Говорили люди: сладок яд. А изнутри рвёт, выжигает, выкручивает. Забирается под кожу и тянет сокрытые плотью жили. Играет на рёбрах, разрушая кости. Наполняет болью-пламенем. Жжёт до чёрной крови, пепла чёрного.
Коляска останавливается у неприметного переулка. Женщина в чёрном легко сходит с высокой ступеньки и подаёт руку. Бледные пальцы сжимают смуглую ладонь. Серая юбка едва взметается, поднимая дорожную пыль. Каблуки гулко ударяются о камень, а щелчок веера из вороньих перьев раздаётся подобно грому в тишине переулка.
И следом раздаётся кашель. Нищий попрошайка тянет заунывную песнь о тяжёлой доле. Женщина стремится преградить путь, но порывистое движение останавливает взметнувшийся к сокрытому вуалью и широкополой шляпу лицу веер.
В грязную руку опускается тяжёлый кошель. Нищий поёт о благодати и благодарности. Алые губы под вуалью растягиваются в улыбке-оскале. Откусит. Сожрёт. И костей не оставит.
- Замолчи. Я плачу тебе за работу. Передай Сивому, что «Боярышник» не желает видеть грязь у порога, - нищий замирает и трясётся. Веер щёлкает вновь. Мужчина подрывается и мчится босыми ногами по холодному камню прочь. Скрыться. Умчаться. Спрятаться от летящего в спину ножом смешка.
- Госпожа…
- Помолчи, - спокойно-размеренно. Взмах веера – ветра свист. Женщина замолкает. Оттилия удовлетворённо кивает.
Шум и голоса по ушам режут. По горлу пламя катается. Жжётся-ластится, пронизывает и кровью упивается. Кровью, что во рту собирается, сквозь сжатые губы сочится, ещё больше окрашивая их в алый-алый. На бескровном, белом как полотно, лице. Синие вены сетью трещин скользят от лба по вискам и скулам, царапают щёки и по шее обнажённой струятся. Следом кровь чёрная как уголь. Росчерк на подбородке оставляет.
Оттилия сглатывает кислый-сладкий-солёный комок и слизывает кровь с губ. Горничная не решается подать белоснежный платок, так и мнёт в руках.
Летняя жара не спала к вечеру. Но Навиер бил озноб.
Холодно. Как же холодно. Только пламя, струящегося по венам яда, согревает неистово бьющееся сердце. Больно-больно стучащее в висках набатом. Сереет мир и дыхание частое. Каждый шаг – по стеклу тропа. Осколки режут плоть, пускают чёрную кровь. От боли на лбу испарина ледяная.
Тело пылает. Но лицо всё улыбчиво-скалящиеся, забавляющееся. Точно удивлена, что выпила отравленное вино. Точно удивлена, что вновь обагрила руки тонкие. Точно удивлена печальным стечением обстоятельств. Нежный любовник – убийца жестокий. Жаль. Безумно жаль. Та ночь, что пылает в груди цветком из шипов огненных, так коротка.
- Госпожа, Вы уверены, что алхимик здесь?
- Птички из лабиринта не лгут, Элли, - качает головой Оттилия, спину ровнее держа. Боль болью, а гордость гордостью. От кнута не согнулась. От ножа не уклонилась. От перстня голову не сберегла. Что той боли. Что гнили в ранах старых и позабытых. Боль можно перетерпеть. Даже если иного не видишь.
Кудесницу, что яды подобно детям ведает. Что сможет узнать о горечи-сладости-солёности в горле. Раз уж птички лабиринта ни об одном похожем яде не знали.
Убивал медленно. Жёг. Сжигал. До угля заместо костей.
Оттилия идёт вперёд, но Элли успевает раньше, открывая тяжёлую дверь в пропахшее всем, чем только можно, помещение. На удивление чистое. Оттилия стучит каблуками туфель, горничная невольно расправляет подол.
Ароматом стоило восхититься, но Оттилия всюду чудится гниль. В цветах, пище, воде. Пьёт гниль. Вкушает гниль. Сама обращается в гниль и пыль.
- Томного вечера, господа, могу ли здесь отыскать госпожу Веру? – громко и звучно. Так ниспадает с гор река, так раскатывается гром в полуночную грозу. Так яд проникает в тело, даря наслаждение боли.
[nick]Оттилия Навиер[/nick][status]Льётся песня - виноград[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/0a/8d/579/t586687.png[/icon]
Отредактировано Оттилия Навиер (2022-01-25 00:56:29)
