Открыв глаза, Петра поняла, что уснула.
Удивительное дело, но, видимо, никакой траур не мог устоять под напором мягкого кресла и потрескивания огня в камине. Возможно, свою лепту внесла и опустошенная бутылка вина - Каллиста тщетно пыталась напиться, но не добилась никаких результатов, кроме выросшего раздражения.
Впрочем, раздражение было эмоцией довольно свежей, а потому, очевидно, приятной.

Сон Петры едва ли длился хотя бы даже час, и она даже не стала сверяться с часами. Толку-то? У нее было настроение рассуждать о том, как бессмысленно стало время (ладно, не  было), но никак не за стрелками следить.
Стук в дверь, так невежливо выдравший Петру из сна, был сопровожден открытой дверью, но больше девушка ничего не слышала.
Мозг, вялый, уставший, смог выдать только "уже?", после чего попытался поставить точку.
Петра, в свою очередь, попыталась закрыть глаза, но теперь стучали уже в дверь гостиной.

- Да?

Тишина.
Заставляло задуматься, насколько тихим стал ее голос.

Она неохотно поднялась с кресла, позволив себе постоять пару секунд, встревоженно глядя в огонь; повторный, настойчиво вежливый стук привел ее в чувство: не время для новых слез. Возможно, шепнуло какое-то новое, не совсем понятное чувство, гостя можно будет убить.

- В самом деле, Дживс, - госпожа Каллиста распахнула дверь совершенно не так, как привыкли слуги; дворецкого, кажется, даже испугало размеренное движение - по крайней мере, уголки его вежливой улыбки быстро, но заметно дернулись вниз. - Впустил бы... ее сразу.

Петра была хороша, когда дело касалось сокрытия своих эмоций перед незнакомыми людьми. От этого еще обиднее становилась сложность, с которой ей далась собственная вежливая улыбка - самая настоящая тень, в подметки не годившаяся обыкновенной.
Девушка посторонилась, чтобы пропустить гостью внутрь - бочонок, в котором плескалась какая-то жидкость, явно подразумевал, что прямо сейчас никто из них дом покидать не собирался.

- Разнообразие знакомых Танто начинает поражать, - не сарказм даже, не ядовитое замечание - тихое, смешливое удивление. Петра решила, что было бы здорово, если бы эта девушка вмазала разок-другой Танто прямо по лицу. - Да и Вы пришли быстрее, чем я ожидала.

Конечно, ничего: не то, чтобы гостье действительно было нужно разрешение; знакомые Танто пусть и были разнообразны, но все, как один, были совершенно едины с ним в своей решительности делать то, что они намеревались, не дожидаясь ответа.
В другой день- месяц? В другое время ее улыбку, наверно, можно было бы назвать заразительной или хотя бы теплой; сейчас Петра почувствовала только легкий укол раздражения и по отношению к ней, и по отношению к себе. Нужно было изобразить хозяйственную госпожу, проявить учтивость, всплеснув руками, броситься заниматься столь многим, что ничем.
Но Петра просто стояла, безвольно опустив руки.

- Какой шустрый для старика, - хотя действительно старым она его не считала, подобную шпильку пропустить не могла.

Вместо благодарности - молчаливый кивок.
Каллиста принюхалась к медовухе, улыбаясь с некоторой долей сожаления: видимо, хороший алкоголь, который на нее будет потрачен только зря. Жест, тем не менее, приятный, и Петра делает осторожный глоток.
Что ж. Зато сладко.
Отношение к девушке приподнялось достаточно, чтобы слабая улыбка на лице Каллисты на какое-то время осталась.

Осталась и замерла, замороженная, настолько искусно фальшивая, что не отличить от настоящей.
Легкий укол раздражения превратился в массивное нечто, больше общего имевшего с презрением и отвращением.

А...
Она ничего не понимает.

Мертвый отец - мелочь, не имеющая реального влияния на жизнь. У Петры отец тоже умер, и что с того? Мать умерла. Староста. Аристократ.
О них можно забыть. У родителей одна судьба - умереть.
Кейл был единственным в своем роде

- Соболезную, - Каллиста прячет спадающую вежливую маску в кубке, успокоенная тем, что гримасу презрения можно было счесть за проявление боли. - И приятно познакомиться.

Такая замечательная будничная ложь - сразу появляется полупрозрачная иллюзия того, что все, в общем-то, в порядке.

Петра ставит кубок на стол, задумчиво проводит пальцами по бочонку: нет, убивать Терри нельзя - Танто же сразу поймет, кто это сделал. И что тогда? Убьет? Что еще может сделать убийца?
Мед действительно грел, а усталость и головокружение можно было списать на действие алкоголя - представления Петры об опьянении были довольно скупы.
Ладно, можно не грустить о том, что Терри так легко убить не выйдет.

- Старый жук отзывался о тебе крайне положительно, - ловко перепрыгивает на "ты" (уж очень Терри была похожа на обитателей Макондо), преувеличивает вес чужих слов (сама не знает, зачем). - Рада быть вверенной в ответственные руки.

Отредактировано Петра (2023-04-11 11:40:34)

Петра чуть щурит глаза, глядя на забавный румянец на девичьих щеках; бокал с медовухой сам собой поднимается к губам.

- У меня сложилось впечатление, что подобные формулировки из его уст сродни торжественной речи, - и не то, чтобы Каллиста могла похвастаться даже таким скупым выражением каких-либо положительных чувств по отношению к ней. Впрочем, не то, чтобы хотелось.
Нож в груди напоминает о себе - Петре теперь вообще никто никогда ничего стоящего не скажет.

- Если тебе так приятно, прямо требуй от него комплиментов, - улыбка не отражается в стремительно темнеющих глазах. - Здоровый эгоизм стоит подобных очаровательных реакций.

Она заканчивает предложение на выдохе; отворачивается, будто бы чтобы заглянуть в камин, держится за бокал обеими руками. Удивительно, что слез нет, однако ком в горле ощущается так явно и таким массивным, что ей хочется вновь опуститься на колени и попробовать опустошить желудок.
Вместо этого она делает глоток.

- Высокие круги дружелюбием не отличаются, - пожимает плечами. Тон настолько равнодушный, что почти пренебрежительный. Петра стремительно приходит в себя: выпрямляет спину, отряхивает складочки черного платья. Истерика подбирается тихими, но вполне заметными шажками, и Каллиста одергивает руку, пытаясь лишить себя всякого движения. Ничего не делай, тогда... ничего не сделаешь, наверно? - Мне спокойнее рядом с человеком, который напоминает мне о моей родине.

Зачем только она столько сахара пытается в Терри засунуть?
Сила привычки, видимо.
Петра усаживается в одно из двух кресел, выдыхает - старается успокоиться. Оглядывается на Терри, порывается спросить, как долго ее будет преследовать чувство невыносимого одиночества, но тут же отворачивается, опомнившись - ей-то откуда знать.

- Вайрон, - чувствует, что руки горячие, но пальцы все равно ледяными кажутся. - Боюсь, я сейчас не в состоянии оценить Алваду, а Вайрон... - Усмешка, говорящая сама за себя.
Что в этом Вайроне оценивать?

Очевидно, даже глубокий, искренний траур не мог повлиять на болтливость Петры - ничего удивительного, впрочем, если потратить немного времени и подумать о том, почему вообще Петра вечно много болтала.
Так или иначе, достаточно было пары вежливых вопросов и бокала медовухи, который, подобно всей своей родне, губ Каллисты касавшийся, опьянить ее не смог, чтобы девушка обратилась к словам, как к отвлекающему маневру для самой себя.

- Никогда не плавала, - это даже странно, наверно? - И, раз уж я отказалась от юга, расскажи мне, что можно делать на севере, кроме рассматривания снегов.

Возможно, ей тоже стоило проникнуться Танто - до уровня Вороны вряд ли бы дотащилась.
Впрочем, толку-то?

Пила Терри весьма уверенно - тоже вызывало определенные воспоминания благодаря запутанным ассоциативным цепочкам, прочно шею Петры сжимавшим; хотелось вырвать бокал из рук и швырнуть его в камин.
Вместо этого Каллиста добродушно улыбается уголком рта.

Она замирает, когда чувствует чужое прикосновение.
Мурашки идут откуда-то изнутри, чуть не заставляя тело содрогнуться в ожидании чего-то ужасного. У Петры перехватывает дыхание - не приятное удивление, но нечто, граничащее с ужасом, того рода, когда на лице не появляется ровным счетом ничего.
Застыла, чтобы дождаться, когда это закончится
Тепло ее тела чуждое, незваное; в конце концов, у Петры едва получается сдержать испуг - равно как и желание вцепиться в лицо девицы ногтями.

- Спасибо, - бормочет Каллиста, чтобы сбросить с себя наваждение.

Ей определенного труда стоит сосредоточиться на речи Терри; голос ее звучал далеко и неразборчиво, да и сама она будто расплывалась перед глазами. Петра сконфуженно отвела взгляд.

- Я люблю острое, - в Макондо приправ не жалели. - Но поэтому в Алваду мне сейчас отправляться и не стоит, - только зря хорошую еду потратит. - Как много, оказывается, мне нужно увидеть, - мягкая и аккуратная, но все же насмешка.

Петра закрывает глаза - смакует услышанное.
Она вычеркивает хрустальный лес (указательный палец рисует на ткани короткую горизонтальную линию): не стоит посещать подобные места, покуда обручальное кольцо на левой руке так и хотелось вернуть на правую.
Сколько времени она вообще планировала провести в Вайроне? Чем дольше об этой поездке думала, тем менее разумным казался столь поспешный шаг - и потому размышления о нем Петра отставила в сторону.

- Значит, в Веллехорт. Долго туда добираться? - Каллиста отставляет бокал, неизвестно когда ставший пустым, в сторону. Хочется подняться следом, даже приподнимается немного, но ноги подводят - остается делать вид, что просто устроилась поудобнее. - И когда ты сможешь забрать меня отсюда?

Заметив подступающую к интонациям холодную надменность, Петра тут же свои слова укутывает обратно в скупую, но игривость: нечего ей полезных людей отпугивать; получилось, честно говоря, не очень.
Петра вновь сконфуженно отводит взгляд.

Какой бы приятной на вкус не была медовуха, толку от нее не было - теперь только в сон, которому суждено было кишеть кошмарами, клонило. Бочонок, впрочем, и без ее помощи заметно опустел.
Петра раздраженно постукивает пальцами по подлокотнику.

Взгляд у Терри цепкий, пусть и смягченный медом.
Когда сквозь пелену усталости и отрешенности до Каллисты доходит, наконец, что на нее смотрят, она не может решить, возмутиться ей или сцену устроить.
Но потом. Потом. В который раз напоминает себе о полезности гостьи, убеждает подождать немного. Или много - какая разница? Время пройдет в любом случае.
А пока - фальшивая насквозь улыбка, внимательный взгляд, заволоченный туманом.

- А я наоборот - хотела, - пальцы блуждают по шее. Не о том речь, Петра. Не о том, и поэтому "а он не взял" застревает в горле.
Ей страшно становится от того, что столь легкая потеря на Терри так сильно повлияла - что же ее саму ждет в таком случае?

Не стоит сравнивать; они не похожи совершенно.
Каллиста смотрит так холодно-спокойно, будто наступил ее черед притворяться-не притворяться их общим знакомым. Страшно хотелось плакать - вообще не из-за Терри, скорее даже вопреки ей. Еще хотелось побросаться в стены и расцарапать ножом стены. Самую малость - из окна прыгнуть. Петра последнюю мысль осторожно подбирает, рассматривает со всех сторон...отбрасывает.

- Обратный путь, может, и растянем, но в Веллехорт я хочу добраться так быстро, как возможно, - как последняя трусиха. Сеанс самоненависти прерывает, склонив голову набок и ухмыльнувшись. Она бы и месяц назад не стала узнавать подробности, но сейчас молчала весьма красноречиво. - Медовуха неплохо язык развязывает, значит, - что мурлычет - и ничего в ней доброго сейчас нет, только угроза странная, невесть откуда взявшаяся.

Петра так быстро покидает кресло, будто волшебница какая - циркового разлива. К двери подходит уже спокойно, только пошатываясь немного; прямая, горделивая осанка ясно давала понять, что предложение помочь или поддержать будет отвергнуто, и отвергнуто яростно.

- Ночь, если хочешь, может провести тут, - Петра Каллиста оставалась невероятно легка на руку, когда дело касалось присутствия малознакомых личностей в ее доме. Ступив за порог, девушка останавливается, чтобы оглянуться на Терри. - И спасибо, - звучит даже искренне. - Не позволяй мне остаться там навсегда.

И была такова.