Одного только кашля было достаточно, чтобы бедная служанка, чьи действия под вечер были отточены до автоматизма, подпрыгнула на месте, прижав обе руки к груди и, испуганно вжав голову в плечи, отклонилась от героини, нанятой бароном. За свою службу она уже давно привыкла игнорировать некоторые вещи. Просто работала, просто выполняла то, что нужно было делать ей самой. Уборка, в основном. Никаких поручений, никаких внезапных заданий, просто расписание и поддержание в чистоте убранства поместья. Точнее, даже не всего поместья, а его части, второго этажа, отведенного под комнаты владельцев и редких гостей. И вот когда твоя жизнь, относительно спокойная, лишенная неожиданностей, вдруг делает поворот как раз к таким неожиданностям, у Хевины не находилось никакой иной реакции в запасе, кроме как испугаться.
И испуганно воззриться сначала на синеволосую. Затем, мельком бросив взгляд на картину, понять, что, нет, ее никто не застал за каким-то проступком. И только после этого выдохнуть, чуть поклониться и, поправив правый хвостик, чуть растрепавшийся от внезапных действий, наконец-то ответить.
- Д-да, красивая... - еле-еле выдавила из себя служанка, теперь уже повернув голову к полотну, аккуратно протираемому тряпкой, использовать которую для пола та бы точно не стала, соглашаясь и только сейчас замечая, что на полотне вовсе нарисовано.
Там был мужчина. Мужчина с выбритой головой, сосредоточенным взглядом. Красным камзолом, обшитым черными нитями. Мужчина сидел в кресле, вполоборота к смотрящему, и глядел на наблюдателя. Уголки его губ, чуть приподнятые, выдавали улыбку. Еле заметную. Еле заметную за общим фасадом серьезности, важности и солидности, присущей тем представителям сильного пола, что уже прошли юность, но еще не встретили седин, морщин и дисфункций в достаточной мере, чтобы их можно было считать стариками. Это был тот самый расцвет сил. Когда можно было убивать драконов и свергать врагов. Но вместо этого Грегор с полотна предпочитал сидеть в кресле и с легкой улыбкой и чуть приподнятой кожей на скулах, намекающих на то, что кто бы ни писал эту картину, движения кисточки как минимум удовлетворяли барона. Как максимум, он был просто рад побыть моделью неизвестного худоника, личность которого была раскрыта чуть ли не через секунду.
- Д-думаю, да, давно. - чуть пожав плечами заявила служанка, перебросив взгляд на Юнону и, чуть кивая, добавила - Большинство картин в доме рисовала леди Виго... -
Пауза. Взгляд в сторону. Чуть опущенные брови.
- Старшая леди Виго. - выпаливает служанка, заметно теряя почву у себя под ногами - Почившая. -
Пауза. Сболтнула лишнего. Прочистила горло низковатым кашлем. И, тут же поклонившись - резко и явно торопясь, развернулась на каблуках, попутно выпаливая "Прошупрощенияхорошеговечера!" и.... убежала. Так грациозно, как могут бегать только служанки, приподнимая на ходу длинную черную юбку с белым передником. Оставляя Юнону и стараясь как можно меньше думать о том, не рассказала ли действительно чего лишнего, пока по обеим сторонам от Хевины портеты сменялись пейзажами, натюрмортами и другими предметами, захватившими интерес жены барона. Пока, на одной из стен, вместо ожидаемого полотна в рамке, не оказалось пустое место. Незамеченное, игнорируемое второпях.
Конец первого дня.
Солнце застало Тромвин в привычном оживлении. Большинство из тех, кто работал в деревнях, просыпались с зарей, и эта деревушка не была исключением. К тому моменту, как лучи дотянулись сначала до поместья и верхушки колокольни, а затем и до макушек домов, петухи на окраине уже вовсю горланили. Их крики будили жителей, путников, остановившихся в парочке местных таверн, говоря о начале нового дня. Будили они и человека, еле продравшего глаза, севшего на большой кровати и молча, чуть поджимая губы, вглядевшегося в окно. Для барона это был еще один день, сжирающий его изнутри, и дай боги он будет легче предыдущих. Не будет, конечно, но он мог хотя бы хотеть подобного. И взгляд, принадлежавший человеку, приневшему как данность всю тяжесть последующих дней, стал жестче.
Стук в дверь , заставший Грегора Виго уже наполовину одетым, слишком занятым и слишком привыкшим к неподходящим для знати условиям, заставил барона поморщиться, застегивая рубаху на груди и бросить:
- Открыто!
Только для того, чтобы, открываясь, дверь пропустила через себя мелодичный возглас служанки, чье расписание подразумевало поднос, маленькую чашечку и прозрачный флакон, наполненный синеватой жидкостью, приносимый каждое утро.
- Доброе утро, господин. - Хевина не позволяла себе лишних слов. Приветствие. Улыбка. Ровная спина и все те же два хвостика, пышных и подчеркивающих молодое лицо, вызвавшее у барона, правда, только еще больше хмурости, стоило ему повернуть голову. И медленно вдохнуть, через ноздри, застывший в спальне воздух. Уверенным шагом он приблизился к девице, сначала взяв в руки флакон, откупорив его, вылив в себя содержимое и, поморщившись, тут же опрокинул в себя следом черное варево из чашечки, стоявшей на блюдце.
И поморщился снова, поставив чашку обратно.
- Благодарю. Открой окна. И найди мне Гэллоуэя.. - когда эти слова сорвались с губ барона, Хевина, оставившая поднос на ближайшем столике, уже стояла возле окна, распахивая его, впуская утренний воздух, и замерла только в тот момент, когда была упомянута фамилия. Голова с растрепавшимися от движения хвостиками резко повернулась, однако, спустя секунду, та кивнула, добавив "Как прикажете, господин". И, отпустив ставни, вернулась к подносу.
Барон, шагавший по коридору, двигающийся к лестнице, уже был на полпути к залу в центре поместья. Он-то шел на свой завтрак. Наверняка, уже готовый. Уже ждущий. Хевина же, дождавшись, пока барон спустится, оказалась на первом этаже чуть позже. Сначала - до кухни. Отнести обратно поднос. Отнести чашку, отнести флакончик. Затем, снова по коридору, но уже первого этажа, К комнате, которую занимал господин Гэллоуэй.
Стук. Костяшки пальцев, одетые в мягкую белую ткань, три раза ударили по белой же двери. Тишина. Еще раз, стук-стук-стук.
- Господин Гэллоуэй? - для нее он тоже был господином. Меньше, чем барон. Но достаточно, чтобы обращаться уважительно. Робко.
Тишина. Еще раз. Стук-стук-стук.
- Хевин, не буди его. - раздается со стороны голос. Голос старика. Голос кого-то, на чьей голове уже есть седые волосы, да и не только на голове. Длинные серые усы, спадающие с верхней губы. Короткая бородка. Короткие волосы, подстриженные и тоже серые. Взгляд уже поблекших глаз. И безупречная выправка, обернутая в черный костюм. Идеальный.
Заставляющий снова подпрыгнуть. Обернуться. Генрих Дойль, человек, что был ее непосредственным начальником, стоял позади нее. И смотрел на Хевину так, будто та делала то, о чем явно не подумала. И что требовало оправданий.
- Г-господин Виго попросил найти господина Гэллоувэя. - запричитала девушка, тут же отходя в сторону, хотя дворецкий оставался неподвижным. Только брови его чуть опустились, а взгляд перешел со служанки на дверь. Он уже и не слушал ее.
Пауза слишком затянулась. Не между их слов. Пауза между стуком.
Он делает шаг вперед. Один стук. Сильный. Громкий.
- Господин Гэллоуэй. - не вопрос. А призыв. Голос твердый, а не жмущийся по углам.
Но, тишина.
Правая рука, стоило ей опуститься, тут же скользит в карман. Ключ извлекается молниеносно. Руперт всегда закрывал дверь в свою комнату, но у дворецкого были ключи от всех комнат. А скоро будут еще и от новых оконных замков. Металлический предмет оказывается в замочной скважине. Вслед за ним опасения становятся более явными, когда в замке ему удается провернуться два раза. Два раза - значит Руперт уходил надолго. Не спит внутри, а ушел. Один раз - когда он в комнате. Два раза - если его там нет.
Перед тем, как потянуть на себя ручку, Дойль медлит. Ровно мгновение. Рука его все же проворачивает ее. Дверца открывается. И по ту сторону оказывается комната, идеально прибранная. Но пустая. Без жильца.
Генрих смотрит на убранство две секунды. После этого голова его поворачивается к Хевине.
- Будь добр, оповести барона. Господин Гэллоуэй еще не возвращался. Я найду его. - голос предает еле заметная нотка. Нотка дрожи, материализовавшаяся только к тому моменту, как Генрих гооворит последние слова. Нотка человека, который знал прекрасно ,что происходит в поместье. И что отсутствие слуги в черном это повод для волнения достаточного, чтобы рука его сжала ручку двери чуть сильнее, когда служанка отправлялась, после поклона, в обеденную залу.
У нее еще были свои дела. А вот у Дойля, кажется, теперь этих самых дел было выше крыши.