Не так. Она просто хотела искупления. Просто ещё одно эгоистичное желание.
У неё действительно всегда был выбор. А у брата его не было никогда. Даже сейчас, встретившись впервые за пять лет, она думает о том, чего заслуживает она, а не он. И осознание этого ранит гораздо больнее, раскрывает старую рану, заставляет захлебнуться воспоминаниями о том, как она в первые дни корила себя за то, что Кай остался один. До истерик, до воя в подушку. До того что уволившейся служанке, сопроваждавшей свою госпожу до храмовников, приходилось собирать той волосы в простейший пучок и следить за тем, чтоб в истерике та не выдрала их с корнями. Или и вовсе не схватилась за нож и не повернула лошадей обратно.
Если сначала Оливия прикасается к спине брата робко, словно боится, что тот опомнится и отстранится от неё уже навсегда, то теперь девушка вцепляется в него отчаянно, как утопающий. Её бьет крупная дрожь, и она готова поклясться, что Кая тоже.
Эгоизм? Да и плевать.
- Прости меня. Я понимаю что не заслуживала ответов. - с трудом сглотнув подступающий к горлу комок, девушка утыкается лицом брату в плечо. Слез нет, вместо них только необъятная тоска, с которой он сражался один-на-один всё это время. - Письма и подарки не заполнят пустоту, да?
Говорить, говорить, говорить. Даже если ерунду. В этом доме нельзя мешкать, нельзя ждать. Нерешительные сердца холод сковывает и превращает в бездушных рабов.
- Как же ты вырос. Помнишь, пять лет назад я была очень горда тем, что хоть немного тебя выше? И называла маленьким братцем.
Девушка обхватывает Кая поудобнее и привстает на цыпочки, словно пытаясь его поднять.
- А теперь так не выйдет.
Тонкие пальцы Кая глубоко впивались в кожу Оливии, который совершенно не желал отпускать её. Не после стольких лет разлуки.
Конечно он знал какие могли крутиться мысли в голове собственной сестры, особенно после его слов. Молодой наследник мог кричать или сурово смотреть, будто пожирая чью-то душу по крайней мере именно так некоторые впечатлительные описывали тяжёлый взор ю светловолосого юноши, который унаследовал скорее всего от отца. Но в нём ещё осталась добрая детская частичка, желающая простить Оливию, и Кай слушал её, но это точно не спасёт сестру от тяжёлого разговора обо всём, включая об обучении в ордене, ведь письма не могла утолить его.
Но точно не сейчас. Не в день, являющийся причиной их разлуки.
Тяжёлая дрожь. Её Кай прекрасно ощущал от сестры, хоть он и не столь проявляющая эмоции личность, даже его немного потряхивало от всего этого.
— Я... Прощаю тебя, сестра, — тихим пустым голосом отвечал светловолосый юноша, который ласково и нежно начал гладить Оливию по прямой, словно стальной меч, спине. Он ощущал её тоску, что резонировать с его внутренней печалью, скрывающейся где-то в душе. — Да... Их слишком мало для неё...
Кай улыбнулся краями губ, пытаясь показать всю свою искренность, но... Это было сложно. Очень. Ведь окружение из лицемеров, лгунов и так далее оставляет свой отпечаток, хоть и виде улыбки.
— Всё благодаря тренировкам, — и не лгал. Кай был несколько выше сестры и его хорошо сложенная фигуры была скрыта под немного мешковатой одеждой, хоть и не хочет это показывать всем. — Да... Ты тогда была немного заносчива из-за этого факта...
Светлая макушка расположилась на плече Оливии, которая встала на цыпочки, дабы соответствовать ему в росте.
— Определённо. И это даже хорошо... — Кай обнял сестру ещё крепче. — Но мне кажется... У нас есть ещё одно не законченное дело... — Светловолосый юноша мягко намекнул на дату, из-за которой они вообще сейчас встретились, и действия, что необходима им сделать.
Если бы прощение можно получить так просто. Оливия и сама легко бы солгала, что её не задевало каждый раз узнавать новости о Хёстуре через третьих лиц. Как часто она писала брату, пытаясь убедить, что не оставляет его навсегда? Куда чаще чем, не получив ответа, склонялась в молитве Цейну, благодаря за дарованную людям стойкость духа.
Отчего-то, стоило Каю погладить девушку по спине, и та немного отстранилась, вглядываясь ему в лицо.
"Это не улыбка."
Их ждет ещё очень долгая дорога к вожделенному искуплению. Обоих.
В какой-то момент объятья стали ещё крепче, снова напомнив о птичке в ловушке. Словно она сама в неё залетела, дверца захлопнулась и теперь начиналось самое неприятное.
- Знаешь, герцог велел напомнить тебе о долге, но ты и сам прекрасно справляешься. - комплиментом эти слова не были, в них явно чувствовалось недовольство и укор.
Посмотрев поверх плеча брата на библиотечный стол, юная храмовница только усмехнулась. Букв в раскрытой книге она с такого расстояния различить не могла, но эти заголовки, формы абзацев, гербы - всё заучивалось и ей самой до рези в глазах. А раньше там бы лежали мифы и легенды, может быть книжка о похождениях какого-нибудь благородного рыцаря. Теперь сказки стали другими.
- А ещё, что интеллект в нашей паре достался тебе. От себя добавлю, что и ответственность тоже.
"А я тупая и мелкая. Если подумать, он опять прав. Зато прехорошенькая!"
Перестав ёрничать, Оливия взяла брата за руку, крепко, но не до боли, сжав пальцы, и повела за собой. Кто из них двоих ещё в ловушке. Выйдя во внутренний двор, девушка остановилась, подняв лицо к небу. Тающие ещё в воздухе снежинки превращались в мелкую-мелкую морось, едва ли способную промочить одежду за несколько минут, а от холодного ветра защищали стены.
- Твоя просто чарующая охрана не решит, что наследника герцогства похитили?
Может быть, если закрыться рабочими моментами станет проще? Хотя бы немного времени чтоб подготовиться, прежде чем сделать последние шаги. Может и ему нужны эти минуты?
Там, за маленьким садом, зажатым среди серых стен, начиналась тропинка к небольшому мрачному сооружению. До родовой гробницы оставалось несколько шагов.
— Я просто обладаю хорошей памятью, сестра, — пустая улыбка не сошла с тонких губ Кая, делающим вид, что не замечает недовольства и какого-то осуждения в словах Оливии. Да и сложно забыть самый частый кошмар, который не даёт и минутки спокойного сна, пытаясь постоянно утянуть в пучину отчаяния и безысходности. Наверное от этого мало кто видел светловолосого юношу спящим или в состоянии дрёмы, только холодная собранность и безразличный взор ярко-голубых глаз, видящие, словно самые потаённые частички души.
— А сила и радость жизни тебе... — молодой наследник герцогства чуть ослабил их объятья, выпуская Оливию из них. Ему совершенно не хотелось этого делать, ведь эта встреча была так долгожданной, но... Это проклятое «но»... У них есть обязанность перед матерью. Ведь именно она сейчас помогла воссоединиться брату с сестрой. И им нужно почти её память, как и подобает родственника.
Светловолосый юноша не сопротивлялся тому, чтобы сестра взяла его за тонкую ладонь. Ведь, итак, им обоим ясно куда должен идти их путь. Внутренний двор Хёстурской крепости встретила небольшой моросью, которая была довольно привычной для Кая настолько, что он даже не обратил на неё никакого внимания. Холодный ветер, являющийся главным атрибутом Вайрона, просто не доставал их за высокими каменными стенами крепости. Картина была повседневной для всех жителей города.
— Не решит... Они умные, — светловолосый юноша глянул в сторону входа во внутренний двор, где было видно любопытную кошачью мордашку. Кай вздохнул и махнул рукой, давая намёк Азуриле, чтобы оставила их на некоторое время. Биара же сейчас находится где-то в городе, так как юноша дал ей небольшой выходной. — Так что тебе не помешают похитить наследника герцогства...
Кай усмехнулся одними краешками губ, пока и это подобие на улыбку не исчезло с лица светловолосого юноши, стоило ярко-голубым глазам увидеть дверь небольшого сооружения, пропитанного аурой смерти и мрачности.
Родовое поместье Кэйлумов.
Трудно описать какой наплыв эмоций испытал светловолосый юноша, когда увидел эти тёмно-серые стены. Его пробила настоящая дрожь, а рука крепко сжала нежную ладонь сестры, хотя выражение лица, так и оставалось холодным и безразличным. Для стороннего наблюдателя было очевидно, что это лишь ширма...
Больно. Не столько от того, как сжимаются пальцы Кая, сколько от ссаднящих царапин. Хотелось разжать пальцы и размять ноющее запястье, но нельзя.
Наверное, всё сегодня нужно было сделать по-другому. Выпросить у наставника выходной. Не торчать пол дня в душной темной комнатушке, не проводить лично задержание, перерастающее в драку, не носиться по грязным улочкам. Не пачкаться. Запросить у отца официальную аудиенцию, прислать брату бездушное приглашение. Так можно было бы остаться чистой, опрятной, с белыми рукавами, спрятать свою бурю за положенной холодной вежливостью. Это же так важно, сохранять лицо , правда?
Повернувшись к брату, Оливия сжимает его трясущуюся руку в обеих своих. Так преданно и нежно заглядывает ему в глаза, словно и не было никаких пяти лет разлуки. Уже давно плевать на то, какую роль полагается играть. Брату тяжелее. Это он все последние года провел с её убийцей под одной крышей.
Брат не хотел вестись на провокации, его нельзя было раззадорить. Требовался другой подход, но если бы Оливия была из тех, кто может утешать и лечить душевные раны, она пошла бы в жрицы, а не палачи.
- У меня было пять лет в окружении духовных лиц чтоб свыкнуться с мыслью, что её больше нет. Что бесполезно корить себя за то, что нас не было с ней в тот момент. А ты всё это время провел с ним. - собственный мягкий голос казался странным и неуместным, но девушка чувствовала что обязана говорить. Хотя бы в этот раз она не бросит брата, оставив один на один с его демонами. - Так что давай договоримся, что теперь у нас есть ещё пять лет чтоб по чуть-чуть, не торопясь, и ты отпустил это чувство? А сегодня будет первый шаг.
Гробница мало чем отличается от остального замка по-ощущениям. Та же полутьма, тишина и пустота. На входе тихо беседуют двое мужчин - один в одежде гвардии, второй в робе. Жрец Хилиата легко узнает детей герцога, склоняется в глубоком поклоне. Это кажется странным, но смотритель гробницы долго всматривается в лицо Оливии, словно знает её и что-то ищет. Да и его лицо кажется знакомым. Все прочие знакомые лица в замке пропали, а может просто старались не попадаться ей на глаза, и это казалось правильным. А тут маленький осколок прошлой жизни и от него... Неприятно. Может потому что старик позволил себе дерзость слишком долго присматриваться, а может дело в чем-то другом.
- Хоть наши сердца преисполнены скорби, возблагодарим Хилиата за вознесение усопших, дабы могли они навеки дремать в небесах и грезить о том, как потомки приходят почтить их память. Огонь разожжен. Всё готово.
- Дальше мы сами.
Шаги и голоса разносятся эхом. Теперь медлить уже нет смысла, пусть при приближении к нужному ответвлению гробницы ноги и тяжелеют.
Наконец, брат с сестрой останавливаются у постамента с урной.
И столько слов должно быть сказано, но...
"Я не могу."
Вспомнить бы сначала как дышать.
Ярко-голубые глаза встретились с насыщенно алыми очами. Они были такими разными, но при этом сторонами одной монеты. Одна задорная, энергичная и непокорная, постоянно желающая быть свободной, словно львица или волчица, второй же тихий и смиренный, но одновременно умный и хитрый, подобно хищному коту. И кажется, как эти две разные личности могут быть сестрой и братом? Но всё именно так.
В пустом взоре Кая при сильном разглядывании можно было увидеть мягкость и любовь оттого, что сестра поддержала его. Да, для кого-то это всего лишь касания и игра в гляделки. Но не для них. Светловолосый юноша видел в алых очах сестры реки нежности и пламя давнего доверия. Она никогда не забывала о нём. Да оставила одного в доме того кого он больше всего боялся, но всегда пыталась через письма прикоснуться к нему вновь, защитить.
— ... — Молодой наследник герцогства молча слушал свою сестру, наслаждаясь её мягким голос, который был ей столь не свойственен, но приятен. Поэтому руки начали не спеша останавливать свою дрожь. — Хорошо...
Гробница встретила родственный дуэт привычной для подобных мест тишиной, в которой чётко слышались их шаги, полумраком и запустением. Наверное множество таких же мест имеют ту же атмосферу, но для брата с сестрой факт того, что в этих залах хранится прах их матери только ухудшает положение. Перед входом в усыпальницу матери стояло двое. Один в броне герцогства, скорее всего стражник крепости или гвардеец, второй же жрец Хилиата по цвету мантии, по крайней мере.
Кай не вступал в разговор, отдавая всё в надёжные руки Оливии. Да и не было у него сейчас желания что-то в общее говорить.
И вот они у своей цели. Пути назад уже не будет и нужно всего лишь подобрать слова...
Но это сложнее, чем кажется...
Кай тихо вздыхает и при обнимает свою сестру со спины.
— Сделаем это вместе? — Его тихий, словно взмах птенчика, голос разнёсся в гробнице, намекая на прикосновения к урне, под которой была золотистая табличка с именем: Аврора Люцис. И дальнейшим словам...
- Благодарим тебя, Цейн.
За все годы и дни, которые Аврора прожила с нами.
За сотворение людей, благодаря которому она стала твоей дочерью.
За способности и знания, которыми ты её одарил.
Благодарим тебя, Лайис.
За её служение благу семьи и других людей.
За её терпение к ошибкам её детей.
За дарованную нам через неё жизнь и любовь.
Благодарим тебя, Хилиат.
За то, что возжег на небесах звезду нашей усопшей матери.
Благодарим тебя, Аврора Люцис.
За всё, что ты дала нам.
За всё то время, что поддерживала нас.
Прости нас, за то, что нас не было рядом.
Просим тебя, Хилиат.
Пусть благие дела Авроры принесут обильные плоды.
Пусть то, что она начала, будет продолжено.
Прости ей грехи, которые она совершила.
Пусть память о ней живёт в наших сердцах.
Просим вас, Боги.
Оливия не была уверена, что брат сможет слово-слово повторять за ней, не оробеет, боясь ошибиться. Всё же их общая молитва обязана была отличаться от того, что требуется выучить для обычного ритуала, который с каждой новой смертью превращается в формальность. Когда в последний раз к кому-либо из покоящихся в этих залах, кроме матери, приходил кто-то кроме жреца? Мертвые мертвы и никому не интересны, а герцогство живет и развивается, забыв о них.
Начиналась молитва тихо. Оливия не торопилась, прислушиваясь к каждому слову и его отражению от стен, и к брату - поддержит ли, хотя казалось даже вдох для первых строк они сделали вместе. Чувствуя спиной его тепло, девушка прикрыла глаза. Постепенно её голос окреп, поникшие было плечи расправились. Всё правильно. Пусть и с опозданием. Не переставая читать молитву, девушка взяла зажженную перед урной свечу. Мягко коснулась руки брата, лежащей на табличке, легким кивком указав на коробку свечей, намекая, что ему нужно делать. Так от одного первого огонька, едва разгоняющего мрак, передавая его из рук в руки, от одной свечи к другой, вместе они зажгли столько же свечей, сколько провели лет вместе с матерью.
С последними словами на месте упокоения герцогини затрепетал двенадцатый огонек. И этого света было куда больше, чем когда совсем ещё юные люди, с большой ответственностью на плечах, делали в зал свои первые робкие шаги.
На какое-то время повисла тишина. Может теперь она и не казалась такой давящей, но... Легче не становилось. Негнущиеся пальцы едва справились с застежкой на сумке и на алтарь с урной лег цветок. Разумеется, достать в Хёстуре живые цветы в сентябре было бы чудом. Это был лишь бездушный кусок резного горного хрусталя плохого качества. Под рукой мастера из похожего на лед камня проступили очертания лепестков, но сложно было понять что это вообще - пион, лотос или что-то более диковинное. Прожилки золотистого пирита чередовались с трещинами, из-за которых казалось, что цветок рассыпется на осколки от одного неосторожного касания, если не растает раньше.
Теперь полагалось бы говорить уже от самой себя и даже слова почти были подобраны, но Оливия совершила ошибку, рефлекторно вытерев щеку тыльной стороной ладони.
"Когда я?.."
Нет-нет-нет, она же уже взрослая, взрослый человек не должен плакать. Жизнь и смерть это же естественный процесс и всё такое. Но сколько бы храмовница не пыталась утереть лицо, а горячие слезы всё текли.
Отредактировано Оливия Кэйлум (2021-12-23 09:46:08)
Кай смиренно смотрел на урну с прахом матери, краем уха слушая собственную сестру. Он понимал. Что нужно делать ему, как хорошему сыну и отбросить свою безразличие, которое заменило ему детскую робость.
Поэтому светловолосый юноша очень тихо и звучно молился вслед за Оливией, но этого было достаточно для пустого помещения, чтобы его голос прекрасно слышался. Кай усердно пытался молитвой достучаться до Хилиата, дабы у матери всё было в его царстве. Он ни разу не заходил сюда, просто боялся. Не было рядом той, которая его поддержит и в моральном плане и будет связана узами родства. Тем более это было не только ему.
Светловолосый юноша смотрел, как плечи младшей сестры распрямляются будто большой груз спал с них. Молодой Кэйлум молча кивнул и начал передавать из своих рук в женские ручки свечи из коробки, стоявшей рядом. Так секунда за секундой помещение наполнилось светом, что изгонял мрак склепа, сначала маленьким огоньком, но который перерос множество таких же.
Двенадцать свечей ярко горели, отражая те прекрасные детские годы, что брат и сестра провели в порядке и радости. И тишина вновь наступила в каменном помещении. Не было больше слышно, даже голоса жреца бога смерти. Наверное так бы и продолжалось долгое время, если бы Оливия не начала вытаскивать из сумки цветок. Да он не был живым, сложно найти в землях Вайрона что-то прекрасное как цветы. Это был горный хрусталь, только грубо имитирующий стебель и лепестки, благодаря стараниям мастера.
Кай нежно обнял сестру со спины. Его тонкие на первый взгляд руки крепко держали плачущую девушку в объятьях. Даже учёба в ордене Цепи не смогла изменить ее сестру Кая. Она не погрязла в страхе и кошмарах, поэтому безразличие которое появилось из-за них у девушки не было столь сильным.
Поэтому светловолосый юноша решил поддержать её, дать возможность высвободить эмоции, ведь сам подобное не может сделать.
— Не сдерживайся, сестра. Не стоит скрывать этого... — Тихим печальным голос произнёс Кай.
Плечи Оливии затряслись, катящиеся по щекам капли стали крупнее и чаще. Нет, нельзя! Только что же ещё неплохо держалась. Лучше уж сцепить зубы, задержать дыхание, хоть бы и вовсе задохнуться, но сдержать этот предательски рвущийся из груди вой. Сотрясаясь от беззвучных рыданий, девушка вместо того чтоб вытирать слезы, запустила пальцы в волосы.
"Нет-нет-нет, я туда не вернусь, я своё уже отревела, хватит!"
Те дни, когда до тошноты выла в подушку, когда швырялась прихваченной из дома шкатулкой с драгоценностями, когда выталкивала из снятой на двоих комнаты бывшую служанку - чтоб не навредить ещё и ей, не сдержав желания весь мир разбить на кусочки. Те дни уже прошли, давным-давно, целых пять лет назад. Тогда она перестала быть домашней девочкой, но сделала только первый шаг к новому пути.
Храмовник Ордена Цепи не должен терять самообладания. Ослабленные разум и дух падут перед происками слуг Пожирателя.
Резко вырвавшись из объятий брата, Оливия порывисто развернулась к нему лицом.
- А сам-то! - на заплаканном лице отражалась злость, глаза горели, говорила девушка громким шепотом и с таким жаром, словно начинала новый бой, подобный тому, что уже проиграла в кабинете герцога. - Кто из нас тут сдерживается?! Это она умерла, а не ты, так почему у тебя вместо лица погребальная маска? Почему ты сдался на милость герцогу, позволив лепить из себя всё что его воле угодно? Будешь говорить, что это из-за того что я тебя бросила? Но это же ты игнорировал все попытки тебя дозваться. Я тоже всё это время была одна, но я не пряталась. Если кто-то и должен здесь плакать, так это матушка, глядя на то, во что мы превратились!
Отступив на шаг назад, Оливия взмахнула рукой, не замечая за своей спиной свеч и чуть не смахивая одну. На всех двенадцати пламя испугано бьется, словно хочет поскорее убраться из этого места. Пляшущие по залу тени то набрасываются на брата с сестрой, прикрывая мягкими объятиями, искажая лица до гриммас, то отступают в коридоры, словно ожидают, что вот-вот вспыхнет пожар.
- Мы как два испуганных зверька, один прячется, второй убегает. Но на герцогском столе так окажемся оба. - яростный шепот стал тише. - Брат, мы должны что-то делать с нашей жизнью, она принадлежит только нам. И если ты сейчас скажешь про то, что так за нас решили боги, клянусь, я тебя ударю прямо здесь!
Продемонстрировав сжатый трясущийся кулак со сбитыми костяшками, девушка наконец-то выдохнула и вновь понурилась. Словно на мгновение вспыхнувшее пламя, после того как кто-то щедро подкинул ему дров, наконец, успокоилось. Всё лучше слез.
- Ты же у нас самый умный ребенок в семье, придумай что-нибудь, пожалуйста... У меня не получается. Я не вижу выхода для нас обоих.
Кай с грустью смотрел, как собственная сестра вырвалась из его объятий. Вместо того чтобы успокоиться принять покой своей душой, она рвётся опять. Куда-то. Зачем-то. И всё это не понятно смиренному, но столь запутанному характеру молодого Кэйлума.
Холодная маска, что кто-то ещё решил назвать лицом, только лишь из-за маленького, почти потухшего огонька нежности и братской любви встретилась с гримасой злости и пламенем гнева в алых очах. Вода и огонь будто встретились друг с другом. Наверное такие ассоциации вызвали бы брат и сестра у кого-нибудь.
— ... — С каждым словом Оливии, взор ярко-голубых глаз становился всё тусклее и темнее. В них больше не отражалось ничего. Совершенная пустота. Ведь каждое сказанное слово, подобно ножу ранило прямо в сердце Кая. — Это ты каждую ночь борешься сама с собой? — Тихий, пропитанный вайронским морозом, вопрос вышел из тонких губ. Светловолосый юноша сделал небольшой шаг вперёд, продолжая со столь же мёртвой интонацией:
— Это тебя пожирает внутренний демон, погружая в пучину отчаяния и страха? Тебя пытается в каждом проклятом кошмаре превратить в извращённое понятие "живого"? — Лицо Кая никак не менялось, но вот взор. В нём не осталось ничего оттого мальчика, которого можно было увидеть пять лет назад. Холодная пустота, будто та самая, в которой живёт Пожиратель смотрела в горящие злобой глаза цвета рубина. Да он был прячущимся зверьком, да страх разъедал его изнутри, но и что-то менял. Вот только что? На это даже у самого Кая не было ответа.
— Боги нам ничем не помогут в нашей ситуации. Не думаю, что они захотят вообще в неё вмешиваться, — ответил светловолосый юноша и притянул удивительно крепкой хваткой Оливию к себе. — И я что-нибудь придумаю... Только верь...
Кай ещё раз обнял свою сестру, а потом, не отпуская её ладонь, направился к выходу. Он устал. Просто устал от этого всего. Даже эта небольшая и неожиданная ссора забрала немеренное количество его сил, вымотав морально. Поэтому решил, что сейчас для них обоих будет лучше отдохнуть и выпить. И нет ни алкоголя, а чая со сладостями. По крайней мере Кай надеялся, что любовь к ним у Оливии осталась, ведь сам не особо ел, что-то сладкое.
И Светловолосый юноша только единожды обернулся, посмотрев за спину на могилу матери. Он надеялся, что там в чертогах богов у неё всё прекрасно и она их ждёт...
Вы здесь » Легенды Янтаря » Орден странствий и сказаний » Завершённые истории » 10.09.890 - "Право на скорбь"
