Это был дерьмовый месяц для Нильсена. Намного дерьмовее обычного, о чем свидетельствовал жесткий, как мрамор, взгляд закованного в легкую кирасу мужчины, сидящего за столом, и периодически макавшего острие пера в чернильницу. Он писал много. Он писал слишком много за этот месяц. Воришки, грабители, убийства, это все была полнейшая привычная чушь. Даже нож в бок был бы не таким пугающим, как тот факт, что уже неделю он толком не вылезал из своего кабинета. А должен был. Должен был, вместо того, чтобы сидеть здесь и строчить отчет за отчетом, рассказывающим о том, что очередного взрыва в столице не повториться, ловить какую-нибудь шелупонь. Или искать того, кто решил, что оставить телегу без присмотра, когда в ней горючие вещества, это хорошая идея. Или может того, кто решил, что хорошая идея - это отправить эту самую телегу в поездку до ближайшего дома, коим оказался торговый склад. Может никто даже этого не решал, потому что знал заранее, что это хорошая идея, и стоило этой мысли снова появиться в голове командора Нильсена, венка на лбу вздулась.
Он с силой втянул в ноздри затхлый воздух своего кабинета, заполненного чуть более чем полностью макулатурой, прежде чем возобновил свою работу и продолжил строку, что в очередной раз заявляла, что никто не был найден. Что все в порядке. Что ничего страшного и нового не произошло, а на улицах спокойно.
А потом он услышал знакомый звук. И ему захотелось зарыдать. Сразу после того, как ударить кулаком по столу. Или взять чернильницу и бросить ее в стену. Но это были первые порывы. Сэм же был человеком последовательным. Поэтому, вместо того, чтобы сразу говорить себе "Это был взрыв", "Новый гребаный взрыв", он медленно положил обе ладони на свой массивный дубовый стол. Вдохнул. Выдохнул. Шкрябнув ножками, отодвинул кресло и поднялся. А затем медленно подошел к окну.
Потом отошел от него.
Взял чернльницу.
Со всего маха метнул ее в стену.
И закричал.
- СУКА!
То был не продолжительный крик. То была вспышка, единовременный всплеск гнева, заставивший рявкнуть, словно Нильсен отдавал команду собаке, а не в сердцах был обескуражен тем, что вдалеке, за городскими стенами, поднимался столб дыма. Дело было даже не в дыме. Какое вообще Сэму было дело до окраин? Окраины это не его ведение, более того, там не было ничего, кроме отсыревших досок и практически пустых домов, которые не стоили внимания. По крайней мере для него. Но не для местной власти. Которая заставит его писать еще больше бумажек. Огромное их количество.
И эта мысль заставляла Сэмуэля Нильсена закипать внутри.
- Командор! За городскими стенами прогремел взрыв! - одновременно с открывающейся дверью выпаливает молодой человек, выше Нильсена на голову, но затыкающийся ровно в тот момент, когда начальник городской стражи, со всем его раздражением и злостью упирается в вошедшего дылду взглядом.
И молча показывает на окно. Он знает. Он уже все видел. И единственное, что не мог понять сейчас Сэм, так это почему этот конкретный стражник прямо сейчас не бежит в сторону этого самого столба дыма, чтобы понять, что происходит. И кого они будут сегодня бросать в казематы.
Йоргенсену это все не нравилось. Его мозг не успевал обрабатывать приходящую информацию с такой скоростью, что требовал от него мир. Возможно, он старел. И пока он летел вниз с верхнего этажа башенки, у него было время подумать. О том, что этот треклятый неумирающий вернулся. О том, что ему все же проще работать в одиночку, или с кем-то из магов. О том, что его соратники не умеют делать дела скрытно, да и он сам не слишком хорош в этом. О том, что скоро встретится с Брэем и, похоже, скоро будет лежать в одной с ним палате.
По крайней мере, так он думал, пока не почувствовал спиной мягкую землю, жесткие ветки кустарника, и на смену четким мыслям не пришла боль.
Выбитая дверь ничего не могла сказать в знак протеста. Ее разнесло довольно мощным ударом так, что протест не могли высказать и оставшиеся щепки. Все убранство молчало, когда в темное помещение, что виднелось за несколькими деревянными ступеньками, вдруг пролился скупой свет зимней луны. Но, главное, оно молчало. Ни шагов, ни криков, ни летящих в лицо Вараграва огненных шаров.
Ничего.
Под мастерской, занятой одним крайне суицидальным малым, чье тело, рухнув с башни, пройдясь по всем ступенькам винтовой лестницы, сейчас находилось под обломками, вызванными алхимической реакцией, заставившей первый этаж превращаться в крохотный филиал ада, был безмолвный подвал. Довольно обширное помещение, спустившись в которое можно было заметить крупные бочки, размером с того же приора, расставленные у стен. В таких могло храниться пиво или вино, если местные обитатели занимались производством алкоголя. Притом, в больших количествах. Часть из них, разрушенная меткими ударами топора, исторгала довольно заметный смрад, вырвавшийся вместе с прорывом храмовника в недра мастерской.
Чуть вдалеке, в самом конце этого обставленного зала, разделенного подборками и каменными столбами, поддерживающими здание, было две двери, одна из которых характерно скрипела на сквозняке. Сквозь проем в ней виднелся длинный коридор. Уходящий еще больше в темноту, пока в другой двери, напротив, темноты не было. Тот пожар, что начался на первом этаже, уже перекинулся на деревянные конструкции, служившие ступеньками, и сейчас сквозь решетку в дверце были заметны языки пламени, впускающие в освещенный луной подвал темного теплого желтоватого свечения, дрожащего от каждого движения огня.
Несколькими мгновениями ранее здесь было двое. Мужчина с летах и женщина с венком. Торопящиеся, тщательно избегающие главного входа и лестницы, ведущей наверх, они не стали заходить в тот зал, что сейчас был открыт. Их путь, остановленный внезапно открывшейся дверью, что усеивали коридор, был прерван человеком в тюрбане, с лицом, закрытым полностью тканью.
- Проклятье, где тебя носило?! - вскрикивает женщина, но эльф в обмотках не отвечает ей. Только делает жест рукой. "За мной", уводя двоих дальше в глубины, на этот раз в тесную келью, одна из стен которой явно была не на своем месте.
- Куда ведет этот проход? - спрашивает мужчина, чьи руки заметно дрожали, но отвечать ему некому. Двое, что были тут, и незнакомец в тюрбане, и женщина, уже были на полпути к проходу, что открывался в стене благодаря механизму по ту сторону. И когда до мозга дошла мысль о том, что снаружи мага не ждет ничего, кроме смерти - об этом говорил и испуганный взгляд через плечо, и тот факт, что по ту сторону двери и коридора были слышны звуки, не обещающие ничего хорошего, менталист понял, что задавать вопросы не стоило.
Стоило бежать.
Вперед.
Прямо на лезвие ножа, удобно высунтого из темного прохода, обхваченного пальцами женщины с венком на голове, что держала за рукоятку. И, надавливая сильнее, делала шаг вперед, заставляя мага сначала воззриться на металл, пронзающий его грудь, а затем на нее. В ее янтарные глаза ,не выражавшие ничего. Даже когда та выдернула нож и бросила последнюю фразу перед тем, как удалиться в тоннель, закрывающийся и скрывающийся от лишних глаз: Нам не по пути.
Скрип железа, шорох камней, трущихся друг о друга. Еще несколько мгновений, и каменная стена встает на место, восстанавливая келью. Делая из нее идеальную коробку из кладки, с подарком в виде распластавшегося на полу мужчины, из которого выходил его последний вдох, пока здание над ним начинало полыхать.
Он медленно открыл глаза. Над ним было небо в редких облаках. Холодное январское небо, на низких тучах которого виднелись красные отблики. Те, что заставили Тита снова зажмуриться, поморщиться и, оскалив зубы, подняться. Он лежал на кусте. Точнее, на том, что раньше было сухим кустом. Теперь куста не было - были уничтоженные падением храмовничей задницы ветки, впивающиеся в спину, и мысль о том, что падение было удачным, четко закрепилась в голове Йоргенсена. В конце концов, он был жив. И ему надо было встать.
Вставать было трудно. Но, кажется, он смог. Сначала повернувшись на бок. Чувствуя, как ножны впиваются в бок. Чувствуя, как нога, которой не было, начинает ныть. Чувствуя, как тяжело вставать. Даже не вставать, а просто садиться, но сесть надо было. И он сел. Держась за бок, смотря обоими глазами на то, что оставалось от мастерской. На то, как вдалеке, у края здания, чуть поджаренный приор выбивает дверь подвала. На то, как Хартманн приближается к нему.
Взгляд переходит к зданию.
Он не хотел узнавать, хватит ли этого. ОЧень надеялся, что хватит. Что больше они не встретятся. Но прошлый опыт подсказывал, что все возможно. И что иногда заточенной железки в серцде может не хватить.
"Дай Цейн, чтобы хватило огня."
Он все же встает. Нехотя, кряхтся и чувствуя боль в каждой косточке и каждом позвонке. Ноющую, раздражающую, вопящую и омерзительную. Встает, пока есть возможность. Пока до ушей дотягиваются удары множества сапог. Пока пламя впереди не начинает реветь еще страшнее, добавляя к себе хлопки лопающихся бутылок и сосудов с жидкостями, не очень дружащими с жаром. Пока пустые подвалы и коридоры не превращаются в баню.
Пока вечер не завершается.
Одного взгляда на командора хватило бы, чтобы понять - тот стоял в шаге от кровавой резни. Дело было не в том, что он быстро шел. Или в том, что под бородой начали проступать пучки еле заметного сероватого меха. Нет, все дело было в том, что он был слишком спокоен. Обычно шутящий, притом довольно вызывающе, обычно громкий, обычно пьяный, в этот раз Нильсен был абсолютно безмолвен. От улиц Веллехорта до ворот. От ворот до предместий. До самого пожарища, он не сказал ни слова. Ни одного. Вообще ни одного. И только в тот момент, когда десяток стражников вплотную подошел к полыхающей мастерской, а встречать их вышла лишь белобрысая тень в синем, с изрядным количеством пятен от грязи и копоти на некогда чистой одежде, горбящаяся и придерживающая левый бок, из уст командора вырвался приказ.
- В кандалы.
Двое отделились от процессии. Бренча доспехами, они направились к одному из храмовников. Точнее, о том, что это храмовник, они еще не знали. Но узнали довольно быстро.
- Орден Цепи. Тит Йоргенсен. - этих слов, произнесенных твердо, но с заметной долей усталости, хватило на полсекунды замешательства, достаточных, чтобы два стражника остановились. А затем бросили взгляд на командующего.
Точнее, на человека, который стремительно переставал быть командующим и превращался в стихийнное бедствие, заключенное в плоть, кровь и доспехи.
- В КАНДАЛЫ. - рявкнуло порождение стихий, заставив дернуться двух представителей власти, которым не нужны были лишние слова. Прямо сейчас им нужно было подчиняться. Прямо сейчас именно это нужно было делать и Титу, чьи запястья, сначала левое обзавелись шикарнейшими браслетами из крепкого железа.
А затем и правое.
Кажется, первым порывом городской стражи было заковать абсолютно всех, кто участвовал в этом деле. И только после этого разбираться с делами.
Вечер же постепенно подходил к концу. Не для стражи, правда. И не для тех, кто несся к мастерской, держа в руках ведра с водой. Вероятно, не чтобы потушить ее, но чтобы огонь не перекинулся на искореженные деревья или же другие здания.
- НА ВЫХОД, ПО ОДНОМУ, И БРОСАЙТЕ ОРУЖИЕ. - раздался еще один крик, но на этот раз принадлежавший уже не командору, но одному из тех людей, что стояли среди стражи и, судя по их виду, стояли выше обычной стражи. И ,кажется, пока командор стоял, не сводя взгляда с храмовника в синем, задачей именно этого хранителя правопорядка было заковывание оставшихся двоих.
- Будьте добры, когда пламя утихнет. - начал было Тит, чуть покачиваясь, чувствуя накопившуюся усталость и делая паузу прежде чем продолжить - На первом этаже здания должно быть тело. Или то, что от него осталось...
Еще одна пауза. Пока тот подбирал слова.
- Нам надо его вернуть из под обломков.
- Вы совсем охренели? - впервые за эту встречу командор произносит слова, не вбивая их летящими на огромной скорости гвозодями в лицо Тита.
- Командор, это дело крайней важности, и для ордена, и для стражи. Пожалуйста. - тон голоса, мягкий, спокойный, но чуть дрожащий. В нем была просьба. Мольба. Только подкрепляемая кандалами на руках.
Еще три фигуры устремились обходить здание. Ровно до того момента, пока один из них не остановился. И, вытащив меч из ножен, не выкрикнул достаточно громко. Так, чтобы его слова донеслись до ушей и Йоргенсена, и Нильсена. И тех из стражи, что обходили мастерскую с другой стороны.
- Оружие на землю! Бросай! - отчаянно кричал молодой человек, что был слишком нервничающий для стражи. По крайней мере для той ее части, что считалась хоть немного проженной. И прямо сейчас он кричал на стоящего вдалеке монстра. Монстра, выглядящего как высокий и крайне перекачанный мужчина, в компании девицы, которая куда меньше вопросов к себе вызывала, хотя из этой парочки именно ей было что бросать на землю. Например, щит.
Йоргенсен медленно выдохнул. И прочел в голове короткую молитву. Короткую молитву, просящую Цейна, чтобы тот не дал сделать хуже.
Тех.Информация.
Дальнейшие посты необязательны, но при желании можно попытаться дать пару зуботычин страже , осмотреть уже сгоревшее здание или же сделать таймскип до более спокойной обстановки. На свое усмотрение, вне очереди и в свободном режиме.
Квест провисит открытым до 10.08, после чего в него будет закинут пост с подведением итогов, а тема будет закрыта.
Nihil
[/float]Здесь было тихо. Довольно тихо. Тише, чем стоило бы, учитывая окраину города. Тихий ветер. Тихий шелест остатков снега. Тихий огня свечи, потушенной и оставивший в окне башенки на верхушке мастерской зияющую пустотой глазницу темного окна. Это было странно. Достаточно странно, чтобы связывать эту странность с другими странностями. Не то чтобы совсем уж вызывающе странно, но достаточно, чтобы по замерзшей грязи, постепенно теряющей твердость под сапогами, стучали каблуки и трость, выбивая медленный ритм походки. 
