Лавиния Лафам
Чудище Лафам / младшая дочь рода Лафам

donna beneviento — resident evil: village

История жизни, черты, образ

[indent] Небольшое, но в какой-то мере древнее, имение рода Лафам располагалось на землях Эльмонта по другую сторону залива отделяющего Кель и Виру от прочих земель, левее от пути ведущего в Аслейв. Не будь его поблизости, то можно было бы говорить об бесполезности такого расположения и само собой неминуемой гибели рода. От большой дороги к усадьбе давно была проложена дорога поменьше, ведь Уолтер Лафам славился тем, что являл собой экстраординарный случай человека с внушительным даром к исцелению и лечению самых разных болезней. Бывало так, что к нему приезжали с самых дальних уголков Эльмонта по причине того, что он брался даже за самые тяжелые случаи. Конечно же он руководствовался не одной лишь добродетелью, но и получаемым с выполненной работы доходом. Накоплений Томаса хватило бы до конца жизней его детей при условии, что они бы ни разу не брались за оплачиваемую работу. Детей у мужчины было трое, на момент написания этой истории самой младшей не так давно исполнилось двадцать шесть лет, а старший приближался к отметке в пятьдесят лет, что позволяет сделать выводы о возрасте самого господина Лафама. У Томаса Лафама было две жены, первенца ему подарила его уже давно умершая супруга по причине проблем с сердцем. Другие два родились от второй, на момент заключения брака она была еще довольно молода, приближаясь к возрасту семнадцати лет. Марта была магом из не слишком обеспеченной, но талантливой семьи, где ставки делались на саму магию с последующим ее применением для заработка. В каком-то смысле этот брак был больше по любви, чем по расчету. Рождение Лавинии оказалось сюрпризом в том смысле, что у Томаса на тот момент стали проявляться проблемы с мужской силой. И первые годы после были одними из самых ярких лет, что были в его жизни, пока к дочери не пришла странная болезнь, а спустя время поползли самые разные слухи навсегда изменившие отношение отца к ней. В порыве очередного гнева, Томас Лафам едва не зашиб собственную жену, заставив ту как можно быстрее бежать из имения, оставив двенадцатилетнюю дочь наедине с отцом, что всем сердцем ненавидел ее и не желал видеть. Старшие же дети к тому моменту уже покинули родовое гнездо.
[indent] Несчастья различны по природе своей, переливаясь множеством цветов, горе живого и думающего существа господствует над миром, со временем сливаясь во едино подобно краскам на старой палитре художника. Но наибольшим несчастьем обладает тот, чье горе связано с воспоминаниями о детстве, заставляющие погружаться в вязкую пучину страха, боли и печали. Тот, кто оборачиваясь назад видит лишь уныло протекающее время, заключенное в стенах драпированных одиночеством, среди стеллажей книг нагоняющих лишь тоску. Находящийся в непрерывном ожидании апогея безразличия и ненависти к себе. Но все также цепляющийся за эти болезненные воспоминания, словно находя в них же спасение. Именно такой щедрый подарок достался Лавинии от Эйра, безвкусная коробка наполненная одиночеством, отверженностью и полным бессилием. В дни, когда она позволяла себе покинуть собственную комнату или библиотеку, единственные места посещаемые ей в усадьбе, Лавиния отправлялась к небольшой рощице из старых дубов и лежала там под их нерушимой тенью, рассматривая искривленные ветви деревьев и размышляя о своем рождении.
[indent] Она предпочитала не думать о настоящей матери, которая бросила ее тут одну или об отце, что направил весь свой гнев на родную дочь. От этих мыслей и воспоминаний она предпочитала бежать и не оглядываться. Само собой кто-то заботился о ней, в ее представлении такой же старый, как и эта усадьба. Иссохший и скрюченный старик или старуха, она никогда не видела этого существа, но в библиотеке или ее комнате периодически появлялась еда. Единственными спутниками Лавинии были пауки и насекомые, которых она часто встречала на своем привычном пути между рощицей, библиотекой и комнатой. Так было до тех пор, пока она не обнаружила для себя родовой склеп, где покоились два прошлых поколения Лафам. И теперь ее друзьями стали закрытые гробы и кости в тех, что уже успели частично разрушиться. Она разговаривала с ними, но при том не произнося не единого слова, а они ей отвечали, шептали самое разное. Делились событиями прошлого и настоящего, того что происходило или происходит с ними. Юная Лафам наделяла их плотью, скрывая посмертную наготу, подобно образам из тех книг, что она читала в библиотеке. В этот склеп никогда не проникал естественный свет, а за годы его существования даже не образовалось трещинки в каменных стенах, которая бы пропустила в это девственное от солнца место. Лавиния всегда брала с собой пару-тройку свечей, которые зажигала перед входом в усыпальницу, туда же с собой она иногда брала книги, читала их древним костям, ведь они уже давно ничего не слышали. В такие моменты Лафам чувствовала себя почти живой, а ее собеседники уж точно были живее, например, ее отца, который предпочел делать вид, что дочери не существует и каждый раз злился завидев ее, но еще больше он погружался в свой гнев, когда она встречалась в дни приема клиентов. Он считал ее своим проклятьем, чудовищем семьи Лафам, которое все разрушило и сломало. Но при том он оказался трусом для принятия хоть каких-то решений.
[indent] У нее не было ни учителей, ни наставников - все, что она знала, было подчерпнуто из книжек. Вопросы магии, мира за пределами усадьбы, то как разнообразны существа населяющие этот мир - все шло оттуда. По той же причине она не сразу открыла для себя магию и даже не знала что она из себя представляет после того, как впервые смогла ей воспользоваться. Словно тонкие красные ниточки обвивали ее руки и тянулись от пальцев в сторону живого и неживого и повторяли то же самое, оплетая словно ядовитый плющ, а потом оно "оживало". Из-за отсутствия учителей и наставников, Лавиния никак не могла воспользоваться этим против по настоящему живых существ, а не тех кто был таковым раньше, они сопротивлялись ей, не поддавались.  В книгах про это нигде не писалось. Зато теперь кости предков обрели "жизнь" в руках Лафам, они могли двигаться и даже открывать рот и выполняли любую ее прихоть возникшую при помощи силы мыслей. В одной из книг она смогла найти строки про некромантию, так близко напоминающую то, что делала девушка, но ровно на столько же отличную. Кости подчинялись ей лишь тогда, когда красные нити опутывали их, а Лавинию охватывал легкий паралич, уже почти не пугающий ее.
[indent] После того, как болезнь Лавинии стала прогрессировать, по поручению Томаса Лафама из дома были убраны все зеркала, за исключением тех, что были в его рабочем кабинете. Казалось, что он так боялся отражений из страха увидеть там свою дочь. Юная Лафам не понимала его ужаса перед ней, хоть и знала, что с ней что-то не так, это можно было ощутить при прикосновении пальцев к правой стороне лица. Кожа там была подобно той, что на рубцах после глубоких шрамов, да глаз ничего не видел, так как отсутствовал, а глазница практически заросла непонятной опухолью, которая не приносила ни боли, ни вреда, но заметно уродовала лицо. Что это была за болезнь, Томас так и не узнал, как и не принял вероятность того, что проблема могла быть в его семени. Ему оказалось удобнее принять слухи о том, что это нагулянный ребенок, потому и проявилась эта зараза. Его дочь не могла болеть чем-то подобным, он же лекарь. Которому оказалось не под силу вылечить Лавинию, что еще сильнее питало его гнев. Убрать зеркала - по его мнению это было лучшим решением.
[indent] Лишь однажды она обратилась за просьбой к отцу, желая чтобы тот подарил ей куклу - марионетку. Томас согласился, лишь бы дочь более не тревожила его своим присутствием. Но он не был бы тем, кем являлся, если бы даже это не превратил в злую шутку. Одним из вечеров, Лавиния обнаружила коробку в библиотеке, она сразу поняла что внутри и даже зарыдала, ощутив надежду на милость отца, пока не открыла свой подарок. Внутри находилась кукла, уродливая с заметными соединениями в местах суставов и с неестественным ртом. Большие, бледно-желтые глаза с почти не отличной радужкой, смотрели из коробки на Лафам и казались живыми. А это свадебное платьице, что хотел сказать отец этим, на что намекал. Выронив из рук громоздкую коробку, Лавиния упала на колени и зарыдала что было сил, Томас все слышал, стоя за дверью и только захохотал. В тот момент Лафам для себя все решила. Мечты и надежды, что лучше пламени свечи освещали ее мир, погруженный во мрак, разбились и превратились в пыль.
[indent] Кукла не подчинялась ее магии, ведь она была неживой сейчас и никогда до этого. Красные нити не желали окутывать ее в свой кокон, видя в этом творении лишь пустоту присущую любому неживому, как тот комод в комнате или стеллаж с книгами. Прошло несколько лет, прежде чем в сознании Лавинии появилась эта мысль. Прежде чем спустится в уже ставший родным склеп, она украла с кухни ступку и молоток для отбивания мяса, туда же она отнесла и свою куклу. Взявшись за молоток, она принялась крошить кости своих предков, а после ссыпая их в ступку, перемалывать в муку. В бликах танцующего пламени трех свечей, картина представляла собой нечто жуткое и отвратительное. Это надругательство над прошлым завершилось лишь к утру, сами кости нашептали ей эту идею. Вынув правый глаз куклы, Лафам принялась засыпать перетертые кости во внутрь ее головы, пока не заполнила почти полностью. Установив глазное яблоко на место, Лавиния попыталась вновь запустить свои красные нити и те, пусть с неохотой, но окутали куклу и это тельца задвигалось по указке хозяйки магического дара. С тех пор весь досуг девушки сводился к попыткам овладеть куклой полностью, а раз уж она обрела признаки "жизни", стало быть необходимо имя.
[indent] Теперь же необходимо рассказать о последних событиях, что для многих стали загадкой, а для других очередным поводом для сплетен и домыслов. К своим двадцать шести годам, Лавиния осмелела, видя как ее отец с каждым днем все больше и больше теряет свои жизненные силы. Его руки стали дрожать и уже не могли выполнять прежнюю работу, в своих снах он иногда звал дочь по имени, но кажется ему снились лишь кошмары. Большая часть обслуги ушла и весь второй этаж усадьбы  покрылся налетом пыли запустения, свою власть обрели пауки, покрывая все своей сетью тонкой паутины. Лишь по кабинету хозяина имения, библиотеке и комнате его дочери можно было заметить, что здесь все еще кто-то живет, кухню же иногда захватывала пыль. Во время внезапного приступа старческой ярости Томаса, повзрослевшая Лафам вспомнила о давно принятом ею решении. Она бы хотела воспользоваться своим даром, но невидимые красные нити не желали плести свой кокон вокруг отца. В один из вечеров в кабинет Томаса постучались и даже его животный рык недовольства не смог пресечь этого. Он был уверен в том, кто стоит за дверью - Лавиния с какой-нибудь идиотской просьбой. Вскочив с кресла, кривя старое, морщинистое лицо, он в несколько больших шагов оказался у двери и распахнул ее. Перед ним стояла кукла, которую когда-то он подарил той, которую не желал звать дочерью. Некоторое время они смотрели друг на друга, возможно Томас все понял или же наоборот, все случилось быстро, мужчина не оказал сопротивления. И уже лежа на полу, захлебываясь в собственной крови, которой сочилось его горло, он заметил, как рядом с куколкой появилась тень, которую до этого момента он предпочитал не замечать. Лавиния возвышалась над ним, а кукла уже оказалась в ее руках, так же смотря на мужчину свысока своими бледно-желтыми глазами. Было ли это актом возмездия или же взращённой жестокостью - трудно сказать, возможно всем сразу. С тех событий прошло почти полгода, для всех Томас Лафам умер по причине старческой немощности, которая сделала его неуклюжим, а неудачное падение поставило в его жизни жирную точку. Какого же было удивление младшей дочери, когда обнаружилось, что имение и все прилагающиеся к нему досталось ей в наследство. Последними словами в завещании были: "Той, что была всегда рядом со мной". Было это извинением или очередной насмешкой над ней навсегда останется загадкой.

Особенности, способности, детали

  [indent] "Красные нити" — сложно оценить к какому виду магии можно отнести этот дар, что позволяет подчинять себе то, что было ранее живым. Сами нити видны лишь Лавинии, а возможно что это просто плод ее воображения. По причине отсутствия учителя, дар не получил должного развития и довольно ограничен, да и сама Лафам использует его лишь для контроля куклы. Возможно у "нитей" есть магический потенциал, но сказать наверняка нельзя. Единственным, скорее всего, скачком навыка использования был момент, когда Лавиния решила использовать костную муку в качестве катализатора для магии в по настоящему неживом объекте (но это вовсе не значит, что насыпанная костная мука в серванте позволит управлять им, звучит даже абсурдно. По всей видимости должны соблюдаться некоторые условия, одним из которых является анатомичность). Лафам же даже не желает пытаться пробовать что-то новое.
  [indent] "Чревовещатель" — умение позволяющее говорить при том совершенно не шевеля губами, создавая иллюзию, что голос исходит из уст Эдны, куклы на ее руках.