И, когда наступает вечер и щелкает замок его двери, Петра словно заново учится дышать.
Староста ложится рано, чтобы встать с рассветом.
Рассвет ждет и Петру, но и тело и разум ее жаждут свободы, смахивают на холодный пол тонкое одеяло, распахивают скрипучие створки окна - она не боится ни шороха, ни громкого шума, потому что сон старосты, что закон - невозможно нарушить.
Во всяком случае, кто не знает, чем это грозит?

Деревня не спит.
Макондо не жаждет сна - оно хочет жить.
Но Петра сегодня жаждет одиночества. Она знает каждого человека, чьего общества сейчас избегает; знает имена всех в шумной компании, от которой прячется в тени сарая. Испуганно вздыхает, чуть не врезавшись в уединившуюся парочку, луне клянущуюся в вечной любви - она знает и их, и их родителей.
В Макондо редко появляются новые лица. Если и появляются, староста и Петра встречают их первыми - таков порядок, таков неписанный закон. А что поделать? Как правило, новые лица в деревне появляются именно из-за старосты и Петры.
И их бога.
Она воровато оглядывается по сторонам, захваченная врасплох своими мыслями. Петра не боится шуметь, но думать неправильные мысли она боится больше всего на свете. Она, конечно, и не ведает, что магия, с рождения наполняющая ее кровь, чувствует этот страх, бурлит и изо всех сил растет. Как Петра обнимает себя, забредя в мыслях слишком глубоко, так ее магия пытается обнять сами мысли, чтобы никто, кроме хозяйки, не мог больше до них дотронуться.

Но нет, Петра этого не знает. Подстегнутая страхом, девочка вдруг пускается наутек, как можно дальше от деревни, в сторону леса - обжитого, знакомого не меньше жителей деревни.
В какой-то момент лес становится опасным. Там живут медведи, волки, да кто только не водится! Деревенские обвалили несколько деревьев в ряд, чтобы обозначить начало опасной территории; Петра не боится медведей, но боится неизведанного.
Тем интереснее шорох и последовавший за ним всхлип где-то поблизости.
Темный лес обманчив.
Ночью в лесу не бывает тихо, что уж говорить о вечере?
Но, прожив рядом с лесом достаточно, ты заучиваешь все звуки, которые может донести до тебя ветер. И, хотя нет ничего необъяснимого в шорохах, да и обманчиво человеческие всхлипы могли принадлежать дикому зверю, Петра знает точно: там кто-то есть.

Летом по лесу бродить приятно, а сейчас, с приключенческой целью, особенно. Это как пойти по грибы, только добыча куда больше.
Петра вдруг замирает - ой! А вдруг враг? Тут, конечно, поможет на месте же подобранная увесистая ветка. Ветку приходится держать двумя руками; она пачкает ладони и накинутый поверх ночнушки плащ - когда такие глупости волновали детей?
Петра смело топает вперед.

В Макондо нельзя попасть случайно, и это как будто бы сделано специально.
О каждом новом госте, о каждом новом жителе староста узнавал месяцем раньше, а Петра - неделей.
И потому лежащая на земле белая-белая девушка внушала ужас.
Она источала опасность. Петра знала это точно: знала, что надо бежать, знала, что нужно предупредить старосту и, наверно, жителей деревни.
И потому Петра ткнула в нее своей палкой.

- Ты еще кто такая? Эй! Вставай. Откуда взялась? Вставай, говорю!

Палка крошится в руке белой девушки, и Петру охватывает ужас. Холод бежит по спине, бьет в колени, комком забирается в горло. Вспотевшими ладонями огрызок держать все труднее, но отпустить она его не может - единственная защита, пускай и заведомо бесполезная.

- Я не ребенок, - она цепляется и за возмущение, чтобы всеми доступными эмоциями страх отогнать. - Мне... Мне уже тринадцать! - Выпаливает Петра, почти такая же белая, как женщина, лежащая на земле.

Лукавит.
Двенадцать еще.
Это, впрочем, ложь все равно лишенная смысла - какое монстру дело, сколько лет человеку, которого он может сожрать?

- Д-деревня, - кивает Петра.

Для нее Макондо - это истина. Как удивительно то, что женщина до него добралась, так странно то, что она о нем не знала.
В груди клокочет столько эмоций, что слезы подступают к глазам.
Она сглатывает чувства, холодящие пальцы. Под ногами шуршит трава, в ушах гулом отдается далекое карканье и песни лягушек. Бежать. Получится?
Белая женщина не выглядит угрожающей. Она возвышается над Петрой ужасающим колоссом, но не пытается напугать. Паника, бушующая в голове, как будто бы безосновательна.

- Это Макондо, - губы начинают дрожать, и голос вслед за ними. - Мы тут живем, - произносит почти умоляюще, несмотря на отсутствие открытой угрозы нутром чуя, что ей нужно падать ниц и умолять богов о спасении.

А потом... что ей остается?
Петра сжимает губы и бросает в чудище останки палки, потерянно наблюдая за тем, как от нее ничего не остается.
Вдыхает.
Выдыхает.

- У-уходи.