Ошибки – естественны.
Непонимания и недомолвки – часть сущности любого, кому знаком страх.

Психические расстройства тоже имеет относительно естественное происхождение, могут найтись у каждого второго. Требовательны, скверны и относительно привычны. Если, конечно же, вас угораздило слишком много чесать языками направо и налево.

Альба искренне сожалела, что здесь никто не практикует решение подобных проблем с использованием бетона, камней и речки. В крайнем случае, не превращают в овощи путём демонстрации всех нечеловеческих умений и особенностей мышления. Большой Босс определённо является причиной пополнения овощебазы Валдена, а, может, косвенно и поспособствовал становлению подобных тронутых умом. Мысль дальше развивать не хотелось. Упоминание непосредственного главы нередко приводило к не самым радужным последствиям, даже звуча завуалированно.
Дева Мария, при всём желании и стремлении сердца, не укроет серебряным пологом. Не скроет от вращающихся в глазницах белёсых яблок с вкраплениями алого и черноты зрачков. С первыми петухами не изгонит из кровоточащего сердца страхи и сомнения. Дева Мария осталась по ту сторону договора, скрывая жгучие слёзы на бледной щеке одеждами.

Жаль, нельзя укрыться от назойливых воспоминаний и глухого раздражения, зудящего над ухом мошкарой. Самоконтроль, кажется, и вовсе струится вместе с кровью по венам, влился в лимфу и угнездился в скоплении нервов.

«Коль сомневаетесь можете произвести вскрытие…»

- Сомневаетесь, - смакует слово, причмокнув губами и подносит ко рту сигарету. – Проверьте. Вскройте. Отыщите.
- Бессмыслица какая-то, - тянет один из сопровождающих Альбу сотрудников, внимательно смотря себе под ноги – погода такая, что запачкаться или навернуться на ровном месте куда проще, чем может показаться.
- Так, вроде, тот говорил… Как там его, - вторит другой, и Альба украдкой мечтает оглохнуть. – Ну, в общем, пойманный вчера маньяк. Ещё про дом много говорил. И про какого-то там… Вдохновителя, кажется?
- Он назвал его музой, - вмешивается Альба. Больше для собственного успокоения и с робкой надеждой оборвать завязывающийся разговор. Сама, конечно, виновата, но подумать хотелось в тишине.
- Без разницы. Хоть любимой женой. Ещё и утверждает, что сам бы ни за что подобного не сделал. Он, видите ли, следовал божественному гласу. Интересно, Воля и Смерть с другими долго потешались? Ну, бред же!
- Мы обязаны проверить его показания, - Альба затягивается на ходу. Курить, перебегая с места на место, стало привычкой. Ещё более вредной, чем попытки начать дымить точно паровоз, выкуривая одну за другой пачку и спуская на них три четверти жалования.
- Обязаны… Ну, гхм, да, тут Вы правы, детектив, - Альба не кривится. Так, зубами тихо скрипит от нескрываемого пренебрежения в голосе сопровождающего. Молчит. – Но, может, там и дома-то того нет…
- Согласно имеющейся информации, дом стоял, стоит и будет стоять, пока, наконец, его не уберут. Пустует уже три года, находится на окраине, - замолкает, про себя, беззвучно, повторяя имеющуюся информацию. Оказалось, что уже с месяц на подозрительные шумы жалуются соседи…
- Но, детектив, с чего Вы и начальство взяло, что на это стоит тратить время?

Альба сжимает фильтр губами, никак иначе на сказанное не реагируя. Велика вероятность, разомкнув губы и взяв сигарету в пальцы, выдохнуть едкое облачко дыма одному из сопровождающих в лицо. А за такую детскую выходку будет стыдно перед собой в первую очередь. Смешок и театрально отброшенный бычок. Альба ловит на себе ничего не понимающие взгляды сопровождающих, отмахивается от череды новых нелепых вопросов резким взмахом руки. Поправляет ворот и прячет за ним гримасу. Стыдно. Как же.

Погода в мае стояла сырая. Достаточно, чтобы поверить в приступ у очередного психически неуравновешенного придурка, попавшегося на глаза недалёким фэйри. Одному. Будь их больше, Альба давно оплакивала коллег или собственную нелепую кончину.

А ещё ощутить мерзкое липкое ощущение на загривке, пояснице и в груди. Альба тяжело вдохнула пропахший мокрой травой, мхом и трухлявой древесиной воздух, осевший на альвеолах лёгких вместе с сигаретным дымом. Может, всё оседает не там. Но ощущалось глубоко внутри, скребущимися острыми кончиками цепких ветвей; репьём повисло на чувствительной плоти лёгких; царапает когтём и клыком глотку на выдохе. Хотелось умыться или провести ладонью по лицу.

Так. Что там ещё кроме жалоб было?

Жалоб было много. Но меньше недели назад они резко прекратились, и Стража полностью переключилась на поимку маньяка. Альба помнит эти жалобы только потому, что каждый третий мимо пробегающий сотрудник отдела аналитики считал своим долгом попросить то чашечку кофе, то поработать курьером от одного стола к другому. Только и успевай докладывать Шефу о своих умозаключениях о более важном деле короткими записками да размышлениями вслух. Иногда десяток-другой слов смаковались час-другой, до раздражённых воплей и криков несчастных, оказавшихся рядом.

Жалобы прекратились, и около дома стали замечать подозрительное движение. В дом никто из местных заходить не стал. Причины и объяснения выглядели здраво. Почти два десятка лет назад Альба поступила бы так же. Но сейчас работа убеждала наплевать на дурное предчувствие и накатывающую головную боль. Впрочем, и раньше работа толкала на не самые разумные поступки с точки зрения сохранения собственной шкуры. Альба редко сбегала от проблем и страхов.

Но в окружающих уверена не была.

Страже, и отделу аналитики в частности, странным подобное (прекращение жалоб) не казалось. Возможно, какой-то орден отвоевал у дурной компании новое место встреч или что-то по типу того. Связать два происшествия никому и в голову не приходило, пока преступник (исполнитель – робко предложило сомнение и снова притихло) не рассказал байку о музе. Альба столь ненасытных и яростных муз не ведала, а вот о богах слыхивала… Жаль только, что в Сказке те Боги, которых когда-то до дрожи боялись и почитали предки Альбы, мертвы. Может, образно. А, может, не очень. Хоть Смерть здесь неизменна, пускай и… Альба качает головой. Без личной встречи выводы делать не хочется.
Шеф поручила проверку единственному свободному сотруднику, представляющему хоть какую-то умственную ценность после изматывающей поимки маньяка. Благо, своевременной. Альба находила заскоки психопата (что теперь тоже выглядело подозрительно) далёкими от искусства, но ничего в художественной ценности той или иной деятельности ничего не смыслила. Грешно жаловаться на трупы, однако выглядели они и впрямь мерзко… Один раз хотелось блевануть в ближайшие кусты.

Но Альба была в порядке. Всякое раньше виделось, слышалось, творилось руками близких и не очень. Не вздрогнула, взглянув в стеклянные, блестящие от слёз глаза. Не повела ухом на скрипучий завывающий голос. Не обернулась, когда, приметив юное (безразличное) лицо, несчастное создание сделало целью отчаянного зова.

Дева Мария присмотрела бы за ним.

Девы Марии здесь нет.

А Альбе всё равно чуть больше, чем полностью.

Буквально перед выходом Альба узнала, что психопат является владельцем дома (поправка, особняка) и, чисто теоретически, вполне законно мог там шуршать по ночам. Уборка и поддержание презентабельного вида жилища в обязанности владельца без съёмщиков не входили. Но соседи не видели владельца три месяца. Три месяца назад начались убийства. В общей напряжённой атмосфере, витающей в Валдене и по сей день, происшествия и успешное завершение расследования прошли незамеченными.

А на допросе получили что получили. Убийца утверждает, что был не в себе, грешит на вполне материальных и осязаемых муз, сам себе заламывает руки и иногда подвывает. Раздражает, в общем, весь аналитический отдел, ведущих допрос сотрудников и весьма неслучайных зрителей.

Разговоры сопровождающих ощущаются как белый шум. Альба остро чувствует, как усиливается тянущая головная боль и ощущение ледяного налёта на нервах. Зрение чуть смазано, дыхание всё такое же тяжёлое.

- И правда, прям как в описании… Детектив была права…

Альба делает вид, что не слышит в голосе знакомого-незнакомца разочарование. Не выкатывает грудь колесом, предпочитая сгорбится ещё больше. Не от холода. Альбу трясёт. Но со стороны и не заметишь, что кусающая губы женщина столь сильно… желает развернуться на мощных каблуках старых кожаных полуботинок, скрипя скопившейся на поверхности влагой.

- Нам обязательно туда заходить? – откликается второй. – Он не выглядит надёжным.

Альба в корне не согласна, покачивает головой и прикидывает, с чего начать. С убеждения и увещевания неразумных желторотых цыплят?
- Не обязательно, - обрывает, выразительно смотря на в раз приободрившегося мальчишку, - но надо.

Альба снова не скрывает смешка, когда видит скривившуюся физиономию на породистом греческом лице. Греков, кажется, выходит не любить почти на физическом уровне. Желание унизить, задеть побольнее или просто пошутить в сторону приезжих и представителей иных этнических групп. Альба не может отделаться от мировоззрения и оценок старого мира. Того, что рухнул. Но прежде истончился, покрылся трещинами, дышащими огнём и смрадом крови напополам с серой. Воля помогла прикрыть глаза. А запахи трав перебивали вкус палёной плоти. Жаль крики никак не заглушить.

Краткий миг надежды так сладок.

И так горек после, обрекая на муки одиночества и негодование.

Альба ни на что не надеется. Проводит кончиками пальцев по выпуклости у горлышка плаща. Пора приобрести хорошее пальто. Желательно, плотное. Стоило озадачится. Поднакопить деньжат и сдержать аппетиты.

Альба ни на что не надеялась, кроме как на саму себя.

За ошибки, совершённые тобой и только ради тебя, приходится платить самостоятельно. И хорошо, если только из собственного кармана.
- Прекратили болтать. Ноги в зубы и вперёд. Особняк нас подождёт, а Шеф – нет. Или, того хуже, лопнет последняя нить терпения Большого Босса. Пора работать…

Пора платить по счетам. Даже если долги есть только перед совестью.
Альба неспешно заходит в покинутый особняк, поплотнее запахивая сырой, пропахший мокрой шерстью и сигаретами, плащ.

Скрипят половицы под ногами громких, слишком возбуждённых мужчин. Альба ступает легко – каблук опускается на старое гнилое дерево, вынуждая прогнуться и, точно выдохнув тяжело, вернуться к прежнему безмолвию. Жадный глоток воздуха царапает ноздри и глотку – гниль, смрад. Не схоронили ли кого заживо в этих стенах, позволяя мелкой мошкаре да иной жадной до мёртвой плоти плодиться, жрать, гадить и умирать среди обглоданной временем плоти?

- Нет. Мельпомене здесь не пришлось никого оплакивать, слишком… чисто, - Альба осматривается. Дом мёртв. Его хозяин безумен и никогда больше не вдохнёт жизнь в окрасившиеся серой пылью и грязью стены.

Останавливается у затейливой резной двери со следами краски у самой ручки. Синей. Всё ещё яркой, почти свежей. И старые следы. За приоткрытой дверью широкое окно, ныне осколками стелящееся к порогу комнаты и стены в изодранных картинах. Точно когтями. Кровью не пахнет. И гнилью чуть меньше. Чудится терпкий запах разбавителя и мягкая горечь льняного масла. Альба кривится, ощущая призрачные нотки оливы. Какой чудак, смешивать оливковое и льняное масло. Не испортил ли чего?

Раздражающие шумные голоса затихают, и Альба качает головой. Говорили же, стоит держаться вместе. Может, муза и правда одна из жертв, а потому смысла в осмотре особняка подозреваемого нет. Но детектив склонялась к тому, что «муза» либо косноязычный любитель поговорить, случайно ставший источником «вдохновения», либо здесь поработал… кто-то иного толка.

Разумный.

Чей череп пухнет от жрущих мозги червей-паразитов. Смакующих остатки здравого смысла и треклятой морали. Славно было бы заиметь одного, не плодись они на сомнениях, страхах и застарелых обидах подобно мухам в дерьме.

Опасный.

Непредсказуемый.

Альба почти уверена, готова принять насмешку и кручение пальцем у виска. Но у детектива имелись причины сомневаться в адекватности и состоятельности «музы» привычным запустившим себя ворьём да неудачником.

Здесь… что-то другое. И требует осмысления.

- Эй, вы двое, здесь мастерская, стоит осмотреть его работы, - Альба окликает пустоту ни на что не надеясь. Надо – услышат, остальное не важно. А если нет… Альба не поскупится упомянуть чужой промах в отчёте, а также настоит на дисциплинарном взыскании. Но хватит мечтать. Стоит осмотреть комнату и найти навязанных сопровождающих. В одиночку всегда проще.

Рука в тёмной кожаной перчатке тянется к ручке… Альба отдёргивает ладонь, резко повернув голову.

Ей же… не показалось?

Дыхание. Сиплое. Всхлип похож на забавное хрюканье, отзывающееся в груди ноющей тоской. Даже будь у ней стирающее воспоминания зелье, Альба никогда не посмела коснуться флакона. Потому что помнить – её священный долг, возложенный мёртвыми богами прошлого мира. Глаза-искорки. Синие-синие. Наивные и счастливые. Последние, хранящие искреннюю, ничем не замутнённую, любовь к детективу.

- Рикардо?

С губ скрывается прежде, чем Альба впивается зубами в нижнюю до крови. Рикардо мёртв. Напоен тухлой водой из каналов, укутан в одеяло из ила и тины. Ни савана, ни огня. Ни слёз у лакированной древесины.

Помни, но не вспоминай.

Альба отворачивается. Смотрит, сощурившись, в зёв коридора и мечтает заткнуть уши. Выколоть глаза, не видя смазанных теней. Мелких. Слабых. Хрупких. Наступи когтистой лапой – услышишь сладкий хруст.

И журчание неисправного шлюза. Скрип скорбного клокотания.

Всхлипы…

- Рикардо больше нет, глупая женщина. Ни Альберта, ни Доминика. Ни-ко-го нет, глупая женщина, - шепчет беззвучно, слизывая выступившую каплю крови.

Тени лгут. В ушах стоит протяжный гул. Здесь только Альба, один балбес и один премерзский грек. И последний стон дома, достойного грандиозных похорон. Ласок сладострастного пламени пожара. Нежный шёпот, сокрытый в треске покрывающихся чернотой перекладин.

Настойчивого аромата льняного масла.

Альба чует сильный запах масляных красок с другой стороны. Того коридора, который она сразу и не приметила. Пахнет так… маняще.
За спиной раздаётся приглушённый всхлип, а после со стороны левой руки, сжатой в кулак (Альба и не заметила). Тень игриво мажет по стенам коридора, маня за собой топом маленьких ног. Играем в прятки?

Или ловим воров?

О, это как раз для Альбы. Может, тот сумасшедший с глазами дохлой рыбы был не совсем и… безумен?

- Рикардо мёртв. А ты идиотка, - Альба усмехается, вдыхает поглубже. – Я ПРОВЕРЮ СОСЕДНИЙ КОРРИДОР.

В ответ раздаётся нечто, похожее на согласие. Альбе достаточно. Головная боль нарастает. А всхлипы смешиваются со звонким смехом.
Альба идёт одна вовсе не потому, что так смеялся и всхлипывал Рикардо. Последний. Крупица. Жалкий остаток. Осадок из тончайших иголок в глубине разума. Так удобнее, верно? Они же тоже обученные. Не стажёры, состоятельные сотрудники.

Дело вовсе не…

В Рикардо.

Альбе хотелось бы верить в то, что Непэнте способен создать эликсир забвения. Или найти ту хрень, которая долбанёт по мозгам электрическим разрядом. Потому что надо делать свою работу и не отвлекаться на пустяки. А пустяков у Альбы в голове много. И все они - гниющие трупы.
Палёная плоть.

Запах жареного мяса, заполняющий рот вязкой горьковатой слюной.

Греющее спину пламя.

И та самая, упомянутая сотней-другой писцов и бумагомарателей – пустота, медленно утягивающая в безмятежные пучины тоски.

И злости.

Скрытой там же, за пеленой, похожей на звериную клетку с прутьями-шипами. Без замка. Потому что злиться себе Альба позволить не может. Роскошь. Страсти к роскоши у Альбы не наблюдалось. Иначе бы сдохла задолго до.

Тени, скачущие от картины к картине, вызвали бы приступ спонтанного, почти безумного, веселья, не будь столь похожи на… старую киноплёнку. Раздражающее напоминание о том, что сделать стоило очень-очень-очень давно.

Бесит.

От обманчивой расслабленности не остаётся и следа. Щурит глаза, улыбается, обнажая крепкие зубы. У Альбы стальные нервы. И желудок. Смрад разложения и льняное масло царапают ноздри точно острейшие тонкие льдины. У Альбы холодеют кончики пальцев, и своевольное пламя игриво скользит по ним. Мелькает, искрится и обиженно гаснет.

- Играть со мной вздумал?

Такие шутки Альба не любит. Возможно, Мельпомене и придётся здесь кого-то оплакивать. И детектив сделает всё, чтобы оказаться в числе тех, кто выразит великой музе трагедии свои соболезнования. О потере бесполезной «сестры».

Альба и правда злиться. Только на себя. Потому что промеж глаз у Доминика дыра. И видит обескровленное лицо, стоит лишь смежить веки. Пускай это воплощение, казалось, давно потерянных ночных кошмаров пожрано червями, а оригинал обратился в прах. Горло сжимает.
Но отнюдь не чувство беспомощности или печаль.

Альба задыхается.

От желания переломать стрелявшему руки. Разорвать когтями на сотни частей. С оглушающим чавканьем поглотить без остатка. Потому что так надёжнее. Так эта презренная сука больше не сможет навредить семье. Стоило лично поджечь каждого самодовольного ублюдка, возомнивших себя лучшими. Сильнейшими. Интересно, выжил ли в том пожаре хоть кто-нибудь?

Альба не чувствует себя виноватой. Глупой – да, наивной – да. Доверчивой… Но глядя в пустые иссохшие глазницы не ощущает ничего, кроме глухого раздражения. Бьющегося вместе с сердцем. Нарастая, разгоняя по венам кровь. Вскипая, разбиваясь о ледяную корку. Импульсивность уже довела до греха.

И вновь доведёт.

Альба хочет лишь вновь поцеловать покойного мужа. Но смеётся над собой. В голос, скидывая мираж-не мираж с нагромождения старых эскизов и сломанных рам. Прикрывает ладонью вновь наполнившийся слюной рот.

Сейчас стошнит.

Но отнюдь не от запаха.

Тошнит от самой себя. Блевать хочется. На дрянные дешёвые полотна.

- Что за дешёвка, Муза? Даже дети делают лучше, - Альба дрожит, накрывает влажной ладонью причудливую коробочку для креста на шее. Медленно набирает полную грудь воздуха и выдыхает – лишь губы разомкнулись чуть шире.

Они мертвы.

Они мертвы.

Они мертвы.

Они… да и ты тоже.

Альба даже не рычит. Улыбается-скалится и расхаживает от картины к картине. С губ срывается «какое же убожество». Какая жалка муза. Какой жалкий дом.

Какая жалкая провокация.

- Мне что, надо спалить это место дотла?

И ты тоже жалкая, если повелась.