- Так, давай чуть повыше... Тяни, мля, ха-ха, не жалей сил. Верёвка не порвётся. Во, заебись. Всё, подержи так, сейчас подойду и завяжем... узел... Вот так. Охуительно.

"Вперёд за горизонт - вешать аристократов!" - проносится хорошо известный девиз в голове Кадуина. Он хлопает в ладоши, очищая их от частиц коры, попавшей на пеньковую верёвку, которой тот только что касался. Разбойник отходит от высокого и толстого дерева, и осматривает плоды деяний двух убийц. Мужчина, ещё час назад бывший живым, теперь мирно покачивается под одной из ветвей. Прохладный ветер заставляет складки одежд колыхаться, а труп двигаться. Вперёд, назад, вперёд, назад... Старая древесина при этом тихонько поскрипывает, словно качель, раскачивающаяся от телодвижений катающегося на ней ребёнка.

На улице темно, поэтому целиком насладиться открывшейся картиной не получается. Впрочем, оно и к лучшему. Навряд ли повешенного найдут к утру. В конце концов, место это отдалённое. Даже есть вероятность, при которой к старому дереву никто не явится в течении целой недели. Так что у Гёкки и у Кадуина будет предостаточно времени, дабы скрыться под покровом ночи.

Дело они провернули как следует. Проследив за своей жертвой с самого утра, дождались, когда тот окажется в полном одиночестве и исполнили приговор. С самого начала двоица договорилась - никаких следов. Им не нужна кровь на теле покойника. Самоубийство от удушья - вот причина смерти, которую должны будут диагностировать эксперты.

- Его барахло потом поделим, а пока сваливаем. Только шмотки не забудь, - обращается бандит к птицелюду и, отвернувшись от места преступления, теряет лицо. - Оп-па... А это у нас кто?

Злодей тут же полез за кинжалом, который до сих пор скрывался в портупее на груди. Он увидел... Нет, скорее заметил движение. То был не зверь, но точно кто-то разумный. Кто-то, кто не хотел попасться на глаза тем, кто только что лишил человека жизни.

Видать, у преступников появился свидетель. Лишняя пара глаз. А все негодяи знают - свидетелей у них быть не должно. Кадуин взглянул на Гёкку. Он верил, что его напарник поймет, что делать.

Дерево она видела издалека. Луна покрывала серебром его листья. Но не проникала под его тень. Там была неразличимая тьма.

Но издалека Мэри услышала, как громко кто-то матерится. Услышала совершенно бандитскую ругань.

И Мэри делает невероятную ошибку. Она остаётся на месте. Остаётся напряжённо вслушаться. Как будто до неё не дошло или она не поверила. Как будто бы привстала подождать, чтобы для неё повторили, громче и чётче. Что ж, Мэри повела себя как глупая курочка. И ведь сколько аккуратного страха было прежде. Как жаль! - напрасно. Невовремя.

Ну и что ей остаётся? Она рукой хватает за руку, которая приставляет ей нож - и цепляется за перья. Но держит за запястье, сквозь эти перья, словно через плотную перчатку. В этой хватке есть что-то такое инстинктивное, детское; иллюзия контроля. Как будто если держит за руку - может повлиять. Словно говорит: "Дяденька, пожалуйста, помягче!" Другую руку ей некуда деть - сначала она пытается так же достать до руки, держащей нож, но словно не дотягивается; потом найти вторую руку схватившего, но не находит; и потом она прижимается к груди, точно это может как-то защитить. Ноги идут, куда ведут. И, Мэри действительно не издаёт ни звука.

Мэри совершенно не понимает ситуации. Но из её глаз начинаются слёзы - они тоже такие детские, инстинктивные.

Но потом как понимает. В одну секунду - сначала одно, потом другое и третье; и вдруг говорит, точно выкрикивает, но только тихо, то, что в её ситуации ей показалось ультимативным:

- Деньги!

Отредактировано Мэри Шэлл (2023-01-30 21:14:28)

- Он говорил про свою семью и некую "Мэри". Но я особо его не слушал. Перед смертью они все поют одну и ту же песню, - ответил бандит в капюшоне на вопрос Гёкки.

Кадуин внимательно следит за своим товарищем. Переводит взгляд карих очей с плачущей жертвы на убийцу, упивающегося собственным положением. Он пытается внять словам, исходящим из уст птицелюда. Брови хмурятся в момент, как Гёкка подмигивает. Блондину совершенно не нравится идея ворона. Девушку надо кончать - быстро и без всяких забав. Можно в другом месте, подальше отсюда. Главное - не давать ей шанса на побег. Ведь кто знает, на что она способна и чем обернётся их маленькая "игра". Быть может, через сутки бандиты будут убегать от законников также, как собирается драпать девица.

- Э-э, куда, бля, - Один из злодеев пытается воззвать к разуму подельника, вскинув руку с кинжалом в сторону женщины, но через мгновение та спотыкается и её колени вместе с ладонями касаются земли. "Раз!" - Отчётливо слышит Кадуин. До боли стискивая зубы, он понимает, что после этой погони им предстоит крайне серьёзный разговор.

Мэри убегает. Седовласый смотрит ей вслед, затем вглядывается в вертикальные глаза Гёкки.

- А ты головой не думаешь, придурок, ёпта. Давай за шмотками и бегом за ней, я не буду давать ей двадцать секунд, - сказал как отрезал, и, отойдя на дюжину шагов в сторону, запрокинул рюкзак себе за спину.

Примерно спустя тринадцать секунд, как пятки девушки засверкали среди вечерней темноты, Кадуин рванул за ней. Птицелюд тоже. Темнота не пугает плута. Она - его товарищ и друг. Само собой, во время погони без света велика вероятность споткнуться о корень, потерять из виду жертву или ещё чего, но это совершенно его не беспокоит. Они с Гёккой здесь хозяева положения. Это Мэри должна волноваться о том, что может слишком сильно шуметь или недостаточно быстро бежать. Преследователям же остаётся лишь задействовать все органы чувств помимо зрения - нюх, слух, ощущение дрожи земли и ветра, а главное - чувство страха.

Свист вырывает бегущего Кадуина из концентрации. В последний момент тому удаётся прочитать язык тела птицелюда, который издал этот звук. Звон метала и яркий сноп искр озарили округу в момент как блондин делает рывок в сторону и поворачивается боком, принимая колющий удар меча на ребро кинжала. Клинок ушёл в сторону в то время как атакующий малость замедлился из-за неудачной попытки пошалить. Во время этого действия капюшон слетел с головы разбойника, позволяя светлым волосам колыхнуться на ветру. "Убью обоих!" - проносится в голове негодяя.

- А ну не выёбывайся! - Кричать на ходу довольно трудно, поэтому после своих слов Кадуин пропускает несколько выдохов, дабы нормализовать дыхание. Он надеется, что Гёкка больше не будет вытворять всякие глупости, но всё зазря. "Шшсх!" - некий свист доносится из-за спины бандита.

[dice=1936-1:20:0:На уворот от перьев.]

Бегущий впереди пригибается в надежде, что неизвестные снаряды пролетят мимо, и на жалкое мгновение чувствует облегчение, видя, что пара перьев оказываются перед ним, как острая боль тут же пронзает его спину. Течение равномерного бега нарушается, Кадуин теряет равновесие и спотыкается. Жгучее чувство расползается по лопатке и уходит вглубь - ощущение, словно попали дротиком. Стрелок тут же нагоняет блондина. Хочется со всей силы размахнуться, вонзить своё орудие убийства в треклятый пернатый зад, а ещё лучше - засунуть дымовую бомбу в одно из его отверстий. Впрочем, стоит лишь набрать полную грудь воздуха, разум очищается. Злость уступает и на её место приходит анекдот. Физическая боль заставляет вспомнить эту хохму.

"Алвадец едет по пустыне на верблюде. Верблюд еле тащится. Потом и вовсе остановился. Алвадец видит: в пустыне строят храм Рагфиру, а к нему тракт проложен. Подвёл верблюда к рабочим и говорит:
- Тут небольшая проблема - верблюд ехать не хочет.
Рабочий:
- На тракт.
Алвадец вывел верблюда на тропину. Рабочий взял два куска шамота и как ударит верблюда по яйцам - того сдувает как ветром.
- А как же я его теперь догоню?
- На тракт!"

"Хороший анекдот. Всем смеяться." - Приказывает воображаемой публике Кадуин, после чего злостная гримаса превращается в лицо, полное азарта и предвкушения добычи.

- Ну, сука, ты меня раззадорил. Я, блядь, поймаю эту девку и задушу её нахер! - Крикнул злодей, разгоняясь ещё быстрее прежнего.

Отредактировано Кадуин (2023-02-04 18:00:25)

Факт: в эти минуты о "возлюбленном" Мэри даже не вспомнила. Силуэт повешенного не зацепил её взгляд - было темно. Точно так же, как она не разглядела лиц тех, кто теперь был для неё угрозой. Убийцы думали, что она - свидетель? Что теперь она может куда-то побежать и кому-то рассказать? Напрасно - Мэри ничего не видела. Побежала бы она разве что домой и рассказала бы разве что коту.

Если она думала, что он мог бы её спасти - то только до того, как опасность стала явной. После она не думала о том, может ли он или не может её спасти, потому что ей нужно было быстро бежать. Она не думала о том, где он, далеко ли он или близко, потому что ей надо было очень быстро бежать. Она не знала, жив он или мёртв, потому что - ей надо было очень быстро бежать. Она не могла подумать о том, что он мог быть мёртв или жив - потому что он не мог быть, во всём огромном внутреннем мире Мэри, ведь весь внутренний мир Мэри сжался до БЕЖАТЬ БЫСТРО.

О нет, в своём предсмертном страхе Мэри была совершенно одинока. Ни друзей, ни родных, ни случайного знакомого. Только Я, которое бежит и боится.

Того, что её бьют ветки, того, что они царапают кожу, того, что порвалось платье, она не замечает. Она больше чувствовала, что у неё от вдыхаемого-выдыхаемого воздуха сейчас порвётся горло, что из неё прямо вквозь рёбра вырвутся лёгкие, чем кровь, стекающую по руке.

Чудом Мэри поняла, что бежит вслепую: непонятно, куда - непонятно, туда ли.

И если есть на небе рай, где звездой среди звёзд она вспомнит моменты своей жизни, то она вспомнит: однажды, когда она с любимым гуляла под луной, и они пошли по лесу, средь деревьев потеряв дорогу - он в слепоте чёрных теней шагнул в яму и упал с громким "блять".

Мэри только успела осознать, что она БЕЖИТ БЫСТРО - но всё так быстро, так бежит - и вот она ВДРУГ уже лежит, лежит на земле и ударилась - кстати, больно (нет; не то слово). На грудь - из неё весь воздух выбило. Выбило мысль из головы. Ударила в грязь лицом.

Лёжа в грязи лицом, не в силах подняться, она почувствовала тёплое и мокрое, а ещё колко-холодное и раскрытое. Так она ощутила кровь, текущую по ноге - она была тёплой - и царапины, полосами по ней идущие - они были раскрытые.

В бессилии ей вдруг подумалось: что, если она притаится, прикинувшись травой? Ведь если она не видит куда бежит - то и они не видят, где она лежит. А когда она бежит - она ведь громче и заметнее. Нет, она не будет бежать... Её ведь тоже можно потерять в темноте. Она земля, она травка - её не видно, её не слышно. Она не дышит.

Она больше не побежит.

Отредактировано Мэри Шэлл (2023-02-23 22:49:35)