[nick]Оттилия Навиер[/nick][status]Гори, гори ясно[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/0a/8d/579/927250.jpg[/icon]
То не сердце набатом бьёт, пробивая грудную клеть. То жжёт огнём серебро броши. Жадно ловит рубин всполохи огня и щедро рассыпает вокруг. Капля крови на белом. Тебе нравится, мой дорогой? Хочешь попробовать на вкус?
Взгляд скользит, не цепляется. Видит всё в рассекающем сумрак бледном свете костров. Сэр Мерроу именно такой, как сообщалось в отчётах «старшего брата». Рыцарь красив и статен. На языке оседает горечь придорожных трав и пыли. Солью бредит зажившие и ноющие раны. Забивает горечь трещащих поленьев. Рыцари отличаются от бандитов и убийц.
Почти смешно. С алых губ срывается смех, на смех не похожий. Почти беззвучно. Едва различимо.
От рыцарей не пахнет кровью. Не дрожат руки. Непривычно.
Оттилия склоняет голову к плечу. Как давно от прикосновения к руке не хотелось немедленно отрезать пальцы? Сердце всё ещё не бьётся так сильно. Манерность и вычурность не раздражают. Не отзываются страстным желанием ответить больно. Жестоко.
- Подарка? Вы же не надеетесь, что сможете избежать оплаты трудов не одного десятка человек, - широко раскрывает глаза. Не спешит прикоснуться. С живой тварью так нельзя. Смотрит. Внимательно, задумчиво. Привычно жить среди хищников и чудовищ, но ящерка выглядит очаровательно-безобидно. Даже тон становится мягче, нежнее, вкрадчивее. – Я буду безмерна благодарна, если Вы возложите заботу о трусливой малышке на свои плечи до того, как придёт время уходить. Кажется, мой подарок пока не готов с Вами расставаться.
Звучит жёстче на слове «мой», и улыбка на мгновение исчезает. Мгновение, подобное зыбкой дымке. Обещания равноценны жестоким и суровым клятвам. Нарушителя ждёт кара. Костра жар. Стали лёд. Участь, смерти страшнее.
И оскал острый, и взгляд режущий сменяются вновь нежностью и смущением. Холод на жар. Ночной сумрак да тишь на безумство у горящих костров.
Единственную перчатку не бросила. Из вежливости. Из боли, добравшейся до нутра, до сердца, до души. Так нравится, что не хочешь обидеть, мой хороший?
И смотрим вновь, точно не видела. Что скрыто за лицом, солнцем целованным? Что так страстно страж верный желает? Почти интересно.
- Не смею оскорбить Вас ответив тем же. Но, признаю, никогда бы и в самую тёмную ночь с другим не спутала. И предпочту, чтобы Вы называли меня Отто, - ладонь к груди прижимает и склоняется с той же улыбкой нежной, почти невинной. – Может, моё имя не у всех на устах, но всё может быть.
Беззаботно плечами ведёт, невольно смотря в сторону гуляний. Там шумно, там тесно, там горит пламя и живут. И дышать гарью и смрадом разгорячённых тел кажется легче, чем холодом весенним глотку забивать.
Ах, как же хочется.
Сапоги стоптать. Рукам волю дать. Голосу. Так много лет прошло, что память блёклым пологом разворачивается. Не было крови, было тепло кожи, дыхания, объятий. Множества, множества, множества рук. С заботой. С нежностью. Как не скучать, когда пред глазами круг собирают. За руки крепко держатся.
Сердце бьётся. Бьётся. И зудит. От желания.
Почти не слышит.
- О, что Вы, не стоит быть настолько вежливым, - от дурмана остаётся лишь дымка во взгляде. От слов веет чем-то знакомым. Спокойным и сдержанным, но оттого далёким. Вслед за теплом по коже холод стелется. Слова Оттилию не греют уже долгие месяцы. Слова лживы. – Есть риски, но есть и обязанности. Есть тяжести, а есть интерес.
Куда лучше прикосновения. Оттилия охотно касается предложенной руки. Пальцы с силой сжимают предплечье. Что ей правила, когда уже в висках стучит.
- У костров много чего интересного, - соглашается и сама делает первой шаг, уводя спутника из сизого мира ночных теней к свету, к людям. – Куда лучше смрада подворотен.
Стоит лишь покинуть площадь, двинувшись дальше, к краю городка ближе, как пронзительный взгляд вновь впивается в спину. И глазом не ведёт, и палец не дрогнул. Взгляд направлен вперёд, а шаг ровен. Лишь прижимается к Гвенфри ближе, словно увлечённая задорной пляской и потешными песнями.
Оттилия уже не сомневается.
И уверяется окончательно, когда за штанину тянет бледная рука. Девочка с лентой бирюзовой в светлых, почти белых волосах, в другой ладони венок сжимает из первоцветов. Слабенький, плохонький, но Навиер принимает его с лицом восторженно матери. Среди цветов вплетена лента белая. Девочка бежит к танцующим, а Оттилия губы поджимает.
Белый – жди беды.
Но позволяет себе глаза на происходящее закрыть. Вдохнуть глубоко и выдохнуть шумно.
- Говоря откровенно, я впервые в Ларне на лливелинову ночь. Люди выглядят счастливыми, - не говорит, ручьём журчит и лишнего шагу в сторону не ступит, только смотрит. Так, словно и правда впервые видит. И страстно желается оказаться там же, но не смеет. Так ведь положено? Так ведь следует? – И не жаль Вам тратить её на дела?