Первое слово, которое приходит Сольвейг на ум при виде вытянутой латунной статуи на полке, — «миленько», но непрактично. В антикварном магазине она оказывается абсолютно не случайно и с самыми благими намерениями найти новую баночку под ритуальные благовония: старая по несчастливой случайности разбилась в неосторожных руках владелицы. Хольм с лицом даосского мудреца, стремящегося познать дзен и гармонию этого мира, крутит пуговицу в рукаве алой рубашки и выдаёт что-то наподобие «нет, получится слишком посредственно», после чего закладывает руки за спину и пружинистой походкой проходит к соседним полкам, сплошь заставленными кухонной утварью. Гордо и со знанием дела выбивается вперёд, обводит тонким пальцем пыльный край блюдца, оглядывается по сторонам и осторожно берёт в руки — драгоценное старьё, как-никак.
[indent]
Ши сегодня молчалив: впрочем, как и обычно, лишь изредка даёт понять, нравится ему тот или иной предмет или нет. Пускает маленькие искры — значит, одобряет. Выпускает небольшой язык пламени — значит, положи туда, откуда взяла. Хольм лишь улыбается собственным мыслям в дурной голове — так любят говорить те, кому когда-либо доводилось иметь с ней дело: к счастью или же несчастью, не определились до сих пор.
[indent]
Сольвейг хочется сказать: почему сразу дурная, вы меня просто сами не понимаете, — и тут даже не поспоришь. Возможно, с момента её приезда в земли Вайрона местные в принципе решили, что рациональность и невысокая бледная иностранка в забавной шляпе с маками — явления диаметрально противоположные. Шляпа, между прочим, вызвала небывалый ажиотаж среди младшей части населения: дети нередко подбегали к девушке с горящими глазами и просьбами примерить; вот и сейчас Сольвейг почувствовала, что ткань штанов ощутимо натянулась и настойчиво была дёрнута кем-то в сторону.
[indent]
— Тётенька! — произнесло маленькое и лупоглазое, глядя снизу вверх. — Дайте посмотреть на вашу шляпу! — Хольм вернула фарфоровое блюдце на место и тихо прыснула с уже приевшегося клейма «тетёньки»: оно всегда звучало едко-приторно и заставляло ментально постареть лет так на десять.
[indent]
— Ну и кто же скажет «пожалуйста», мой дорогой? — хитро улыбается и наклоняется к ребёнку, упираясь руками в колени. — Разве родители тебя такому не учили, м? Если будешь неуважительно относиться к окружающим, то никто потом не будет тебя жалеть, приходя на твою могилу.
[indent]
Ребёнок, явно не ожидавший подобного ответа, заметно мнётся и старается смотреть куда угодно, лишь бы не на девушку: та склоняет голову, словно заинтересованная птица, увидевшая в траве свою жертву: по-хищнически и с вызовом. Вместо ожидаемого «пожалуйста» мальчонка буркает пожёванное «извините» и убегает, явно утратив к шляпе и персоне, ею владеющей, всякий интерес.

Маки, кстати, символ забвения. Ну, это если кто не знал, а вы вряд ли знали, поэтому не думайте, что они на шляпе одной лишь красоты ради.
[indent]
Ши выдаёт какой-то непонятный звук, отдалённо напоминающий шипение масла на раскалённой сковороде, и Хольм фыркает в ответ, оттягивая духа за «хвостик»: да знаю я, знаю.
[indent]
В глазах местных Сольвейг такая же странная, в чём-то чудаковатая девчонка, чей пыл умерить удалось лишь одному и, кажется, единственному человеку в ближайшей округе: небезызвестному капитану городской стражи Ларна. В первый раз Сольвейг недостаточно старается, чтобы её не упекли за решётку, пускай и временно; зато потом достаточно одумывается, чтобы Гарден больше не просил три раза на дню отлипнуть от бедных жителей и не посылал на противные исправительные беседы, как маленького ребёнка, которого ставят в угол; умеренно пытается, чтобы не сбить ничего в чужом доме древком копья под мышкой. Это — тот случай, когда нет ничего более приятного, чем подавление собственного авторитета на фоне другого.
[indent]
Сольвейг вовсе не глупая. Не даром без кнута никогда не бывает пряника.
[indent]
Жрица окидывает антикварную лавочку последним обнадёживающим взглядом: не сегодня, в следующий раз. Без благовоний, так без благовоний. Ваза из-под цветов, в принципе, ей не особо нужна. А если правильно освятить, то может даже и сработать. Звенит колокольчик входной двери, девушка кидает привычное «прощайте» — она никогда не говорит «до свидания» — и оказывается в колышущемся людском море, как вдруг ощущает прикосновение к собственному плечу и тут же оборачивается: это осторожное молчаливое приветствие она всегда узнаёт.
[indent]
— Сома, — звучит не как вопрос, а как энергичное утверждение, после которого Сольвейг вскидывает брови и улыбается во все тридцать два. — А, ой, простите, капитан Гарден, что позволяю себя такие фамильярности, — шутливо откланивается. Вопрос давнего знакомого вызывает у неё искренне удивление: дурная слава бежит впереди неё, и она уже успела натворить дел, о которых сама же не ведает? Последние мысли она озвучивает вслух, но замечая кривую, пускай определённо дружелюбную улыбку, понимает, что эти самые «дела» только предстоят.
[indent]
— Давай, только мне надо домой зайти, раскурить благовония и все дела, сам знаешь, на это тысяча лет уходит, — подтягивает Ши за его пылающий холодным огнём хвост и отпускает. — Дай угадаю, кого-то в очередной раз достают нечистые силы?