Спокойный вечер, безветренный, редкие облака рваными перьями растянулись по темнеющему небу. Штиль. Именно этим ёмким словом описал бы погоду обитатель побережья. В Пределе тоже бывал штиль, счастливые и светлые дни, когда ветер не поднимал частицы омертвевшей земли в воздух, гоняя по пустому пейзажу серые волны.
Предчувствие скорой бури, тревога, одиночество и тишина, не позволяли сомкнуть уставший от нехватки сна глаз. В доме царит порядок, но нет уюта и тепла, всё серо и строго, под стать серебристой стали инструментов и выверенной форме оных. Врачеватель заканчивает скручивать хлопковые волокна в пушистые облака ваты, когда в его дверь бьют сапогом. Знакомый низкий голос, сбивчивый, больше похожий на баранье блеянье, звучит тревожно, если не испуганно. Оставив монотонную работу, мужчина торопливо приближается к двери, на которую обрушиваются новые удары, всё настойчивее и настойчивее.
Боров, с детским лицом и таким же умом, врывается в полумрак коридора, - я ничего не делал, - дрожащим голосом блеет детина, - нашёл у дороги, думал, что она уже этого того самого.
Серый глаз деревенского врача устремлён на тело гуманоидное в общих чертах, но с признаками звериными. Привычным и отточенным жестом мужчина указывает детине на проход, образованный обрезками белых простыней, что делят и без того скромное пространство на тесные палаты, - идём, Малыш Грэм.
Малыш послушно следует указаниям врача, не отпуская из своих больших и мягких рук хрупкую ношу, держа её как пойманную птичку, достаточно нежно, чтобы не раздавить, достаточно крепко, чтобы не упустить. Малыш Грэм без лишних указаний помогает врачу устроить тело на жёсткой, холодной и начищенной, как стол для трапезы высокопоставленных гостей, кушетке. Пока Малыш в изголовье подталкивает под изящную шею подушку, врач стоит у изножья. Эта палата использовалась в иных целях, но отклонение от анатомии рода человеческого, и необходимость комфорта для всех, подталкивает на подобное решение. Лёгкие, изящные ноги, находят покой на обитых телячьей коже подколенниках по обе стороны ложа.
Было бы разумнее Малышу Грэму не тащить её, врачу было бы разумнее бросить её на заднем дворе, дав ночному холоду закончить чужую работу и избавить душу от земных тягот.
Стянув перчатку с мумифицированной руки, врач коснулся шеи зверолюдки, ощутив под указательным и средним пальцами слабое биение. Животная живучесть.
- Ты можешь идти, Малыш Грэм, - ровным, спокойным голосом, с толикой ласки, обращается к детине деревенский врач, отодвигая в сторону подвешенную простыню, открывая себе доступ к другой палате и шкафчику секретеру, - я верю тебе.
Малышу любопытно и страшно одновременно, но страх сильнее, его выдаёт резкий запах пота, сжатые ладони, быстрый шаг которым он покинул дом деревенского врача, не придержав дверь.
Оставшись наедине с незнакомкой на столе, деревенский врач складывает руки в заклинательном жесте. У него нет времени, нет хотя бы пары дополнительных рук, на стандартные меры для такой ситуации.
- Ещё здесь, это поражает меня. Сейчас боль отступит, притупится, тело станет непослушным, кратковременное ощущение падения сменит холод и онемение, затем, у нас будет больше времени, - голос деревенского врача зазвучал мягче, спокойнее, уверенней и каждое его слово сопровождал нечёткий жест, взмах руки или движение кисти. Огонёк свечи задрожал, закоптил, зашипел на творящееся колдовство.
Чтобы помочь ей, он должен был сделать это, приблизить к смерти, сделать подобной впавшему в спячку зверьку, поставить у самого края и крепко держать душу в теле, сохраняя самые важные для обратного процесса функции. Её мозг мог бороться, посылая беспорядочные команды, редкие глотки драгоценного воздуха насыщали ленивую кровь, ещё качаемую сердцем, ритм которого было не увидеть и теперь едва ли можно было нащупать.
Светлый хлопковый халат туго обхватывает плечи и пояс врача, вытягивая узкий силуэт, перчатка возвращается на сухую руку, чтобы извлечь из передника халата вполне обычные ножницы. Для работы, ему нужно её освободить. - Прости, но мне придётся это сделать, лежи спокойно, мне не хочется привязывать тебя прямо сейчас. Если можешь говорить в таком состоянии, старайся не злоупотреблять этим. Сейчас твоё тело начнёт голодать, береги каждый вздох, дай заклинанию набраться силы и себе немного времени на привыкание.
Заточенные ножницы не ощущают сопротивления, твёрдая рука врача мягко скользит по прямой линии, открывая простор для догадок, что произошло с этой смертной душой и через какое испытание ему придётся её провести прежде чем всё будет определенно.

Отредактировано Теофилус Кассий Серрано (2022-11-09 15:32:35)

На несколько мгновений деревенский врач поднял голову, выпрямился, встретился взглядом с бегающими глазами лисы, по крайней мере попытался. Взгляд вроде бы вполне осознанный, да и голова с парой примечательных пушистых ушей целёхонькая, но для себя врачеватель принял вполне обоснованное и твёрдое решение, - не поить, хотя бы сегодня, будет завтра дышать, там и посмотрим.
Края распоротой одежды врач аккуратно развернул как ненужный фантик и оставил распростёртыми на рабочем месте. Тело совсем молодое, на его взгляд в силуэте зверолюдки ещё читалась подростковая угловатость, оставалось надеяться, что силы у её тела есть не только на возрастные изменения, но и на исцеление. Надо только сделать так, чтобы было чему исцеляться.
Руки врача коснулись плеч, провели по ключицам, открытого перелома не было, что очевидно, закрытого он тоже не нащупал. Многие недооценивают эти тонкие и хрупкие косточки, только после перелома ключицы руки могут стать холодными, потерять чувствительность, из-за повреждения тканей острыми краями кости и осколками.
Опустившись ниже, мужчина начал прощупывать рёбра зверолюдки, медленно и очень аккуратно, препятствие на пути его пальцев в виде груди совсем не смутило, безусловно очень симпатичной, он касался её не так, как этого ожидаешь от мужчины. Без жадности, интереса, грудь зверолюдки была просто ещё одним органом. Лёгкое нажатие в верхней трети, из-под кончиков пальцев ускользает молочная железа. Он знает, что от всех его манипуляций может быть неприятно, но сохраняет спокойное выражение лица и беспристрастный взгляд, не позволяя просочиться беспокойству или сочувствию.
Подмышечная впадина и плавно вниз, огибая грудь, затем нижняя треть и маленькая косточка в центре, так похожая на крошечный меч. Всё было цело, под своими руками врач не ощутил хруста, не услышал, как лопаются пузырьки воздуха собравшиеся там, где их быть не должно.
- Очень и очень хорошо, прошу прощения за доставленные неудобства. Хорошая новость в том, что в вашей груди чисто, - а про плохую он предпочитал не говорить, тем более, то была лишь догадка.
Большая и мягкая область живота и паха, на первый взгляд целостная. Поставив ладонь ребром и слегка надавливая, деревенский врач начал вести снизу вверх, проверяя положение органов и их тонус. При таком болевом синдроме врач ожидал, что всё будет напряжённым, каменным и неподвижным, тем не менее, ему должно быть легко отличить один орган от другого. Деревенский врач протяжно и задумчиво хмыкнул. Ниже склонившись над зверолюдкой он перешёл к более тщательной пальпации, прощупывая каждый орган, до которого мог дотянуться, порой давление от его пальцев сменялось постукиванием или очень настойчивым нажатием, словно он хотел продавить её плоть рукой. Мужчина периодически поднимал голову, чтобы посмотреть на цвет лица зверолюдки, а также пальцев её рук и ног.
Хмыканье повторилось и врачеватель молча покинул зверолюдку, чтобы вскоре вернуться с тёплой водой, маленьким мягким полотенцем и стеклянным флакончиком завёрнутым в него.
- Будет больно, если станет невыносимо, мне необходимо об этом узнать. Тогда используем это, - достав флакончик, врачеватель поставил его на столик, так чтобы зверолюдка могла его видеть, - начнёшь видеть сны наяву, боли, я надеюсь, станет меньше.
Смочив полотенце, мужчина аккуратно омыл пах зверолюдки и живот, от воды пахло чем-то растительным и горьким. Пока влага испарялась, было немного времени для того, чтобы раскались рабочий инструмент в пламени свечи. Он не сомневался в том, что хорошо обрабатывает инструмент, точит после манипуляций, это был своего ритуал, что успокаивал его и приводит мысли в порядок. Пока лезвие остывало деревенский врачеватель открыл и выдвинул несколько ящиков из шкафа секретера, чтобы иметь под вытянутой рукой достойный набор.
- Не люблю резать по живому, но иначе резать придётся по мёртвому, не от паха к животу, а от глотки и до паха, - с этой мыслью чуть тёплое лезвие коснулась мягкой кожи. Стороннему наблюдателю могло показаться, что инструмент в руках врача плавит под собой плоть как топлёное масло, рука врача чувствовала как плоть сопротивляется, рвётся на кончике лезвия, тонкий слой жира идёт легче, к мышцам, каждое волокно как смазанная свежим воском нить, лезвие норовит соскользнуть.

Отредактировано Теофилус Кассий Серрано (2022-11-09 15:32:04)

Пока её лицо наливалось краской, щёки и губы наливались красным как зреющая брусника, всё было хорошо. Когда её губы и пальцы будут синими как спелая голубика или белыми как снежноягодник, будет очень плохо. Где-то глубоко внутри деревенский врач завидовал тому, как много в ней жизненных сил, это было прекрасно, стремление жить столь яркое, что затмевало собой восторг от любого волшебства. Как кипит в ней кровь, даже под его чарами.
На столе и под руками врача издают множество самых разных звуков, кто-то молится, кто-то ругает всё на чём свет стоит, бывали и те, кто начинал каяться в своих грехах и на плечи врача ложилась новая тяжелая ноша, не перестать видеть в человеке человека, в каких ужасных вещах ему бы не признались. Но такие звуки, врач лишь тихо хмыкнул себе под нос. Зверолюдка тем не менее, была умницей, она держалась, не пыталась вскочить, выцарапать ему последний глаз, - молодец девочка, только держись.
Если бы уши у врачевателя могли сворачиваться в трубочку, они бы свернулись, не дрогнув и не выронив от протяжного вопля зверолюдки хирургического ножа, - терпи, терпи моя хорошая, - заворковал врач, мягко, настойчиво, когда отложил в сторону нож, чтобы прикрыть кровящий разрез свёрнутой в рулон узкой полосы ткани. На глаз он мог прикинуть вес девушки, но вот как её организм, так похожий на человека, отнесётся к каплям, которые он всё же решил ей дать, возьмёт ли её. Склонившись над лицом зверлюдки с узким стеклянным носиком флакона капель над губами, - приоткрой рот, милая моя, станет легче, - как бы ему хотелось ей это обещать.
Клыки совсем нетакие, какие у людей, крупнее, возможно прочнее. Отодвинув язык зверолюдки, деревенский врач наклонил флакон чуть сильней, жидкость собралась в крупную каплю и сорвалась под корень языка. Три, должно быть достаточно для молодого человека в расцвете сил.
Помня о том, какой эффект производит это средство на сознание, мужчина решил принять меры предосторожности, не очень туго привязав руки зверолюдки к ножкам стола. На этот случай у него были кожаные ремни, порядком потёртые. Да, руками помахать она ещё сможет, по крайней мере не вскочит и не начнёт играть с новым интересным объектом.
Однажды мужчина принял собственный кишечник за праздничную ленту, какую растягивают между домами в крупных городах. Да он разве что к лицу не приложил кишку, чтобы запомнить какая мягкая эта ткань. К несчастью, работать пришлось буквально в полевых условиях и унять руки господина было практически нечем.
- Надо просто немного подождать, совсем чуть-чуть, - вновь заговорил врачеватель, медленее, чем обычно, пока рука его коснулась лба зверолюдки, убирая волосинки с лица и поглаживая её по голове от лба к темечку. Хотелось утешить её, успокоить, быть более сочувствующим, словно на столе лежит не просто чье-то тело, а кто-то более близкий, знакомый, но он даже имени её не знал, да и видел скорее всего в первый и в последний раз.
Пока врач смотрел на бледное лицо зверолюдки, ждал признаков того, что средство сработало, его осенило. Ему нужно будет записать свои наблюдения, для себя и для того, в чьи руки перейдёт всё то, что останется после него, его знания и книги.
Теперь он мог продолжать, вернуться к делу, стерев с хирургического ножа загустевшую кровь, убрав потяжелевший и разбухший тканый валик. Немного подумав, врач вложил в руки зверолюдки пару валиков побольше, по одному на руку, может быть так она меньше травмирует себя и будет немного занята.
Деревенский врач старался рассекать её как можно ровней, нанося как можно меньше вреда её телу своими действиями. Из-за собравшихся и загустевших кровяных капель было плохо видно, в каком состоянии её нутро. Он уже должен был увидеть её чрево, матку, тонкие и нежные рога, трубы, первые изгибы и складки кишечника, но видел только свернувшуюся кровь, чувствовал запах, от которого можно осесть на пол. Кашлем прочистив горло, деревенский врач продолжил рассечение, надеясь, что выше он увидит хоть что-то. Органы, или кашу, что раньше была ими. Нет, если бы там была каша, он бы уже почувствовал это ни с чем не сравнимое зловоние. Из неё не хлестало, не лились ручьи крови, это было хорошо. Хирургический нож скользил дальше, выше, уже должна быть видна дуга вогнутой вниз толстой кишки, желудок и печень, но он мог их лишь нащупать.
- Чтобы не произошло с тобой, как бы это ни было ужасно, мы исправим последствия, вместе, - заговорил врач, бросив взгляд на личико зверолюдки, пока рука подкладывала к краю разреза очередной валик. Ещё немного вверх, полностью открыв область в которой должна быть печени, опасаясь, что хирургический нож вот-вот резанёт по ребру, врач отложил инструмент, в сторону. Эластичная кожа, даже рассечёная, закрывая обзор, не меньше чем беспорядок в нутре зверолюдки. Стальные и холодные зажимы, с плоским гладким носиком, их братьями близнецами кожевники растягивают шкуры зверей на станке. Почти то же самое должен был сделать врачеватель, растянуть симметрично кожу, стараясь не навредить мышцам, зафиксировать весом зажимов.
Даже если бы он мог согреть сталь в своих руках, он бы не стал этого делать, инструмент должен был оставаться чистым. Зажимы хватаю проть в клещи, сжимаются на ней как челюсти охотничьих псов, мёртвой хваткой.

Отредактировано Теофилус Кассий Серрано (2022-11-09 15:31:28)

Будь в доме хоть немного холоднее, над телом зверолюдки собрались бы клубы густого сизого пара, к счастью, вверх тянулись одинокие кривые и быстро тающие столбы, больше напоминающие дымок от одиноких и разбросанных по телу искр. Деревенский врач отдалился когда тело на столе выгнулось, выплюнуло собственное нутро, расплескав по ровной поверхности всё то, что раньше было едино и потому прекрасно, ещё мгновение назад гармонично лежал виток за витком, повторяя нежные изгибы.
- Может быть, так даже лучше, почищу всё внутри, осмотрю каждый ранее скрытый орган и виток кишок, - мысленно утешил себя врач, поджав губы и созерцая образовавшийся на рабочем месте беспорядок. На первый взгляд выглядело неплохо, главное, как можно скорее вернуться к этой объёмной задаче.
Если он сможет, если она выживет, его это будет крайне довольно и на время успокоиться, до другого тяжелого случая. И он непременно опишет этот случай со зверолюдкой, в мельчайших подробностях.
- Лопну? - уже было переспросил в замешательстве врачеватель, вновь склоняясь над зверолюдкой и всматриваясь в неё так глубоко, насколько это возможно. Рука врача потянулась к матке, такой маленькой, что свободно ложиться в его ладонь. Настойчиво и нежно мужчина отодвигает матку, что нависает над раздутым до предела пузырём, - теперь вижу, милая, но это поправимо.
Времени разбираться нет, тем более, что причин может быть великое множество, может быть эта зверолюдка воспитание многих и просто не хочет мочиться по себя, более вероятно, что просто не может и накопление мочи не приведёт ни к чему хорошему. Переместившись в изножье, деревенский врач остановился между поднятых и разведённых в стороны женских ног, почти сел на корточки, стараясь не загораживать себе обзор. Перчатки были уже порядком перепачками, пришлось кое-как снять их, оставить на краю её ложа. Пергаментные сухие пальцы развели половые губы в стороны, открывая взору всё, что он хотел увидеть как врач. Крошачная и узкая щёлочка спряталась под клитором, среди мягкой и здоровой розовеющей плоти. Созерцание подобного вполне естественно могло привести к напряжению, но на этом приятный момент и заканчивался, впереди была тяжелая и непростая работа.
Для такой маленькой и тонкой уретры врач выбрал самый короткий и миниатюрный из инструментов, единственной задачей которого было расширить и открыть проход. Оставалось надеяться, что этого хватит и ему не придётся расширять её, используя больший диаметр.
Врачеватель внимательно осмотрел инструмент на предмет сколов и трещин, после чего омыл в воде, тщательно смазал в текучей и скользкой смеси, почти утратившей аромат водорослей, из которой был изготовлен, - приятного, вероятно, будет мало. Но облегчение принесёт.
Более мягкая трубка, бывшая когда-то сосудом крупного животного, должна была заменить собой медный инструмент, после успешного расширения, и донести содержимое до стеклянной банки.
В руках врача трубка не успела согреться, холодный и влажный изогнутый кончик примерился к крошечному и нежному отверстию, нацелился на него как пчелиное жало. Неторопливо и осторожно, твёрдой рукой, деревенский врач направлял инструмент внутрь, стараясь не слишком налегать и внимательно следить за реакцией зверолюдки. Свободная рука врача легла на лобок зверолюдки, почти не оказывая давления. Чуть ниже того места, где начинался разрез, в полном понимании того, что он не сможет удержать её от рывка, тем не менее, он старался сохранить удачное положение для процедуры. Меньше всего мужчине хотелось причинить ей боль. Одно неверное движение и он проложит ложный путь, или всё придётся начинать с самого начала, раздражая орган прилегающий к местам более табуированным, сокровенным, интимным.

Отредактировано Теофилус Кассий Серрано (2022-11-09 15:31:10)

Врач не мог оставить без внимания достаточно осознанный интерес к происходящему. Если он подберёт слова понятный ей, то всем будет спокойнее. С неё спадёт тревога, хоть часть её невыносимо мучительного веса. С его загривка соскользнёт липкое и неприятное ощущение того, что он мучает её. - У тебя переполнен пузырь, если не освободить путь, жидкость продолжит собираться, когда места не останется, она пойдёт вверх. Тебе нужно освободиться, излить всё накопившееся. По какой-то причине ты не можешь сделать это самостоятельно. Не сделала до сих пор. - Неторопливо, прочитал короткую лекцию деревенский врач, опустив описание ощущений которыми будут сопровождаться последствия, как и описание самих последствий, это всё равно ничего не даст.
Инструмент свободно двигался в уретре зверолюдки, деревенский врач не испытывал сопротивления плоти и всё должно было пойти хорошо, по крайней мере он на это надеялся. Не торопясь, стараясь избегать провоцирования тянущего ощущения и лишь с уверенностью, что инструмент скользит в узком канальце, врач извлекал его. Рука на лобке приподнялась, осталось только давление от кончиков пальцев, ещё соприкасающихся с кожей.
Рука с инструментом приподнялась, выравнивая положение изогнутой стали в уретре и продолжая выход наружу. Успешно закончив с извлечением, деревенский врач отложил в сторону вобравший в себя тепло тела и приторно сладкий запах инструмент.
Катетер из аорты был тщательно смазан, в руках он почти не ощущался, совсем лёгкий, но гибкий и достаточно прочный.
Прежде чем погрузить его в уретру зверолюдки, врач быстрым движением смахнул оставшийся от крупной капли влажный след, уходящий к ягодицам. Ладонь вновь вернулась на живот, на этот раз, с более ощутимым давлением. По мере того как катетер входил внутрь, ладонь врача давила, массировала, стимулируя зверолюдку опустошить мочевой пузырь. С людьми такая массирующая стимуляция хорошо работало, даже с довольно упрямыми и регулярно страдающими от задержки и непроходимости. Пока же врач видел только несколько скудных капель в стенках катетера.
Медленно, глубоко вздохнув, врач стряхнул перчатку со свободной руки, доставая из-за пояса чистую и вдевая руку привычным скользящим движением по-собственному бедру. Смягчив стимуляцию в паху, что не давала желаемого эффекта в текущем положении, врач решил пойти другим путём. Деревенский врач вспомнил, как порой помогают дорогим породным щенкам испражниться, имитировать вылизывание суки он не собирался, идея была немного другой, совмещающая в себе знания о работе рефлексов и анатомии.
- Будет странно, если это сработает, но я молюсь, чтобы это сработало, - пробурчал врачеватель, смазывая указательный и средний палец. Иногда пациентки сетовали на появляющиеся позывы к мочеиспусканию во время осмотра, так что, врач решил попытаться использовать этот опыт. - Прости меня, милая, в очередной раз, - с этими словами, холодные и влажные от смазки пальцы врача раздвинули губы, скользящим движением сверху вниз, профессионально, без ласки и нежности, проникая во влагалище. Всё что ему теперь нужно было это стимулировать первую треть, прилегающую к уретре и мочевому пузырю, вместе с этим продолжая намного более мягко стимулировать у лобка.
Совсем маленькая, узкая, как девочка только вошедшая в пору юности и бурной любви, врач не хотел даже думать о том, что зверолюдка испытывает от подобного вмешательства, но другую мысль он просто не мог упустить, - будет тяжело рожать. Взгляд врача сосредоточился на тянущейся из уретры трубки, он уже был готов умолять её, в виске стучало, словно часовой механизм начал отсчёт в секундах. До какого события? Дурной мысли о том, что связи здесь потеряны, стимуляция не приносит результата и ему придётся работать делая вид, что всё в полном порядке?
Всё плохо, она сама не раскрывается, сломана, не работает, тело не слушается. Последствия чар? Случайный фактор который не был учтён? Не важно. С силой моргнув, так что перед взором заплясал огоньки, деревенский врач мысленно окатил себя холодной водой, смыл всё лишнее. Вернулся к началу, к ещё не остывшему жёсткому инструменту для расширения протока. Прекратив всякую стимуляцию из-за острой потребности в паре свободных рук. Тупой изогнутый конец инструмента - крючок, катетр - нить, поддеть, ввести вместе с инструментом, протолкнув через сжатое кольцо сфинктера, прямо в мочевой пузырь. Это может иметь свои последствия, но это потом.
Глубокий вдох помогает врачу собраться с мыслями, левая рука удерживает катетр, правая изогнутый инструмент, вместе он погружает их в уретру, вновь. - Бедная моя девочка, - воркует деревенский врач, вводя инструмент в уретру до тех пор, пока изогнутая головка не упирается в мышцы. Уверенно и настойчиво, невидимое препятствие пластично и под напором раскрывается. Инструмент тянет с собой катетр, плавно врач поворачивает инструмент движением кисти, изогнутая и сплющенная часть инструмент встаёт ребром, создавая зазор, в котором свободно лежи катет, путь свободен.

Отредактировано Теофилус Кассий Серрано (2022-11-09 15:30:55)

У деревенского врача не была права неправильно среагировать на все те стоны и прочие звуки, издаваемые зворлюдкой, на движения хвоста и ушей, что наверняка несли какое-то своё значение, были эмоционально окрашены. Единственно верным вариантом врач видел отсутствие какой-либо реакции, не воспринимать лежащую перед ним как женщину, не понимать и не принимать очевидного. У него это неплохо получалось. Выражение лица оставалось беспристрастным, не выражая смущения или напряжения. Всё напряжение было у него в мозгах, потом он сможет скинуть его, отойти подальше от дома, покачаться среди ничего на ветру, как тростник, или выкурить самокрутку, если будет совсем плохо.
Хотелось закрыть уши, закупорить их, от зверолюдских воплей, но у него не хватало на это рук, их не хватало даже на то, чтобы удержать её ноги. Врач всё ещё держал буж и катетер, наблюдая за тем, как зверолюдка опустошается, сначала бурно, потом по капелькам, сцеживаются скудные останки, постепенно пополняющиеся, капля за каплей. - Нет, не убиваю. - Совершенно спокойно ответил деревенский врач, но бровь его немного удивлённо поползла вверх. - Может показаться что да, но ответ совершенно точно отрицательный. - Убедившись, что вся конструкция держится и намереваясь продержать её ещё немного в теле зверолюдки, врач убрал руки и наконец-то смог почесать нос о предплечье.
Очередной раз окинув взглядом зверолюдку врач заключил, понадобится чистая вода, вывалившиеся внутренности скоро начнут подсыхать, много воды, и самые тонкие перчатки из имеющихся, не голыми же руками лезть внутрь. Больше ткани лоскутами и ваты тугими валиками. - Лежите спокойно, береги силы. - С этими словами деревенский врач оставил зверолюдку на несколько минут одну, пока подготавливал и собирал всё нужное, появляясь на несколько секунд, чтобы оставить свою ношу и стола и вновь скрыться за подвешенной под потолок простыней.
Закончил свои хождения врач на самом тяжелом, на ведре чистой воды. Оставив его у изголовья, врач бросил взгляд на лицо зверолюдки. Губы совсем сухие, в трещинах, выглядит измученной, уставшей. Поить он её не мог, но мог куском смоченной ткани протереть лицо, губы, плечи и шею. После такого сиюминутного порыва к заботе врач сделал шаг к изножью, вооружившись щипцами и валиками. Чтобы увидеть то, что раньше было спрятано кишечником, надо сначала очистить всё, убрать остатки сгустком, коих внутри быть не должно и продолжить искать, что так терзает девушку на его столе.
В опустевшем нутре появилось много места, исчезла опора, по крайней мере часть её, стали видны почки, желчный пузырь, желудок. Врач методично убирать сгусток за сгустком, вёл валиком по скользким эластичным стенкам нутра, видел как за тонким барьером из внутреннего слоя тканей, огораживающего и оберегающего органы, порой оживали мышцы, расползались реки сосудов с притоками и устьями.
Редкий, но почему-то не счастливый момент, когда можно видеть в разрезе ещё живые органы, к тому же в молодом теле. Внутри она тоже была почти как человек, но на взгляд врача желудок зверолюдки был увеличен, не настолько, чтобы это сразу бросилось в глаза, но врач решил всё же уделить этому внимание. Тем более, что он был сейчас доступен и деревенский врач мог осмотреть его, возможно даже ощутить под пальцами содержимое желудка, если он конечно был наполнен.
Вооружённый самыми тонкими перчатками, деревенский врач отложил в сторону щипцы и окровавленные валики, запустил обе руки в нутро, обволакивая желудок зверолюдки руками и кончиками пальцев заходя ей практически под рёбра. Форма была более чем привычная, можно даже сказать правильная, но объём. Желудок мог много рассказать о ней, да и не только о ней, о её предках, о том в каких условиях они жили, и по своим ощущения врач смел предположить, что такой желудок у зверолюдки был не просто так. Хищник сыт только после успешной охоты, успешная охота случается не каждый день, лучше взять больше в удачную охоту и запасти, чем полагаться на скорую повторную удачу.
Некоторые пухнут от голода, но это явно был не тот случай. Желудок в руках как пузырь, его можно перекатывать из ладони в ладонь и он бы плавно перетекал если бы врач так делал, наполненный небольшим количеством желудочного сока.  - Хорошо ли вы кушаете, милая моя? -

Отредактировано Теофилус Кассий Серрано (2022-11-09 15:30:33)

Деревенский врач понимал, что есть в мозгах заданные команды, что помогают сбавить болевые ощущения или выразить наслаждение, например мат, но зверолюдка явно была сторонницей как можно более громких охов. В голове врача уже начала зреть мысль о том, что пора смастерить кляп из подручных мастериалов. Это всё же немного отвлекает от работы.
- Держи в себе, пожалуйста, сейчас положу на место. - Настойчиво попросил врач, строго глянув на зверолюдку. Но прежде чем положить, он должен был его примерно измерить и у него не было под рукой подходящего инструмента, пришлось выкручиваться и удерживая желудок на одной рук и запястье с предплечьем, измерить его в пядях.
- Слабо наполненный желудок, содержимое неизвестно, длинная примерно двадцать семь сантиметров, от большой до малой кривизны сантиметров десять. Сколько он может свободно вместить, милая моя? Литра три, может четыре? Полагаю, что сейчас мы этого не узнаем. Тело, дно и вырезка желудка выглядят великолепно. - Заключил деревенский врач и аккуратно опустил желудок на место и взгляд его перешёл к желчному пузырю, а затем поджелудочной железе, как было известно врачу, эти органы весьма плохо переносят травматизацию, а пузырь ещё и имеет свойство перекручиваться. Как хорошо, что всё было буквально под рукой и склонившись совсем близко, врач мог рассмотреть желчный пузырь. Протоки не были перекручены, орган лежал в витке кишки, прямо на печени, так похожий на переспевшую, немного пористую грушу. Это однако не вызывало желания укусить его, но может среди эльфов из страшилок нашлись любители столь кислой и горькой приправы. Тело, дно, шейка выглядели цело. Прикасаться к пузырю врач не стал, не хватало только так грубо спровоцировать выброс кислоты в желудок или её застой в протоке. Единственное чего он коснулся, это сам проток, что вёл к желудку. Слегка сжимая его пальцами, так, чтобы почувствовать как эта тонкая трубка в теле сопротивляется, желая вернуться на законное место, в каком тонусе она находится и не наполнена ли кислотой прямо сейчас, что не проходит в желудок и в пузырь вернуться не может. Трогать проток было всё равно что тянуть натянутую до предела струну. И если это струна, кто тогда лежащая перед ним. Звуков она всё ещё издаёт более чем достаточно для музыкального инструмента, с той только разницей, что музыкальные инструменты не извиваются под руками того, кто старается извлечь из них звук. 
- Здесь всё тоже хорошо, я бы даже сказал, что красиво. Обычно внутри бардак даже при видимости порядка, но вы, милейшая, в прекрасной форме. Нет уплотнений, изменений цвета, пятен, что могли бы свидетельствовать о некрозе или воспалительном процессе. - Больше для себя отметил врач, немного размяв шею, что начала затекать из-за не самого удобного положения тела, плавный кивок головы вправо, влево и вновь за работу.
Если на секунду поверить поэтам, что печень - это средоточие жизненной силы, то у зверолюдки силы было более чем достаточно. Какая-нибудь дремучая колдунья многое отдала бы за такую печень для своих странных гаданий. Врач отдал бы всё, чтобы такая печень была принята как идеальный образец органа. Обширный, яркий, влажно блестящий орган, приятного тёмно-бордового цвета, деревенский врач едва смог бы удержать его в двух руках. Вынимать печень из живого тела врач не стал при всём желании, но он прикасаться к органу, несколько нетерпеливо изучал его состояние, забираясь прямо под диафрагму пальцами, обволакивая ладонями обратную сторону и пробираясь пальцами между свободно расходящихся долей печени. Всё это любопытство, нетерпеливость, отсутствие возможности увидеть всё и необходимость опираться на осязание, могли бы сделать процесс особенно интимным, будь деревенский врач из тех, кто буквально любит за внутренний мир. 
Деревенский врач не стал никак комментировать состояние органа, у него просто не было для этого слов. Только желание увековечить его, но как? Не просить печень сейчас, или когда-нибудь потом, когда жизненный срок её подойдёт к концу. К тому моменту её печень будет нести на себе следы множества жизненных невзгод. По крайней мере, врач мог запомнить её как можно лучше, описать самым подробным образом, описать, может быть на основе описания сделать модель печени, она будет отражать сугубо поверхностные атрибуты печени в идеальном состоянии, но лучше так, чем месяц ждать гробокопателя, чтобы показать какому-нибудь юному дарованию печень для подробного описания развития событий, которое ждёт его при злоупотреблении.
Убрав руки от печени, деревенский врач перевёл взгляд на другой орган серовато-розового цвета. Весьма рыхлая на вид поджелудочная железа была надёжно защищена скользкой прозрачной капсулой. Голова органа была зажата в витке кишечника, прямо под желудком, впивалась в гладкую стенку кишки, как голодная пиявка. Рыхлое тело органа свободно лежало, полное соков, как переспелая виноградная гроздь, если сжать его в руке, эффект, само собой, будет не совсем тот же, скорее всего железа просто выскользнет и шлёпнется на пол, сохранив свою целостность. Учитывая, что зверолюдка явно испытывала острую боль, деревенский врач внимательно осмотрел орган на предмет повреждений и следов возможного заболевания. Взаимодействовать с органом не представлялось возможным, оставалось только наблюдать. Множество протоков тянулось от него, как ветвистый росток от упавшего в плодородную почву плода.
Деревенский врач всё ещё не понимал, почему с ней происходило то, что происходило. Выпрямившись и прекратив склоняться над ней как коршун или стервятник, мужчина выразительно посмотрел в большие, слезливые глаза. Плечи его слегка опали, привычным, скользящим по боку движением, он стянул с руки перчатку, чтобы чистой рукой извлечь из маленького кармана платок и вытереть влагу в уголках глаз зверолюдки. - Не смотри на меня так, прошу. Мне уже тоже хочется плакать. Всё ещё не ясна природа того недуга, что вызывает у тебя столь острую боль. Иногда мне даже жаль, что я уже не подмастерье и рядом нет мастера, что ткнёт меня носом в нужном направлении. -