У нее был повод торопиться. Бьющие по спине тушки, левая рука, в такт шагам размахивающая вперед-назад, сосредоточенный взор и витающая вокруг оборотня аура, все это намекало на то, что Аду лучше не трогать. В конце концов, у нее действительно была причина для того, чтобы закончить все дела до вечера. Самое сложное уже было позади. Она уже вернулась, и с добычей, и со знаниями, и южный тракт, протянувшийся до самой Виры, был оставлен за спиной. Вопросы, что ее волновали, на самом деле, являлись довольно крохотными. Сдать тушки кожевнику, чтобы тот стянул шкуру, дождаться, пока не отдаст каркасы Афалау, а шкурки не оставит себе. Сходить к мяснику. На все про все ушло бы... Часа полтора, не более? Наверное. К мяснику можно было бы и вовсе не торопиться, честно говоря, но это было неважно. Все это ей хотелось решить как можно быстрее.
Почему?
Потому что она соскучилась по музыке.
Эта привычка и это хобби появилось, если честно , не так давно. Именно оно возвращало женщину к деревням и городам, где в постоялых дворах была сцена, ну или хотя бы камин, возле которого стоял менестрель, дергая за струны или, если двигаться на юг, хлопающий по барабанам. Говорят, на севере струны даже не дергают, а заставляют пищать тонким и мелодичным голосом, но такого она еще не успела встретить. Да и ритмы Эльмнота пока радовали слух достаточно, чтобы двигаться в иные края не хотелось.
Нет, ей хотелось не новых ощущений. Хотелось снова услышать тех, кого она уже встречала однажды. Тех, кого отследить от самой столицы оказалось сложнее, чем на первый взгляд, и ради кого Ада забралась в такую глухомань. Ради которых она даже согласилась на такую стремную работу, как прочесать земли возле топей на предмет хищников с предела, и, Пожиратель их дери, эта работа оказалась действительно важной. Все. Все ради одного вечера, в котором она снова услышит и лютню, и тамбурин, и эти два голоса.
Мысли о будущем вели Афаль вперед сильнее любого голода. Быстрые шаги, ловкие уворачивания от прохожих на деревенской улочке, пока дома из одноэтажных не вырастали уже до двух этажей, там, где Лощина становилась уже оживленнее. И там, где можно было встретить навесы местных ремесленников, малочисленные, но все же заметные. Наверное, будь деревушка крупнее, это место можно было бы даже назвать площадью, но прямо сейчас, да еще и помня города Иэтвиля, у Ады не поворачивался язык сравнить несколько высоких домов с обширностью улиц и площадей городских.  Так что, да. Просто пустырь, окруженный домами, с редкими палатками и пустующим эшафотом посередине, заменяющим достопримечательность для одних и развлечение для других.
Шаг. Еще шаг. Еще и еще и еще. Попутно в голове - мысли о музыке. И ровно в тот момент, когда та огибает одну из палаток для торговли, удар.
Вообще, ударом это назвать было сложно. Слово "удар" в голове Ады подразумевал что-то острое, рассекающее ее кожу и мясо. Это же было похоже на толчок, заставляющий тут же раскрыть широко глаза, сместить левую ногу и выставляя ее в сторону, как упор, пока тело пытается вернуть себе равновесие и мгновенно повернуть голову. Только для того, чтобы краем глаза заметить светловолосую шевелюру и детскую голову на уровне груди, упершуюся в ребра. А следом - вторую такую же, с приделанным к голове торсом, вмазавшимся в первого мальчугана и....
...И она падает.
Вообще, момент падения Ада осознала крайне четко. Точно так же, как поняла, что если уронит в грязь дохлых зайцев, повязанных вокруг шей веревкой, то денег ей за шкуры не заплатят. И так она и падала. Чувствуя, как заваливается на бок, выставляя руку с тушками высоко над собой, словно матчу на судне с пробитым корпусом, постепенно опускающееся на дно океана. Конечно, упала Ада куда быстрее, чем тонул корабль, да и куда больнее,  чем хотелось бы, потому как грязь под ногами оказалась далеко не такой мягкой, и левое плечо, встретившись с землей, заныло спустя полсекунды. Тут же подогревая и желание кому-то вмазать, и заставляя оскалить зубы, надеясь на то, что хотя бы локоть удалось сохранить.
Двое сбивших с ног же завалились сверху, но с их-то телосложением в этом не было ничего страшного или пугающего. Скорее, беспокоили только руки , упершиеся в бок, заставившие Аду крякнуть от неожиданности, поднять голову и воззриться на смельчаков, решивших на нее напасть.
Но нет. Они не нападали. Они пытались подняться. Один за другим, молниеносно. И, ударившись ступнями в землю, оторваться, вздымая грязь. Только для того, чтобы из легких Ады вырвался сдавленный выкрик.
- А НУ СТОЯТЬ!
Рука в перчатке выстрелила, будто арбалетный болт, хватаясь за штанину одного из мальчуганов. Того, что врезался первым и того, что успел подняться и сделать ровно один шаг до того момента, пока его не схватили, а его компаньон его не бросил. Еще одно падение. На этот раз вызванное лежащей на боку и на земле Адой, в чьих глазах читалось четко слово "МЕСТЬ", пока одна ее рука сжимала штанину, вторая была вздернута высоко вверх, а ноги, равновесия ради, были раскиданы в сторону, пока ее жертва, плюхнувшись лицом в грязь, предприняла первую попытку вырваться.
Подняться. И дернуться вперед, только для того, чтобы почувствовать, как ремень на грязных штанах опустился ниже, по мере того как одну из штанин все так же продолжала держать пятерня в перчатке.
Ада была зла. И Ада готова была раздать тумаков не столько за сбивание с ног, но за попытку сбежать без извинений или наказания.

Ощущения, витающие где-то внутри, сейчас напоминали о тех деньках, когда Ада сворачивала зайцу шею. Не одному и тому же, но разным, нескольким, в течении некоторого времени, потому как охота за зайцами оказалась самым прибыльным делом. Доставая их из петли-ловушки, те трепыхались, надеялись сбежать, удачно дернув ногой или дождавшись, пока пальцы Афалау расслабятся. Но в конце концов она привычным жестом хваталась за голову и поворачивала ее в сторону так же обыденно, как по утрам открывала глаза и потягивалась после длительного сна.
Трепыхающийся паренек же пытался. Он пытался, словно заяц, вырваться, пока штаны сползали ниже и ниже. Пока одна из штанин не оголила не только верхнюю часть бедра, но и сползала к колену. Пальцы же держались. Пальцы упорно не отпускали ткань, пока рука с зайцами уже дохлыми все еще держалась высоко поднятой, а ноги, вздыбывая грязь под оборотнем, упирались и пытались изменить положение тела так, чтобы егерь могла подняться. Безуспешно. Безуспешно и молча, стиснув зубы. Глядя на мальчугана, с которым даже не ясно было что делать, потому как с одной стороны пендаля в таком положении толком не дать, как и подзатыльника, но судьба была достаточно благосклонна, чтобы подзатыльник пришел со стороны.
Поначалу Ада даже не заметила, кто это был. Женская фигура, уверенный шаг, меткий и хлесткий удар, пока охотница упиралась локтем в землю и приподнималась, позволяя колену сначала ударить в землю, а затем и встав на нее подошвой сапога. Она поднимает голову ровно в тот момент, когда замечает, что мальчуган уже и не трепыхается. Только держится за голову в том месте, где ему тут же отвесили люлей, и, кажется, всхлипывает. Покуда оба глаза Ады, хищные по привычке, чем по причинам, связанным с ненавистью или убеждениями, упираются в женщину.
Женщину с длинными ушами. С волосами, чей цвет должен быть иным. Цвет спасал, цвет не дал ей сразу понять, кто перед ней. Даже когда эльфийка открыла рот, Афаль среагировала не сразу. Но, стоило пройти секунде, из нее вырвалось:
- А!
Пальцы разжались мгновенно. Так же мгновенно, как мальчуган понял, что это его шанс и, подтягивая штаны, натягивая их на задницу, резко, снарядом баллисты, метнулся прочь. Рука же, освободившаяся, дернулась и, выставив указательный палец. Так она и сидела, на одном колене, указывая одной рукой на эльфу, а второй держа связку дохлых серых жирнющих зайцев. Чьи шеи были явно не в том положении, которое бывает у зайцев живых.
Сцена не продлилась долго. Вслед за секундной паузой, уже опосля удивления, Ада сумела выдавить из себя мысли, явно не задержавшиеся в ее голове, и выплеснутые , стоило им добраться до внутренней стороны губ.
- Госпожа Илва! - "госпожа", хотя таковой ее называть уже не было смысла. Позволяет голове резко упасть. Поддерживая равновесие, приподнимается с колена и, отряхивая хотя бы ту часть куртки, что была видна, и что была измазана грязью, приподнимает взгляд на эльфу, смотря на нее сверху вниз. Разница в росте. Не только физическом, но и росте социальном.
- Я, эм.... - начинает было оборотница, все еще пытаясь смахнуть грязь со своей одежды, и не проявляя никакой враждебности или же попытки теперь приняться уже за эльфу - Охочусь. Да, периодически. -
Еще одна попытка ладони убрать с себя то, что прилепилось, пока Ада валялась в земле. И только после этого еще один взгляд. Задержавшийся на Рагне, и вдруг позволивший эльфийке понять, что теперь оборотень ее заметила. Теперь в ее жизни остроухая обрела смысл и существование, и считалась вещью настоящей, а не каким-то призраком прошлого или воспоминанием. Рагна Эстер Илва здесь, и быть такое, конечно ,могло, учитывая, что эта дочь семейства постоянно бродила туда-сюда в добровольном изгнании. И встретить ее, в целом, было ожидаемо, но все равно маловероятно. Вдвойне маловероятно при таких обстоятельствах, при которых Ада увидела ее позже, чем оборотницу заметила эльфийка. Но, уже неважно. Непривычно, но неважно.
- А, эм... А вы что...? - слова давались теперь тяжелее, потому как вслед за первой мыслью пошла вторая, а следом за второй третья, и вот оба глаза Афалау смотрят уже не на эльфийкку, а на окружающих. Не с целью понять, не потешаются ли над грязной женщиной и молодой эльфийкой местные, довольно быстро расходящиеся, учитывая, что виновник потехи сбежал. Нет, она искала. Она искала вполне конкретные детали, которых пока не было, и, не найдя их, задала вопрос. Не прямой.
- А, раз вы тут, то остальные члены семьи...?
ОНа хотела знать. Она хотела знать, есть ли еще Илва в этой деревушке. Не важно, зачем, не важно, как. Только факт. Только факт того, есть ли здесь вполне конкретный член семьи. Но не называя его при этом напрямую. Не то чтобы трудно было догадаться, о ком именно думала сейчас Ада.