В детстве Орме часто грезил тем, как скачет по облакам, словно горный олень. С каждым прыжком — всё выше, и совсем без страха упасть и разбиться насмерть, ведь приземляясь на землю во снах он неизменно чувствовал нежность матушки-природы.

Тогда подобное было мечтами. Сейчас стало обыденностью. Эльф уже многие годы не вспоминал о праздных мыслях юности.

Словно огромная блестящая птица, Орме парил над лесом. Снизу он был почти незаметным, казался чёрным как ночь, а сверху — серебристо-белым, сверкающим, словно ожившая драгоценность, и лишь перья эльфийского плаща шумно трепетали, напоминая о смертельной опасности.
Но плавный, уверенный шаг — и незримая гладь воздуха пошла искристой рябью волшебства, и полёт продолжился; многие эльфы от природы наделены способностями к стихийному колдовству, однако мало кто из них всерьёз развивает подобные таланты, ибо... зачем?
Для Орме, слушавшего песни ветра с самой ранней юности, ответ был очевиден.

Под плащом скрывался крепкий лук из белого дерева. Меч сбоку напротив — совсем не прятался. Как всякий эльф, Орме умел стрелять и признавал превосходство стрелы над грязной сталью, но всё равно предпочитал клинок; им он владел значительно лучше, доверял ему.

Со свистом нырнув вниз, Орме пошёл на сближение, и мягкий, удивительно тёплый воздух обнял его, замедлил и дал нежно ступить на землю. Мгновение — и эльф втягивает носом воздух; принюхивается. Орме слишком много лет, чтобы не научиться ещё чему-нибудь необычному.

Сперва — ничего.
Но ещё мгновение-другое, и к ожидаемому примешивается неожиданное. Орме — не зверь, и потому всё же лишён чрезмерной точности в определении запахов, но некоторые ноты ясно дают понять — здесь кто-то недавно проходил. Обнаруженные следы («Мелковаты...») подтверждают догадку.
Дует холодный ветер, но с неожиданной учтивостью дует мимо Орме; вестимо, в знак уважения. Эльф же, не распрямляясь, беззвучно пошёл следом за ночным гулякой. В голове ровно одна простая мысль: «Он может помешать».

Орме практически не касается земли — незачем — и движется столь стремительно, что, кажется, мог бы обогнать коня на полном скаку; это всё ветер, поддувает, подталкивает сзади.
Тут он свернул с дороги.

Где-то вдалеке раздаётся потусторонний ВОЙ. Как если бы волки, только в дюжину раз страшнее.

...и тут Орме находит добычу.
Он падает сверху, словно сокол, и вместе с плащом накрывает девочку. Рывок — и пальцы крепко сжимают её горло, не с силой без меры, но так, чтобы покраснела кожа, поднимают над землёй. Орме даже не морщится, поняв, что схватил ребёнка, но быстро меняет гнев на милость; действиями — рука заметно ослабляет хватку и даёт встать на ноги — но не лицом, на котором застыло холодное раздражение.
Оказывается, он чрезвычайно высок и крепок собой.

— Зверолюдка? Что ты здесь делаешь? — Орме прищурился, присматриваясь. — Жрица?..
Не дожидаясь ответа, отпустил окончательно и выпрямился, не пряча лёгкого презрения.
Он — эльф, к тому же — взрослый, и уже поэтому ему легко судить незрелую девчонку, выбравшуюся куда-то в лес на ночь глядя, но он этого и не скрывает.

— Ты выбрала неудачное время для прогулки. — Бросает Орме, проявляя какую-никакую, а заботу, оглядываясь по притихшим сторонам. Плащ у него колоссальных размеров, и стелется даже по земле, а ещё — выглядит невероятно тёплым. Впрочем, рядом с Орме воздух не так колюч сам по себе. — Где-то поблизости рыщет лунный зверь. И он голоден.

— Да, я вижу. — Брезгливо отмахивается эльф и осматривается по сторонам.
Зверя не видно и не слышно — ни звуком, ни запахом. Пока что.

Убедившись в том, что мгновение безопасно, Орме возвращает внимание к жрице-зверолюдке.
Вопреки явному высокомерию, — взгляд эльфа едва ли не блестит от сквозящего льда, — егерь и в самом деле видит, что девочка самая что ни на есть "не": она напугана, не знает что сказать и явно не держит за душой дурного. Вот только едва ли от этого легче.
Случайные свидетели делу редко помогают, обычно — даже напротив, а крови на руках Орме и без девиц с головой в перьях было предостаточно.

— Верн-.. — Обрывает он и резко срывается с места.
Тишина. Слишком густая, особенно — для ночного леса.
Лунный зверь тоже не был прост.
Схватив, обняв девчонку, Орме в немыслимом пируэте за секунду-две оказывается с ней, обёрнутый плащом целиком, где-то с краю, под кустарником, под поваленным деревом. Слово шёпотом на эльфийском — и плащ изнутри оказывается прозрачным.

(Элке всяко чувствует, как магия ровным, отмеренным потоком течёт через тело егеря)

Орме прижимает девочку к земле всем своим весом и плотно закрывает ей рот ладонью — не дай Лливелин хоть слово молвит громче нужного! — но обзору почти не мешает, и полукровка видит через плечо, как на поляну, извиваясь, является лунный зверь.
Плавно, словно ветер, он ступает одной лапой, напоминающей птичью, затем другой, третьей и четвёртой, и даже так показывается лишь в половину длины непомерно огромного тела. Мягкий внешне, голубоватый, с то ли собачьей, то ли лисьей мордой и рогами, напоминающими бараньи, он был бы даже красив, не украшай его усатую морду и бритвенно-острые когти свежая людская кровь.

— Он напуган. — Едва двигая губами шепчет Орме, но звучит на удивление громко, словно говорит в полный голос. Сердце у него, Элке это чувствует хорошо, практически не стучит. — И потому может убить. Охотники загнали его в угол и думали, что он станет лёгкой добычей... но лунный зверь быстр. Очень.
Орме наблюдает за зверем, нарочито медленно изучающим поляну, искоса, краем глаза. Ветер прячет его слова и запах от лунного зверя, а плащ эльфийской работы снаружи наверняка кажется то ли охапкой листьев, то ли кучей громадных перьев.
Ещё секунда — и, извиваясь воздушным змеем да поблёскивая синей шкурой, лунный зверь в мгновение ока уносится куда-то в лесную чащу, и только редкие слетевшие листья остаются немым свидетельством его недавнего присутствия.

Выждав ещё несколько секунд, Орме наконец скидывает плащ и поднимается на ноги.
— Итак, ты умеешь... хоть что-нибудь? Ты ведь жрица, так? Это видно по твоим одеждам.

Девичьи слёзы раздражают эльфийское сердце; как и всякий раз, когда Орме сталкивается с чем-то малознакомым. Как с таким справляться? Да и надо ли?.. Не его забота.
Тем не менее, эльф откидывает плащ и достаёт из поясной сумки, спрятанной обыкновенно сбоку, моток белоснежной, мягчайшей ткани эльфийской работы — бинты. С лёгким треском отрывает от них чуть-чуть, чтобы хватило на небольшой продолговатый платок, и плавным жестом отпускает серебристый лист, медленно падающий вниз; среагирует — без труда поймает ладошками, нет — приземлится на её крылатую голову.
— Не лезь в глаза грязными руками. — Глухо бросает он и отворачивается, отходит.

Мысль использовать жрицу угадывает и сама жрица.
Она же тут же отказывается, хотя Орме и сам сомневается, нужно ли её к этому привлекать. Даже будучи наделённой великими талантами (которых нет), Элке не справиться ни с лунным зверем, ни с побоищем, им устроенным, — зверь столь медлительную девчонку к себе не подпустит, а расправа над охотниками обещала быть слишком уродливой в своём естественном великолепии. Даже сейчас, здесь, Орме чувствовал ползущий по лесу запах пролитой крови.
И всё же — надо постараться облегчить страдания тех, кому не помочь, и помочь тем, кто ещё способен встать на ноги. Хотя бы теоретически. А затем — увести лунного зверя из леса, вернуть домой.

Убедившись, что зверя поблизости нет, — где-то в отдалении защёлкали зубами падальщики, учуяв кровь не хуже эльфа, — Орме развернулся к девчонке и подошёл к ней.
— Похвальная храбрость. — Едко отзывается он. Впрочем, смягчается уже в следующих словах, хотя и не думает отказывать своему высокомерию и вставать, например, на колено; исключительно сверху вниз, словно нарочно сверкая платиной волос в лунном свете. — Впрочем, я тоже так думаю. Но если ты способна лечить, даже немного, и что может быть даже более полезно — успокаивать, ты можешь помочь. Зверь сразился с охотниками, и судя по всему — победил. Но он не питается человечиной, и не стремится убивать намеренно, а значит, где-то там — эльф безошибочно указывает направление ладонью, — есть раненные и умирающие. Которым нужно помочь.

Лливелин судья — Орме последний, кто будет отстаивать ценность человеческой жизни, но он же первый, кто будет отстаивать ценность разумной жизни вообще. И увы, даже людям, со всеми их кретинскими повадками, трудно было отказать в наличии ума.

Глаза эльфа сузились, но речь и раньше, и сейчас не звучала холодно.
— Так ты останешься в стороне, жрица?
Орме протянул ладонь, оставляя Элке на решение не больше нескольких секунд; перья плаща под звёздами блестели эбонитом.