Уже неделю в доме Ш. царило непривычное оживление... или омертвение, если учитывать всю подноготную ситуации.

Пропавшая дочь нашлась! Об этом пели колокола, об этом судачили на кухнях, городской площади и тавернах, каждый раз смакуя новые подробности. А вы знаете, что её милостью богов заметили в замшелых предместьях Ларна? Бедняжка не помнила себя, дрожала, а её кожа была белее мрамора. О, как она исхудала! Говорят, что она теперь больше похожа на тень или приведение, и выписанные из столицы целители днём и ночью пытаются вырвать её из объятий смерти.

Как её нашли? Ну знаете, это несложно, наша малышка сильно отличается от остальных!
Воздушная, хрупкая, эфемерная. Из тех, чьи пальцы никогда не знали тяжёлой работы, а глаза — городской грязи.
Небесное и при этом абсолютно оторванное от жизни создание, которое встречается теперь лишь в книгах и семьях богатых чудаков. Такой цветок, и в городских трущобах! Повезло, что её заметил кто-то из личной стражи герцога, а не то... Вот уж воистину чудо чудное, диво дивное. Дай Нуави этой девушке здоровья!


закат лета (и чьего-то
спокойного посмертия)

Видит Хилиат, притворяться живой оказалось легче, чем стоило бы было ожидать.

Вначале её захлестнуло смятение. Она не понимала, как вести себя с людьми, и первые несколько дней в поместье то и дело напряжённо вслушивалась в тишину, подспудно боясь вновь услышать лязг храмовничьих доспехов, которые на какое-то время стали её самым главным кошмаром. Первое время она опасалась и новоявленных родственников но они оказались достаточно приятными людьми, и ей даже пришла в голову мысль задержаться здесь подольше.

Гедонизм в посмертии был слишком большой роскошью, чтобы от него можно было так просто отказаться.
Впервые за долгое время у неё было всё: собственная спальня с самой мягкой кроватью на свете, собственные слуги, всегда готовые исполнить любой её каприз. В конце концов — собственная семья и почти собственное имя, которое она повторяла про себя, примеряя перед зеркалом — ещё одна неслыханная роскошь! — очередное дорогое платье.

Мари-Антуанетта была действительно красивой.

Иногда к ней заглядывали лекари, обеспокоенные её болезненностью, но никакой серьёзной угрозы от них не исходило. Они настоятельно советовали «несчастной» тишину и покой, что в равной степени устраивало всех в доме: у неё самой оставался прекрасный повод запереться в комнате, коротая своё посмертие за чтением книг, а благородная чета Ш. — не пересекаться с дочерью сверх необходимого. Иногда её прекрасный отец спрашивал, не хочется ли его душе чего-то особенного, и тогда все поместье утопало в цветах, из которых она всегда выбирала самые благоухающие.

Иными словами, жизнь тогда казалась прекрасной и удивительной.


шестой день осени
«наши дни»

Полноправных владельцев поместья не было дома, и она в очередной раз оказалась предоставлена сама себе.

В этот раз она позволила себе самую малость — отобедать в большой зале, против своего обыкновения принимать пищу у себя в покоях, сославшись на слабость и плохое самочувствие. Разумеется, еда как таковая уже давно была ей не нужна, и все предложенные яства просто выкидывались, но сейчас у Мари-Антуанетты выдалась чудесная возможность насладиться приятным одиночеством, бокалом ларнского вина и отражающихся в нём лучах солнечного света.

Дверь за спиной едва слышно отворилась. Гости?

— Миледи, к вам лорд Гвенфри Мерроу, сын герцога Зеленогорского, — как-то уж слишком услужливо и при этом неловко представил вошедшего мажордом, а она на секунду почувствовала, как пол уходит у неё из-под ног.

Если бы она только могла, она бы подавилась и умерла ещё раз.

Отредактировано Ложная (2021-12-13 06:00:39)

Всё произошло слишком... слишком, она даже не успела хотя бы как-нибудь среагировать.
Ей ничего не оставалось, кроме как растерянно оглянуться на мажордома, мысленно пообещав себе разобраться с ним немногим позже, как только избавится от одного не в меру активного гостя.
Всё остальное просто не укладывалось в голове.

Сын герцога Зеленогорского?
Гвенфри Мерроу?

Как жаль, что ни имя, ни титул не говорили ей ровным счётом ничего.
Она бы многое отдала за обладание чужими воспоминаниями, но в объективной действительности ей приходилось едва ли не выгрызать у мироздания каждую крупицу информации, цепляясь мёртвой хваткой за каждую оговорку и неловко брошенную фразу. Из кружева пустых слов ей почти удалось воссоздать образ Мари-Антуанетты и в какой-то степени стать ей, вот только — вот беда — в сплетённом кружеве не было ни одной подсказки про этого мужчину.
Она вновь почувствовала себя загнанной в ловушку, словно из комнаты разом выкачали весь воздух.

Любое прикосновение — сродни удару.
В какой-то момент ей даже показалось, что её руку пронзили молнии, но нет — она была слишком давно мертва, чтобы ставшее почти восковым тело отзывалось и чувствовало такие мелочи.
А вот почувствовал ли он?

[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]...его лицо оставалось для неё абсолютно непроницаемым.
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]Просто. Веди. Себя. Естественно.

— Как мило, ты всё-таки решил почтить нас своим присутствием, — она слабо улыбнулась одними уголками губ, оставив дежурный комплимент без ответа. Догадка номер раз: они были знакомы. Догадка номер два: он не слишком торопился.
За прошедшие недели в доме Ш. успели побывать едва ли не все, кто был знаком с родителями Мари-Антуанетты, хотя бы в порядке обыкновенного визита вежливости, но этого человека она не видела ни разу.

Сейчас, из-за их положения, ей приходилось смотреть на него исподволь, снизу вверх, чуть задирая подбородок, иначе взгляд останавливался где-то на уровне сверкающих доспехов, настолько была велика разница в их росте, и нельзя сказать, что такая позиция её полностью устраивала. А ещё — кое-кто находился близко, непозволительно близко.

Она поднялась одним ловким движением, бросив напоследок красноречивый взгляд на восседающего на столе мужчину.
Направилась к окну, всем своим видом показывая, что сделано это было ради поправления мифических складок на портьере, а вовсе не из-за того, что один наглец уселся слишком близко к благородному мёртвому телу.
Нет-нет, что вы, вам показалось.

Короткий взгляд в сторону всё ещё стоящего в дверях мажордома.
— Гаспар, будь добр, распорядись принести нашему другу что-нибудь подобающее, — по крайней мере, в голосе начали расцветать привычные металлические нотки. Дождавшись, когда слуга исчезнет, она вновь вернулась к портьере, но лишь затем, чтобы плотно зашторить витражные окна. Стало заметно темнее.

— Что же до твоего вопроса... Как видишь, что-то пошло не так.

Теперь в её словах сквозила бесконечная усталость, и в какой-то степени она даже была искренней.

Отредактировано Ложная (2021-12-14 15:32:05)

Впервые за долгое время она почувствовала себя действительно беспомощной.
Даже тогда, в Вайроне, когда её окружила толпа храмовников... словом, у неё почти всегда была возможность что-либо предпринять. Отвечать силой на силу, хитростью — на хитрость, и за ней всегда было негласное преимущество, потому что ей — в отличие от живых — уже было нечего терять, как нечего терять загнанному в угол зверю.

И вот теперь, когда всё только-только начало налаживаться, её снова пытались загнать в ловушку.
Загоняли вкрадчивыми движениями, удушливым ворохом фактов, который ей нечем было парировать.
Живы ли на самом деле родители этого мужчины? Не был ли Вайнфрид пустой выдумкой? Она даже не была уверена, что незваный гость и правда являлся аристократом, а не праздно шатающимся храмовником, но для Гаспара подобная эскапада была бы слишком сложной, и многие слуги её по-настоящему любили. Но какой теперь в этом был толк?
Подловить её на деталях было очень легко, вот только ей отчаянно не хотелось быть пойманной.

В ответ на чужую выходку она только обернулась и покачала головой, пока внутри всё выло от безысходности.
— Ты можешь говорить всё что угодно, — опять неявное движение уголками губ, опять нотки невысказанной горечи и тоски. Вряд ли в их отношениях было место упрёкам, но ей и не хотелось пытаться найти и надавить на больное место.
Она, напротив, решила быть предельно честной, насколько это в принципе было возможно в её положении.

Осторожно и почти крадучись подошла к столу, впрочем, остановившись от гостя на безопасном расстоянии.
— Правда... Правда в том, что я ничего не помню, — она замолчала на некоторое время, пытаясь подобрать наиболее подходящие слова. — Родители знают, но, как ты понимаешь, стараются лишний раз об этом не говорить.

Её бессильный вздох, наверно, был слышен по всему поместью.

— Они не понимают, что со мной делать. То есть... в городе, конечно, сделали из моего "возвращения" целое событие, и только ленивый не поздравил "прелестную Мари", — взгляд красноречиво указал на несколько корзин с цветами, — но на самом деле это лишь пятно на моей репутации. И если ко всему этому выяснится, что я...

Она говорила медленно и тихо, но вряд ли у кого-то могли возникнуть иллюзии о её тёплом отношении к этой ярмарке куртуазности. Через некоторое время ей суждено было стать городской легендой, в которой правду едва ли найдёшь под слоем слухов и художественных преувеличений, а от чужой нарочитой любезности становилось ещё более тошно.

В залу, тем временем, аккуратно проскользнула одна из хорошеньких служанок с импровизированным подносом.
На гостя она смотрела с едва ли скрываемым интересом, но стоило ей только посмотреть на хозяйку, как женское кокетство сменилось плохо сдерживаемым укором. Теперь на него смотрели почти что враждебно.

— Миледи всё ещё слаба и плохо себя чувствует и...
— Клодетт! — да, для полного счастья ей не хватало только участия от невоспитанной прислуги.
— Миледи, целитель просил Вас оставаться в постели и...
— Клодетт, — пришлось повторить с некоторым нажимом, — благодарю, но оставь нас одних.

На поднос с угощением она сама даже не взглянула — просто подождала, пока за разочарованной служанкой закроются двери, и устало опустилась в кресло, закрыв глаза рукой и массируя виски.
Происходящее уже почти становилось невыносимым.

Отредактировано Ложная (2021-12-20 05:33:17)