И вновь начинается сон.

Чернила, размазанные по стенам вокруг, оранжевые пятна, — овальные, рваные и кривые, зигзагообразные, — и самое главное — красная, почти розовая до ненастоящего цвета кровь, вокруг которой — самая настоящая на свете боль, разрывающая живот, терзающая, стягивающая бёдра, бьющая твёрдым кулаком изнутри вплоть до рёбер.

Едва слышный всхлип срывается с губ — Дейрдре здесь всё ещё тринадцать, — перед глазами всё превратилось в абсурдную картину абстракциониста из-за налившихся слёз, а отбойный молот продолжает цикличной болью рвать её на части.

Руки, ноги, всё-всё не слушалось. Парализованное шоком, смазанным агонией, поднимающейся по дереву-скелету снизу, тело ощущалось болезненно-стеклянным, неподвластным, а в голове билась выброшенной на берег рыбой, жадно хватающейся за несуществующий воздух, ровно одна мысль: скорее. Пусть смерть или завершение, что-нибудь!, наступит побыстрее. Пожалуйста.

Пересохшие губы бормочут мольбу совсем беззвучно, но даже это раздражает злобную тушу.

Пощёчина, почти незаметная, резким взмахом отбивает алый след на маленькой белой щеке, как вдруг звучит боевой горн, вызывая ноющую боль от того, как всё вокруг вдруг остановилось: даже цвета, сумеречный, гнилостно-апельсиновый и пурпурный, текущий прямо из неё, перестали танцевать насмешливыми тенями, и - вдруг! - руки снова начинают её слушаться.

И вновь Дейрдре делает то же, что делала когда-то — взмахивает руками в отчаянной попытке отдалиться, тычет пальцами куда придётся, даже не думая о том, что надо целить в глаза, и царапает ногтями как может, и ей даже это удаётся... как вдруг новая вспышка боли разрезает ей лицо; рваная, пылающая холодом, она сплетается с затаившейся агонией и включает ноги, принуждая Дейрдре бежать. На неверных стопах — Дейрдре кажется, что она продирается сквозь кисель — девочка добирается до двери, удивительным образом распахивает её и ныряет в яркий свет.

Тут её сон обычно обрывался, принуждая проснуться в поту и слезах.

Но сейчас Дейрдре внезапно с кем-то сталкивается.
Маленькая, напуганная, перемазанная в крови, слезах и соплях, и в сущности даже не понимает, с кем, но чувствует необъяснимое тепло, исходящее от тела, и, боящаяся увидеть не то лицо, она слепо ему поддаётся, надеясь, что получит в ответ объятия, и только прижавшись к чужой груди наконец-то даёт волю слезам.

Отредактировано Дейрдре (2023-02-25 23:44:16)

Дейдре плачет искренне и до безобразия чисто, вжимаясь в своего спасителя, точно в воплощение последней надежды.

Тогда она так и не заплакала.
Некогда, некому, незачем было.

Сейчас же графиня содрогается, всхлипывая, и не иначе как магией сна меняется, постепенно пробегая лета — с каждым вздохом приближаясь к себе такой, каковой обнаружит себя в постели поутру.
Исчезают нечистоты с её сорочки, точно кто-то сверху пролил на девушку волшебный очиститель, сбегая прочь, меняется сама сорочка — из детской и непорочной, она превращается в тонкую, чёрную, будто сотканную из весенней ночи; не доходя прежде даже до колен — теперь едва прикрывает нагие в остальном бёдра.
Вместе с тем затягиваются раны и исчезают их следы.
Утихает боль, умолкает плач.

В конечном счёте то, что сперва кажется неясным жужжанием, наконец настигает слух, к которому нечто стремилось, и теперь пение неизвестной девушки, ставшей убежищем беглой графине, звучит как журчание ручья.
Так ли хорош её голос, или же причина в чём-то другом?.. В сущности — не имеет значения. Он убаюкивают.

Дейрдре, раскрасневшись, растрепавшись донельзя, словно девочка, увидавшая чудовище под постелью, вздыхает ещё раз, утирает слёзы с лица - те тут же растворяются в безвременье сна — и прижимается к тёплому ещё раз, улавливая на считанное мгновение неуловимое доселе чувство: безопасность.

Но покой длится недолго, потому что вместе с ним приходит осознанность, а с ней — сама Дейрдре. Подозрительная, осторожная и до боли беспокойная.
И как только она понимает, что происходит, она тут же чувствует — здесь что-то не так, и прежде всего — ей так нельзя.

Страх пробивает плечи и взывает к рукам — Дейрдре не столько отталкивает спасительницу, сколько отстраняется от неё сама, в ужасе осознавая, что показала кому-то слабость, и с ещё большим кошмаром — что с кем-то сблизилась. От этого её едва не начинает колотить; успокоиться помогает лишь выученная сдержанность.

Чёлка растрёпанных волос из-за неаккуратности налезает на глаза, зато прячет румянец на щеках и уродливый шрам на щеке.

— Кто ты такой? Что здесь происходит?

Вопрос «Где мы?» не возникает, несмотря на то, что их с незнакомкой окружает откровенное никогде, подвластное сейчас в большей степени жрецу; Дейрдре — Дейрдре, но всё же её осознанность себя во сне не чета её случайной подруге.

Отредактировано Дейрдре (2023-02-26 01:47:05)

Прежде всякого Дейрдре хмурится и убирает волосы с лица, пряча растрёпанность за уши постольку-поскольку.
Девушку девушка хочет видеть хорошо и ясно — благо та явно старается ясну солнышку подражать: улыбается, говорит ласково, позволяет себе щедрые жесты... да что уж там, даже волосы у неё светлые! От такого благолепия едва скулы не сводит.

Впрочем, раздражённость эта предназначена не незнакомке. Дейрдре ощущает это ясно.
Но кому? Или, быть может, чему?
Ощущение неопределённости, неспособности контролировать себя и мир вокруг, с одной стороны заставляет ноги подкашиваться, а с другой — манит своей безрассудной свободой. Отдайся — и будь что будет.

— Дура, что ли? — Тихо бормочет в ответ Дейрдре. Так, отчего-то, чтобы девушка не услышала.
Графиня не то, что не знает, кого хочет, она об этом даже не думала. Стоит начать — и что-то больно царапает Дейрдре изнутри, оставляя незримые ржавые раны.

— Ладно. — Потешно насупившись, надув раскрасневшиеся щёчки, соглашается Дейрдре.
Она готова отступить перед шепчущим ветром полностью, но часть своей воли, так уж и быть!, пожертвовать готова. Пальцы графини, мягкие, белые и тонкие, касаются предложенной ладони, но за руки они не берутся — уже следующий шаг Дейрдре делает самостоятельно.

Слова Вальди, остающегося последние мгновения незнакомым, Дейрдре слушает вполуха. Куда больше её увлекает мягкая трава под босыми ногами, которая неожиданно вызывает давно забытое, щемящее чувство из юности; ещё из тех лет, когда Дейрдре думала совсем не о том, и совсем не так. Когда ещё будучи Латоной гуляла близ эльфийского леса, будучи в гостях в Вейле, и прямо как тогда лишь мелкие камешки чуть досаждают ступням, но нежная щекотка стеблей сполна смягчает всякие неудобства. Нахлынувшая ностальгия не отражается в душе Дейрдре как нечто сформированное и конкретное, лишь как необъяснимое чувство, но этого вполне хватает, чтобы графиня вновь столкнулась со смятением, которое при ближайшем рассмотрении оказывалось покоем.

В ответ на представление девушки, Дейрдре не удержалась и фыркнула. Впрочем, вполне беззлобно.
Вальди, значит.

— Ты же только что была готова стать кем я пожелаю, а теперь клянешься своим именем? — В голосе хмурой графини звучит вызов, но не чувствуется, что она в самом деле хотела задеть свою невольную подругу. — Меня зови Ла-... Дейрдре. Никаких больше «ла».

И опускает голову, совсем пропуская тот миг, как они оба, вместе с Вальди, оказываются в белокаменном соборе. Разноцветные окна-витражи от пола и до самой крыши превращаюсь внутреннее полусумрачное убранство в нутро калейдоскопа, и коли за окном, кажется, утро, радужные лучи блестят неподдельной свежестью и задором.

Дейрдре, даром что никогда особой набожностью не отличалась, замирает неподалёку от входа, любуясь решительно всем.
Где-то неподалёку звучит внутренний источник — собор настолько большой, что внутри него разбит сквер с фантастическими растениями и ручьём, из которого наверняка можно было без опаски пить, — на теле Вальди бегают разноцветные пятна, покуда он продвигается внутрь, и лишь закрытая с торжественным гулом дверь, обдавшая графиню воздухом в спину, подтолкнувшим внутрь, выбивает её из восторженного оцепенения.

«Кого хочется, да?»

Графиня стремительно настигает Вальди и хватает его за рукав.
— Стань той, кого я не буду бояться. Кто не сделает мне больно.

В реальности Вальди не избежала бы презрительного смешка.
Но здесь и сейчас Дейрдре задумалась и сама, без лишних призывов, в какой-то миг вдруг осознав всем своим естеством, — словно мысль, точно капля, упала в пруд сознания откуда-то сверху, — что действительно может остановиться без страха быть сбитой окружающим миром.

Тут ведь совсем-совсем никого нет, да?
Пальцы отпустили рукав Вальди, брови нахмурились, а воображение живо нарисовало картинку Хин; смутную такую, размытую. Она ведь тоже предлагала Дейрдре исполнить её желание и стать тем, кем графиня хочет видеть шута, но Хин напоминала Дейрдре старшую сестру, которой можно довериться в шутке, но и о серьёзном поговорить она — не дурак, тогда как Вальди выглядела как сестра младшая — слепо готова на всё, лишь бы ублажить, с присущей юности дурашливостью да беспечностью. Может, именно поэтому Дейрдре не рассердилась на неё.

— Если бы люди знали, как не совершать ошибок и не делать другим больно... мы бы жили совсем в другом мире. — Поджав губы, промолвила Дейрдре. Собор менялся под стать сказанному, и утренний задор солнца за витражом сменился томным, пронзительно-рыжим закатом, мёдом разлившимся за окном, смазывая витражные краски шёлковыми тенями. — Я боюсь боли. — Ладони невольно и незаметно для самой Дейрдре коснулись паха. Девушка дёрнула головой в сомнениях. — Но боли я, в общем-то, не боюсь. Не всякой боли, во всяком случае. (Кажется, компромисс найден.)

Она поднимает руки и осматривается, оглядывая предложенные Вальди угощения.
Скамейки из красного дерева казались мягкими, почти игрушечными, хоть и состояли целиком из твёрдой породы.
В сквере что-то призывно журчало-щебетало-шкворчало и всячески привлекало внимание, и сплошь так, чтобы ласкать ухо, и ни в коем случае — терзать.
Исповедальня казалась тёмным пятном. Белый мрамор стен вокруг неё сменил цвет на алый в лучах заходящего солнца, а само оно... нет, точно. Дейрдре не считала себя виноватой хоть в чём-то. А мир вокруг, вестимо, не призывал её каяться — у сна была другая цель совсем.

Взгляд красно-оранжевых глаз лизнул Вальди. Снисходительно — словно та и в самом деле была младшей сестрёнкой, — а потом взор убежал к скверу и в голове вновь прозвучали щедрые слова: «...а вот ты, Дейрдре, можешь делать всё что душе угодно!»

Например, отбросить стыд?
Дейрдре неловко, игнорируя инстинктивный позыв быть изящной в своих движениях, стягивает с себя сорочку, обнажаясь целиком. Одежда ей никогда не нравилась, и тёплый воздух ласково приветствует белую кожу и нежную грудь. Смольно-чёрного паука, растянувшего свои уродливые лапы от паха к бёдрам, рёбрам, плечам и пояснице графиня как будто не замечает; ей он кажется чем-то само собой разумеющимся.

— Идём купаться. — Строго говорит Дейрдре и за руку уводит Вальди в сквер, отбрасывая ненужный предмет одежды куда-то туда, где от него не остаётся даже воспоминания.

Уже там, перед чистейшим прудом, в котором плескался янтарный свет, крохотные рыбки и звон бегущей воды, Дейрдре мгновение смотрит на Вальди, а затем бесцеремонно толкает его в воду. Увы, у графини никогда не было настоящей сестры, чтобы отрепетировать подобное баловство, но тёмная радость, наполняющая сердце, вполне искренняя и на удивление беззлобная.

Тут же Дейрдре входит в воду сама, едва по пояс, и, первым делом случайно коснувшись живота, будто бы обжигается, но не отступает.

— Меня пугают не те люди, которые делают больно по незнанию. Никто из нас не рождается со знанием. Мне страшно от тех, кто зная идёт на зло. — Говорит она, положив руки на плечи Вальди.

Вальди оказывается тёплым, мокрым и чуточку с перебором хлопковым. Дейрдре смотрит на свою «младшую сестру» с нескрываемым снисхождением — ей нравится властвовать, и когда другие идут к этому по своей воле. Иногда она даже тайком фантазирует, что была бы самым справедливым правителем на свете, но такие мысли не раз легчайше разбивались реальностью.

К счастью, это — не реальность. Кажется.

Дейрдре щедро прижимает Вальди к своей груди, склоняя её вниз, лицом пониже ключиц, наслаждаясь чужим теплом сполна, слушая то, что говорит жрец, в лучшем случае вполуха. Ровно до того момента, когда не звучит одно-единственное слово «сумел».

Паника с лёгкостью оживает в чреслах, сама по себе вызывая ноющую, несуществующую боль, грозящую перерасти во что-то большее и существенно более страшное, но вместе с тем в голове Дейрдре рождается любопытство.
Неужели... и в самом деле?

Она ослабляет объятия, чтобы строго посмотреть на девичье лицо в своих руках, и находит, что Вальди совершенно и бесстыже красив независимо от того, есть ли у него член между ног. Увы, последний фактор всё же трудно было игнорировать.
Надо проверить.

Дейрдре опускается, прижимаясь щекой к шее Вальди, чуть клонится в сторону — будто целуя без поцелуя — и, проведя пальцами по чужим бёдрам, тянет отяжелевшую ночнушку вверх, в конечном счёте избавляясь от неё. Теперь Вальди на ощупь не только тёплый и скользкий, но мягкий, податливый и кажется до безобразия нежным — пальцы графини исследуют чужое обнятое тело, беспощадно и безжалостно, двигаясь разом по двум дорогам: на одной — растят иррациональный страх, на другой — толкают мысли в голове поближе к костру, за которым неминуем пожар. Пока что же Дейрдре успокаивает себя тем, что касаться Вальди приятно — это не грубость Сэма, и не толстокожесть Седна, от которой несло первобытной силой...

— Хм. — Чётко обозначает точку Дейрдре. То ли мыслям о Седне, которые вдруг кажутся не такими уж и непривлекательными (в отличие от Сэма), то ли путешествию своей руки, которая лишь едва-едва опустилась ниже чужого паха. Властное лицо графини трескается, брови собираются в смущённую кучку. На фарфоровых щеках внезапно расцветает пышным бутоном мак. — А дальше что?

Вопрос звучит так близко от уха Вальди, и притом кажется почти недовольным; тела их, стараниями Дейрдре, успели переплестись чрезвычайно — ведомая любопытством, графиня коснулась и чужих ягодиц, и живота, и спины в избытке, и шеи — носом.

— Сделаешь больно — вырву тебе артерию. Зубами. — Смущённо и тихо предупреждает она, зубами трогая уязвимую кожу, под которой, пульсируя, текла горячая кровь.

Значит, всё-таки слушала внимательнее, чем можно было подумать. Знает, к чему дело идёт.

Дейрдре, брезгливо поморщившись, поднимает взгляд вверх и долгую минуту, пока Вальди разыгрывает из себя преподавателя, любуется багровым светом, льющимся из витражей (вдруг) алого собора; и без того латунный, медовый свет, проходя через цветные стекляшки, обретал не только кровавые нотки, но и глубину, свойственную предночи.
А здесь, у них в сквере, свет умудрялся оставаться оттенками синего: бирюзовым, лазурным и беспощадным ультрамарином, покрывающим нагое тело Вальди, которое Дейрдре сызнова находит бесстыже красивым; практически нечестным. Так ещё и член есть.
 
Выразительно вздохнув, графиня делает первый шаг себе на горло: решает не пускать яд в свои слова. Вальди, конечно, наивен — она мыслит определёнными привычками даже во сне — но не даром ведь он — её младшая сестра, верно?

Ладно, брат. Братик.
Фу, какое мерзкое слово.

Дейрдре невольно ёжится: то ли от собственных мыслей, то ли от прикосновения Вальди.
Жрец искренне ласков и предельно осторожен, Дейрдре чувствует это сполна даже своей, испещренной шрамами душой, но фантомная боль всё равно возникает, пульсирует и волнами разбегается в стороны по всему телу.

Эта штука будет во мне.

Мозгу такая мысль не нравится совершенно — пусть даже Дейрдре, его хозяйка, в сущности и не против.
Тогда-то сознание сильнее стягивает ей пах, в ответ на что графиня, сама того не сознавая, кладёт ладошку на живот Вальди и гладит его — грязный, донельзя изящный Вальди! — и думает (помимо всяких глупостей): "А ему это приятно?" Вопрос, пусть даже не высказанный, конечно же глуп — кровь даже во сне работает как положено, если дать ей такую волю.

Но боль только усиливается, и Дейрдре злится дальше — уже на себя, на собственную слабость.

В отместку собственной глубинной неразумности, графиня перехватывает свободной рукой голову жреца и ловит его поцелуй, крепко вжимаясь губами в его уста, тут же, неумело и торопливо, продираясь языком ему в рот — она где-то читала, что такие поцелуи самые классные. И ей вроде нравится, но вообще-то, по большей части, мокро, неудобно и, где-то в глубине, боязно; вдруг она делает что-то не так?

Плевать.
Она получит то, что ей причитается, и никакое дурацкое тело не станет указывать графине, как ей жить.

Дейрдре удивительным образом — в некоторых местах вода оказывается твёрже (?), чем в других, нисколечко не вызывая подозрений, — укладывается на несуществующих волнах, как на кресле, оттолкнувшись от Вальди, и щедро раздвигает ноги, - какой же кошмар!; ханжеское пламя самосознания жжёт кости графини изнутри, - выгибается, и сардоническим голосом произносит, отчаянно скрывая ужас, будучи которым оплетена:

— Наслаждайся мной.

Голос тут же срывается, и хриплым недошёпотом "И.. Позволь насладиться т-тобой" Дейрдре говорит уже скорее своему носу.

В глазах её, направленных в глаза Вальди, царят одновременно и вызов, и мольба, озвученная как угроза прежде, а ещё — честное желание покончить с этим. Желательно победив.

Дейрдре, что уж душой кривить?, нравились её собственные ноги. Куда больше, чем то, что было между ними, или невыразительная грудь. Задница тоже, вроде, была ничего, но на неё смотреть было несколько неудобно. Поэтому движения Вальди ей понравились, несмотря на стальные спазмы, сжимающие пах.

Так она и сама делала, своими руками. Пару раз. Ну, без поцелуя, только пальцами водила, но...
Уф.
Вздрогнув всем телом, Дейрдре сжала зубы — лишь бы только не сдавить коленями радивого жреца. Это ему дело явно не облегчит, но пожиратель-меня-сожри-как-же-НЕПРИВЫЧНО!

(хотелось закусить губу, ну или хотя бы чей-то палец)

Дейрдре и дыхание задержала, когда Вальди оказался в опасной близости, но выдохнула то ли с облегчением, то ли с разочарованием, когда жрец двинулся дальше, проигнорировав зияющую рану.
Лишь затем, чтобы затрепетать вновь через несколько мгновений, когда Вальдийские губы прижались к Дейрдрическому животу — ум-м! (осталось высказанным лишь мысленно), — не замечая, как противоестественный румянец накрывает собой девичьи щёки.

На выставленный член Дейрдре воззрилась с тем сортом недовольства, к которому невозможно было серьёзно относиться вообще, а с таким-то глянцем алого на щеках — и подавно. Брови, собравшиеся в кучку, делу тоже едва ли помогали.
— И что мне с ним делать? М-м... — Пробормотала, а потом и сдавленно выдохнула графиня, когда Вальди раскрыл старые раны, невинно, в общем-то, коснувшись её промеж ног. Из глаз едва не потекли слёзы — столь жаркий, и нисколечко не приятный огонь разжёгся ниже живота. То, что ещё секунду назад казалось пауком, теперь обратилось уродливым тлеющим шрамом, на который даже смотреть было страшно. С губ невольно сорвался тихий смешок. — Наслаждаться, да?

Дейрдре кое-как раскрыла глаза, стараясь попутно сдержать себя от того, чтобы не ёрзать.
Она знала, что Вальди старается быть осторожным и ласковым, но в то же время ничего не могла поделать с тем, что ощущала это так, будто ей по нежной коже елозят наждачкой. И неважно, что в корне своём прикосновения были приятны — их запросто сдувал вихрь жгучих, саднящих предубеждений.

Наверное, надо и ей как-то...
Взгляд снова встретился с членом. Тот был достаточно эрегирован — как по мнению Дейрдре, во всяком случае, — и потому казался крупным. Относительно.

«Странная, всё-таки, хреновина...» — Снова нахмурившись, подумала Дейрдре и осторожно коснулась его руками (вдруг тут же испытав лёгкое облегчение там, снизу; будто волшебным ветром смахнуло частичку заржавевшей боли), взялась пальцами за ствол и нетерпеливо, но без лишней грубости, сжала. — «Так это делается?..»
Дейрдре метнула острый взгляд в Вальди, и тут же обратно — чтобы не заметил её интерес к его реакции.
«Нет, наверное, не так...»

[смущение/паника?]

Пальцы отпустили член и пробежались по нему, будто свора неуверенных солдат — куда нападать и что делать? Впрочем, у неё же не только руки, да? Как там в книгах писали...
Дейрдре осторожно приблизилась ртом к головке члена и лизнула её языком точно кошка. Он казался страшно нежным, но притом твёрдым, горячим. Дивное дело. От таких мыслей графиня чуть не поперхнулась и, дабы как-то компенсировать, вновь сцепила пальцы и чужую плоть между ними.

Закрыв глаза, чтобы не видеть мир вокруг — в нос как назло ударил запах чужой свежей кожи — Дейрдре вновь потянулась вперёд, но теперь — с ласковым, почти детским поцелуем, который тут же извратила жадным движением языка снизу, нужным, чтобы в следующую секунду накрыть её ртом. Ещё никогда прежде Дейрдре не ощущала собственный рот таким крохотным, но, вроде, дышать можно, и графиня, описав широкий круг плотью языка по чужой плоти, протолкнула член чуть глубже. «Кажется, не так уж сложно.»

Паук пылал отчаянно, пугая чужой взор гниющей плотью, но Дейрдре в пылу исследовательской страсти о нём, кажется, совсем позабыла, и, быть может, частью себя надеялась, что и Вальди позабудет тоже. К тому же, ей уже совсем скоро предстояло встретиться с рвотным рефлексом.

Отредактировано Дейрдре (2023-04-03 18:22:39)