Отвратительное место. Да, принадлежащее «Ночному лабиринту», но здесь проводили лишь передачу товара, а не деловые встречи. Чудо, что Элли удалось привести хотя бы угол в подобающий вид. Стоило задуматься о повышении оклада горничной.

Не потянись одна маленькая нахальная крыса за чужим куском, даже духу Оттилии здесь не было. Но, кажется, она слишком долго терпела назойливое клацанье маленьких зубок, пока укрепляла позиции. Мальчишка переоценивает свою ценность для Медичи. И должен поплатиться.
Тем более, что Навиер лишь следовала приказу герцога с незначительными отклонениями. Она позволила его людям вмешаться, а идти на больший компромисс – дурной тон.

Оттилия ударила по ладони сложенным веером из перьев ворона и закинула ногу на ногу. Элли за её спиной подобралась, а стоявшие перед столиком мужчины замерли. Неудивительно. Хозяйка явно не в лучшем расположении духа.

Возможно, через несколько часов перья из веера окажутся в чьей-то пустой глазнице.

Тело на полу зашевелилось. Навиер вскинула бровь, наблюдая за копошением похищенного. Больно бойкий. Согласно отчёту гильдии, крыса юна, боязлива и должна была визжать только от осознания факта, что оказалась не в тёплых объятиях проститутки.
Веер щёлкнул, раскрывшись. Оттилия облокотилась на стол, из-за чего плотная вуаль соскользнула с полы шляпки и упала на лицо. Если бы не яркий алый локон, упавший на плечо, женщина слилась с тёмной стеной из-за чёрного платья.

Она смотрела и улыбалась. Широко и сощурив глаза. Рука с веером приподнялась и указала на попытавшегося встать пленника. Конечно, можно было продолжать молчать и делать вид, что глупого мальчишку облапошили собственные товарищи, но Оттилия не видела в подобном никакого прока. Наблюдать за неторопливыми движениями интересно только тогда, когда речь шла о выгоде долгого и мучительного истязания.
Здесь намечался короткий разговор.

Мужчины, присланные герцогом, ловко подхватили чародея под руки. Жаль, что Седн был занят другими, более важными делами. Сила телохранителя пришлась как никогда кстати, поскольку оба наёмника (Навиер даже не собиралась запоминать их имена и планировала аккуратно избавиться от лишних участников позже) слишком долго разбирались, кто, куда и зачем будет хватать пойманного.

С губ сорвался усталый вздох.

Так было с самого начала.

Витторио смеётся над дочерью графа? Или потешается над той, кто предложила ему выгодную сделку? Мальчишка заслужил порки. И Оттилия не прочь применить кнут.

Оба присланных не отвечали требованиям Навиер. Сильны, но медлительны. Понимают, что от них хотят, но не имеют необходимой гибкости мышления. Исполнительны, но совершают грубые ошибки.
Оттилия была готова к тому, что даже с полным описанием, грубым портретным наброском и с точным указанием места, они поймают не того.

- Как предусмотрительно с Вашей стороны дать мне разрешение, - неспешно, мягко, как с несмышлёным ребёнком.

Ещё один взмах.

Мешок (Навиер не вздохнула, но поджала губы – насколько старомодны люди герцога?) сдёрнули резко, без лишних церемоний.
Навиер прижимает раскрытый веер к губам и внимательно смотрит на пленника. Хмурится. Что-то явно было не так. И дело вовсе не в осоловелом взгляде. Пленник выглядел старше и держался куда спокойнее, чем можно было ожидать от вдохновлённого успехом крысёныша.

- Господин Альва Сен-Торрес? – Оттилия специально тянет чуть вопросительно, косясь на застывших мужчин. Кивок головой, и, убедившись, что пленник вполне успешно стоит сам, они отступают. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Стул, такой же приличный, как тот, на котором отдыхает сама Навиер, подносит Элли. И остаётся рядом на случай, если потребуется её помощь.

Оттилия опускает веер на стол и берёт в руки ещё горячую чашку. Короткий глоток и горячий настой согревает нутро. Кажется, в предрассветном сумраке висят водяные капли, заполняющие рот и оседающие на одежде, пробирающиеся после под кожу. Вместе с теплом обостряется и чувство несоответствия.

Как Оттилия мало подходит грязному старому дому, готовому рухнуть в любой момент, так и пленник мало походил на наглеца, способного так легко ввязаться в торговлю людьми, игнорируя всех старых участников. Но пока, глядя в глаза "жертве" через вуаль, ощущала лишь острое желание швырнуть чашку в одного из наёмников.

Восхитительно.

Отвратительно.

Оттилия жалеет, что не может взять в руки кнут и рассечь лица бесподобно некомпетентных людей герцога. Прямо сейчас не получится. Прощать подобные ошибки – плодить бесполезный сброд, способный лишь жадно хвататься за деньги.

Невыносимо.

Удручающе.

Навиер слышит хруст, который не раздаётся. С тихим вздохом легко ведёт плечами, заставляя дрожать стоящую рядом Элли. Горничная принимает пустую чашку и отступает за спину хозяйки.

- Вам действительно удалось меня разочаровать, - сожаление напополам с насмешкой. «Гость» бодр и легко бросается словами. Очаровательно до отвращения. Оттилии нравятся люди, умеющие держать себя даже перед лицом опасности. – Впрочем, так даже лучше.

Вспоминает. Имя кажется знакомым. Когда Оттилия искала мага «старший брат» предлагал обратить внимание на мужчину, ещё не унаследовавшего титул. Свободный, не обременённый ни семьёй, ни лишними связями с Эйрой. Что же помешало?

Ах, да. Очередное покушение, организованное чуть лучше, чем предыдущее.

- Вы оказали мне такую честь и представились, господин Торрес, позвольте ответить любезностью на любезность, - тонкая рука в кружевной чёрной перчатке приподнимает вуаль. Элли подхватывает ткань со спины и помогает госпоже аккуратно снять шляпку. – Вы можете называть меня Оттилией.

На алых губах приветливая улыбка. Кокетливо склоняет голову к плечу. И смотрит. Не на Гальбу Торреса, а за его спину. Люди герцога резко отворачиваются и не смеют поднять глаз от пола. Их ждёт расправа. Их ждёт вкус справедливого суда госпожи, не терпящей подобных ошибок.

- Жаль, что мы встретились в столь удручающих обстоятельствах, - искреннее сожаление. Светский раут всё ещё предпочтительнее медленно тлеющего дома. – Надеюсь, я ещё могу исправить Ваше первое впечатление.

Оттилия поднимает руку и легко ведёт кистью. Элли знает все жесты хозяйки. Склоняется к столу и подхватывает бутылку из тёмного стекла. Бокал на столе только один. Горничная замирает. Всё изначально планировалось не так.

Навиер верит словам чародея. Ему нет смысла врать. «Альва» не смог бы держаться столь свободно, увидев в качестве похитителя женщину. И дело вовсе не во внешности Оттилии, а репутации, идущей впереди. В землях Таррина каждая собака знала, что их сегмент рынка рабов сосредоточен в руках женщины.

Забавно.

Гальба Торрес говорит потрясающе забавные вещи. Оттилия прижимает ладонь к груди и заливисто смеётся. Предположение, выдвинутое чародеем с чрезвычайно серьёзным лицом и небрежной усмешкой после, звучало лучше, чем любая потешная история, которую только можно услышать в Эльмноте.

"Недостойное поведение".

Даже если «гость» не знает, с кем говорит, слышать столь дерзкие слова потешно. Оттилия даже благодарна длинному языку Торреса. Стоит ей успокоиться, в голове становится пусто. Ошибка чужих, не принёсших жестокие клятвы верности, всё ещё кажется непоправимой, но не вызывает раздражения.

- Налей моему гостю полный бокал, - Навиер с куда более искренней улыбкой машет рукой, торопя Элли. – Надеюсь, Вы любите вино. К сожалению, ничего больше предложить я не могу.

С шорохом юбок упирается обеими ногами в пол. Глубокий вдох – от смеха горит в груди. На бледных щеках выступил лёгкий румянец. Оттилия не отводит взгляда от лица чародея, проверяя, насколько получится ослабить его бдительность.

Она знает, насколько обворожительной может быть.

- Я искренне уважаю Ваш род, но ни коим образом не желаю приобщиться к нему, - улыбается чуть шире, щуря глаза. – Даже если бы хотела, то предпочла кого-то другого несуразному юнцу, не знающему своего места.

Отнимает ладонь от груди и небрежно расправляет складки на юбке. Ни к чему торопить. Несчастный наследник маркиза пока ещё целиком и полностью в её руках. Зачем портить настроение ещё больше.

- Ваш племянник сделал то, за что его следовало бы казнить на месте. Да, в некотором роде, вопрос касается моей чести, но… Увы, не имеет никакого отношения к свадьбе, - тянет, нарочито делая акцент на последнем слове и не сдерживает смешка. Восхитительно. Чародей сказал то, что подумал бы каждый, но Навиер не могла спокойно применить подобное к себе. Любой, кто прикоснётся к Оттилии без её желания, лишится руки в мгновение ока. – И, не буду скрывать, его ждёт участь страшнее смерти. Прошу, пейте. Я предпочитаю говорить о делах, когда обе стороны готовы.

Словно от внимательно взгляда могло укрыться помятое состояние жертвы. Быть настолько помятым можно лишь в двух случаях: либо выбравшись из постели любовника или любовницы, либо проведя чудесную ночь с крепкими напитками. Изначально драгоценное вино держалось для завершения дела, чтобы перебить навязчивый аромат крови. Однако сейчас оно даже более уместно.

Не дрогнула. Не опустила уголки губ, приподнятых в вежливой улыбке. От испуганно взгляда Элли, едва справляющейся с тем, чтобы не рухнуть позорно к ногам госпожи, уклоняется.

До чего же приятно видеть, как непутёвых мужчин вжимает в пол. С грохотом. С окриком. С глазами ошалевшими. До чего же приятно видеть, как ошибаешься в одном единственном имени.

То, как смотрит маг, знакомо. Но почти позабыто.

Привычнее то, что рождено из похоти и жадности. Царапающее, скользящее, забирающееся под кожу подобно червям. Разделяют лоскуты плоти и кожи, проникают в кости, разъедая и их. Желают забрать больше, поглотить без остатка. Не оставить даже упоминания.
Обжигают покрытую шрамами спину под плотным чёрным кружевом платья.

Но взгляд Торреса не такой. Лёгкий, скользящий, почти невесомый. Подобно перу, оброненному случайно птицей. Словно за смотрящим кроется робкий интерес, рождённый из любопытства того сорта, которое когда-то повело Оттилию к рабовладельцам.
Пускай в случае Навиер всё закончилось печальна.

Судьба же мага всё ещё была в его руках. В протянутой к лицу ладони.

- Для того, чтобы привлечь моё внимание, не следовало тратить силы на прислугу. Хотя, стоит признать, я почти восхищена Вашей храбростью, - взгляд мягче, улыбка нежнее. Точно любящая мать, наблюдающая за проделками младшего. Дрожь в голосе собеседника не может укрыться от чуткого внимания Навиер. – Однако я попрошу отпустить мою горничную. Она Вам не помешает, а мне так будет гораздо… Спокойнее.

«Прояви послушание и затаись», - так учили на улицах, вторил давно поблекшим голосам «отец» и мягко нашёптывал старший брат.
Оттилия готова к уступкам, когда другая сторона не давит, не пытается унизить глупую «девчонку», отвечающую лишь застывшим подобно маске лицом. Готова пойти навстречу, когда чувствует угрозы. Чтобы улучить момент.

«Затаись и перегрызи глотку».

Магия для дочери графа оставалась чем-то за гранью понимания, но на простые расчёты даже имеющихся знаний хватало. Предпринятых ранее мер недостаточно. Они были рассчитаны на маленькую глупую крыску, а не на ловчего кота.
Досадное упущение.

Гальба не угрожал напрямую, но он – угроза. Контролируемая, в пределах расчётов. С льстящей самолюбию слабости. Что же заставило голос дрожать? Даже… Интересно.

Оттилия легко поднимается на ноги, только каблуки звонко стучат по дереву, подхватывает со стола веер и мягко отводит протянутую руку мага. Вуаль спадает с плеч на пол, расстилается чёрным маревом у ног.
Подходит ближе, щуря искрящиеся любопытством глаза, и склоняется. Ещё одно движение и алые, точно кармин, губы коснуться бледной щеки Гальбы.

- И чего же Вы желаете коснуться, господин Торрес? – сбивается на тихий, вкрадчивый шёпот. Ласково, нежно, почти угрожающе обезоруживающе. – Руки? Щеки?

И, прежде чем отстраниться, выпрямиться во весь рот и прикрыть нижнюю часть лица раскрытом веером, легко касается щеки в небрежном поцелуе. Случайном. Или так следует думать.

- От Вашего выбора многое зависит.

Краем глаза замечает: Элли свободна. Взгляд теряет остроту, улыбка – ломанный изгиб. Смотрит мягче, улыбается естественнее. Снова как мать, отчитывающая неразумное дитя. Глупое, поспешное, не знающее, что игрушки ломаются.

Люди тоже.

Оттилия терпеть не может, когда кто-то смеет рассматривать людей как ломкие игрушки. Но понимает. Защититься. Обезопасить себя. И прощает. С высокомерием монаршей персоны. До тех пор, пока может дышать, держит ситуацию под контролем.

Даже если впереди бушующая стихия – магия и разум чужой, непонятый. Такой же тёмный, как водяной омут. И гордо вскидывает подбородок, позволяя себе смотреть сверху-вниз. Напоминая, кто здесь руководит.

- Обязательно, господин Торрес. За всё остальное Вам придётся заплатить, дорого заплатить, - красота требует жертв. Тех, которые никто в здравом уме платить не решится. А уж свою красоту Оттилия ценит дороже тысяч сокровищ. Ведь творила её из крови, слёз и отчаянного желания жить.

Платил ли маг когда-нибудь?

Возможно, платил. Сознательно? Добровольно? Или под пыткой? Жаркой, жестокой, ломающей кости, тянущей жилы. Стенал ли от пламени кнута на коже? Пускал ли кровь на потеху толпе?

Оттилия жмурится. Смотрит внимательно. Катает на языке просьбы.

Гальба мог бы взять силой. Как стихия. Магия может так много, что Навиер почти жаль. Брошь на груди – единственное, что связывает её и таинственную силу.

Некогда. Незачем.

И бесконечно жаль.

Взгляд меняется. Снисхождение на зависть. Болезненную зависть. Об утраченном. Не полученном.

Кусает алые губы. И тянет руку к разминающей конечности горничной. Элли понимает без слов. Протягивает острый нож, спрятанный в рукаве, хозяйке на подрагивающих ладонях.

Оттилия бросает вуаль в сторону и вытаскивает тяжёлый гребень, удерживающий волосы. Тяжёлая копна опадает на плечи, стелется по груди и спине. Нарочито медленно выбирает прядь у шеи и с лёгкостью обрезает.

Не жаль.

Будь воля свободна и крепка – остригла бы каждый до самых ушей. Так легче. И никто не протянет руки, пытаясь удержать на месте. Обидеть. Задеть.

Элли смотрит с сожалением. Оттилия отвечает ей кивком. Горничная ловко перехватывает локон тонкой верёвкой и передаёт обратно.
Навиер сжимает тёмную алую прядь, точно крови след, пальцами.

- Прошу, Вы можете коснуться. Но… За прядь я всё же потребую плату. Мелочь, но так не пострадает моя гордость, - и взгляд – остриё, и улыбка – оскал. – За любое лишние движение я возьму плату.

А прикосновение… Оплатит наглая крыса.