вещи так и не были разобраны.
они стояли неоформленной кучей из туристических рюкзаков, пакетов и сумок в коридоре, словно специально, чтобы постоянно спотыкаться о них, расшатывая и без того ненадежную конструкцию. больше недели уже прошло. черное сукно постепенно украшалось слоем светло-серой пыли, кто-то (выбор был крайне мал) попытался нарисовать на самой большой поверхности пальцем хуй, но вышло скорее нечто похожее на стрелочку в сторону туалета. штапич не стал смахивать - татарка дорисует потом, она творческая, со второй попытки точно получится. выходило вполне иронично. хуевая инсталляция хуевых отношений - иначе и не назовешь. он пнул ее мимоходом, так же случайно как и предыдущие раз двадцать. разбирать ничего так и не стал, только добавил новые предметы, в виде своего свернутого в рулон спальника, пары ботинок и еще одного рюкзака. так оно почти в полный рост, так оно даже почти как точный размер того болота, в котором штапич и застрял по самое горло.

[indent][indent] - та-а-ат, - протянул он, проходя по длинному коридору. - тат. дома?

дома. после того, как отрядную хиппи выписали из больнички, дома она была регулярно. самочувствие: дерьмовое, настроение - еще более дерьмовое. телефон отключен, окна зашторены. рай унылой алкашки в завязке. на тумбочке бутылка "боржоми", одеяло на голове, разноцветные косички в хаосе разложены по подушке и депрессивно воют на посторонний шум. татарке такой быть не идет ну совсем ни разу: музыка не гремит на всю хату, на полу не разбросаны разноцветные тряпки, с кухни не распространяется удушливый запах травки, нет даже какого-нибудь недообоссанного тела на ковре в зале, что воняло бы похлеще бомжа и точно числилось в списке пропавших. пропащей была только татарка, никак не реагировавшая ни на психа с ключами от чужой квартиры, ни на то, что кровать уныло прогнулась под весом еще одного тела.

[indent][indent] - пщщщ-пщщщщ. заря вызывает татарку. прием. - штапич потормошил хрупкую тушку за ногу, устраиваясь поудобнее, так, чтобы лопатками упереться в стену и наконец-то длинно выдохнуть. невидимая рация точно барахлила, потому что с другого конца кровати раздались только тихие хрипы недовольства. вот так и не поговорить даже. а варианты были. например поделиться новостями о найденной семье, на которую всем уже было посрать; о мальчике, валявшемся на камне почти голышом, словно не только заплутал в лесу, но еще и в нем встретил насильника; о том, что митя шел на поправку удивительно быстро (штапич видел новости в твиттере). о кукле. о кукле тоже рассказать хотелось. не для того, чтобы выслушать поздравления (ну их нахуй), и не потому что больше тем у них не было, а потому, что до сих пор не верилось. вот если вслух сказать - может так станет реальнее. если позвонить прямо сейчас и услышать голос на другом конце - может быть тоже. штапич из списка не сделал ничего, да и рассказывать татарке о своих любовных успехах уж точно не стоило, не сейчас, пока она развалиной пряталась под одеялами и пыталась склеить себя обратно. за плотными шторами все еще продолжался бесконечный сумеречный вечер, постепенно накатывала усталость и нервное истощение. они так и просидели втроем черт его знает сколько времени: влюбленный псих, опустошение и татарка.

не осуждайте тех, кто собирает бездомных кошек
бинтует отказников, не дожидаясь врача.
мы хотим, мы пытаемся быть однозначно хорошими.

но не у всех получа-
ется.

так, как штапич собирался под вечер следующего дня, он, честно говоря, еще никогда не собирался. ну, разве что на свадьбу, да и то там больше была заслуга сердобольной матушки, которой не хотелось чтобы ее сын пред всеми родственниками (особенно алискиными) выглядел как говно. матушка вовремя отгладила брючки и рубашечку, проследила чтобы дорогой сыночек наконец расчесался, на дорожку побрызгала вместо святой водички каким-то одеколоном, который михаил видел тогда в первый и последний раз в жизни. но на этот раз стараться пришлось самому. с другой стороны и утюжить он ничего не собирался. зато одежду откопал чистую, не пришлось пользоваться даже унисекс-шкафом от хозяйки временно оккупированной квартиры. за окнами была весна, теплый ветерок обдувал давно неубранные комнаты, у штапича среди разворошенных сумок, теперь занимавших весь коридор квартиры (прощай, инсталляция) нашлись ни разу не надеванные на поиски штаны.

кукла. кукла наконец прилетела. наше радио шумело, транслируя на хату би-2, в кармане было пять косарей (похуй что последних), когда штапич шел от метро, то успел заскочить за букетом цветов. хрупкий бы точно оценил такой душевный порыв из белых роз. и алиска бы оценила, конечно. ей тоже белые цветы нравились.

адрес он знал. предупреждать о том, что собирается в гости, не собирался. наверное всему виной вот такое вот охуенное чувство страха, когда нет ничего ужасного в том, чтобы ночью гулять под кабанье хрюканье, осознавая что где-то могут и волки бродить, а сообщить о том, что девушке стоит ожидать гостей - уже перебор. да ладно. он же имел право, верно? уж поцелуй-то давал возможность завалиться хотя бы в подъезд. штапич, чего уж там, не был против даже застать куколкиных родителей дома, представиться по форме, чтобы заслужить себе плюсик в рейтинге, и когда нажимал на дверной звонок, был вполне готов тянуть лыбу.

к чему он не был готов, так это к тому, что уютный свет квартиры высветит не тонкий женский силуэт, а вполне себе мужской и определенно знакомый. жор саныч.
[indent][indent][indent][indent][indent]за
[indent][indent][indent][indent][indent][indent]е
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]би
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]сь

[indent][indent] - здорово, - как-то максимально, насколько смог, нейтрально, протянул псих. - кукла где?

еще можно было спросить: "а кукла выйдет?" или "а потрахаться-то успели? чего одетые такие?" букет уныло свисал бутонами к лестничной клетке, штапич под стать им уныло облокотился спиной о стену подъезда. ну, собственно, хотел тут постоять - вот и стой, да? голос куколки прекрасно было слышно даже отсюда.

[indent][indent] - ну, что стоишь? позови ее хоть.

к чести их ахуевшего ахуенного председателя, кроме ответных приветствий говорить он не стал ничего. да и сказать им было в общем-то нечего.

***Текст поста***

***Текст поста***

Зима в этом году удивительно ранняя и снежная. Ещё с начале ноября на улицах лежит снег, термометр за окном показывает мороз, а вьюги и метели разыгрываются едва ли не каждый день. Тиха и безлюдна декабрьская Москва 1942 года — боеспособное население бьёт фашистов на фронтах, все, кто может работать, включая подростков, трудятся в поте лица на заводах и фабриках, только совсем маленькие дети, глубокие старики, да инвалиды иногда попадаются на улицах.
Быстро сбегая со школьного крыльца и на ходу застёгивая пальто, Света внимательно оглядывается по сторонам. Конечно, охранник, приставленный отцом, стоит в нескольких метрах, почти слившись с фасадом школы и ждёт, пока она спустился с крыльца! Ну, вот за что к ней так несправедлива жизнь? Ни шагу нельзя ступить без пригляда внимательных глаз, всё, якобы, в целях её безопасности! Да даже за Васей, кажется,  отцовская охрана так не приглядывала в его школьные годы! Впрочем, Васе вообще всегда давалось почему - то куда больше свободы — отец на него за одежду ни разу  не повысил голоса ругался только за безобразное поведение, скверные оценки или шалости. А Свете и сейчас раз в месяц уж точно отец устраивает самый настоящий досмотр касательно длины платьев, и ужасно ругается, если одежда кажется ему слишком короткой. А ей, Свете, ведь уже 16 лет, учится в предпоследнем классе, не малое дитя, в принципе. Но что длина платьев, с этим чудачеством папы ещё можно смириться, а вот охранник, следующий всегда по пятам, всё чаще доставляет Свете ощутимые неудобства. Вот сегодня, например, они с Люсей, приехавшим  с фронта буквально на пару дней за новым назначением, договорились встретиться у него в квартире и провести пару романтических часов вдвоём. Только охранник, чтоб его, разве даст Свете отклониться от привычного маршрута "школа — дом"? Да если грозный страж только увидит, Светлана спешит не домой, тут же последует звонок папе, а после строжайшая выволочка. И хорошо если охранник не подхватит Свету за шкирку прямо сразу после отклонения от привычного пути, и не поволочёт домой за шиворот, как котёнка! Впрочем, при и от отцовского охранника можно удрать.  Не зря же Вася когда — то делился с ней секретами, как обвести вокруг пальца  папину охрану. Да и сама Свете от пристального пригляда охраны убегать уже не впервой, схема уже опробована проверена. Так что никакой топающий сзади охранник не испортит им с Люсей свидания, она, Света, уж точно подобного не допустит.
Охранник, стоило Светлане сойти с крыльца и двинуться к выходу с территории школы, быстро отлепляется от школьного фасада, и идёт в нескольких метрах позади. Каблучки сапогов девушки стучат по мостовой улицы Горького. Ну, вот теперь можно и пытаться сбежать от охраны, на широкой улице проще укрыться. О, счастье, охранник как раз останавливается и шарит по карманам шинели в поисках папирос и спичек! Ну, что ж, лучше момента для побега и не сыскать. Охранник прикрывает лицо рукой и чуть отворачивается от ветра, закуривая. А Света тут же юркает в узкий переулок и забегает за кирпичный фасад какого — то дома. Ну вот, побег считай удался, охранник совсем новый, первым делом, обнаружив, что подопечная исчезла, побежит искать её по улице Горького, переулок разве что быстро окинет взглядом для порядка. Света же выждет минут 15 — 20, перебежит по улице Горького до соседнего переулка, а там знакомыми дворами до дома, где живёт Люся, буквально два шага. И всё, впереди целых два часа упоительного свидания с любимым, горячих объятий, обжигающих поцелуев, волнующей близости!
Как и предполагала Света, охранник на максимальной скорости убегает вперёд по улице Горького, попутно громко окликая свою подопечную по имени.  А сама девушка по истечении 15 минут осторожно выглядывает из — за фасада дома, за которым укрывается и, убедившись, что охранник не несётся обратно, быстро выбегает обратно на улицу Горького и спешит по ней. Вся уйдя в радостные мысли и предвкушение свидания, Света даже немного выпадет из реальности.  И спохватывается лишь когда дорогу прямо — таки перегораживает один из правительственных автомобилей, а из автомобильного окошка показывается родное лицо отца. От неожиданности Света сдавленно охает и слегка пятится назад, тихо шепча:
— Папа? Ты здесь откуда, что — то случилось?

вещи так и не были разобраны.
они стояли неоформленной кучей из туристических рюкзаков, пакетов и сумок в коридоре, словно специально, чтобы постоянно спотыкаться о них, расшатывая и без того ненадежную конструкцию. больше недели уже прошло. черное сукно постепенно украшалось слоем светло-серой пыли, кто-то (выбор был крайне мал) попытался нарисовать на самой большой поверхности пальцем хуй, но вышло скорее нечто похожее на стрелочку в сторону туалета. штапич не стал смахивать - татарка дорисует потом, она творческая, со второй попытки точно получится. выходило вполне иронично. хуевая инсталляция хуевых отношений - иначе и не назовешь. он пнул ее мимоходом, так же случайно как и предыдущие раз двадцать. разбирать ничего так и не стал, только добавил новые предметы, в виде своего свернутого в рулон спальника, пары ботинок и еще одного рюкзака. так оно почти в полный рост, так оно даже почти как точный размер того болота, в котором штапич и застрял по самое горло.

[indent][indent] - та-а-ат, - протянул он, проходя по длинному коридору. - тат. дома?

дома. после того, как отрядную хиппи выписали из больнички, дома она была регулярно. самочувствие: дерьмовое, настроение - еще более дерьмовое. телефон отключен, окна зашторены. рай унылой алкашки в завязке. на тумбочке бутылка "боржоми", одеяло на голове, разноцветные косички в хаосе разложены по подушке и депрессивно воют на посторонний шум. татарке такой быть не идет ну совсем ни разу: музыка не гремит на всю хату, на полу не разбросаны разноцветные тряпки, с кухни не распространяется удушливый запах травки, нет даже какого-нибудь недообоссанного тела на ковре в зале, что воняло бы похлеще бомжа и точно числилось в списке пропавших. пропащей была только татарка, никак не реагировавшая ни на психа с ключами от чужой квартиры, ни на то, что кровать уныло прогнулась под весом еще одного тела.

[indent][indent] - пщщщ-пщщщщ. заря вызывает татарку. прием. - штапич потормошил хрупкую тушку за ногу, устраиваясь поудобнее, так, чтобы лопатками упереться в стену и наконец-то длинно выдохнуть. невидимая рация точно барахлила, потому что с другого конца кровати раздались только тихие хрипы недовольства. вот так и не поговорить даже. а варианты были. например поделиться новостями о найденной семье, на которую всем уже было посрать; о мальчике, валявшемся на камне почти голышом, словно не только заплутал в лесу, но еще и в нем встретил насильника; о том, что митя шел на поправку удивительно быстро (штапич видел новости в твиттере). о кукле. о кукле тоже рассказать хотелось. не для того, чтобы выслушать поздравления (ну их нахуй), и не потому что больше тем у них не было, а потому, что до сих пор не верилось. вот если вслух сказать - может так станет реальнее. если позвонить прямо сейчас и услышать голос на другом конце - может быть тоже. штапич из списка не сделал ничего, да и рассказывать татарке о своих любовных успехах уж точно не стоило, не сейчас, пока она развалиной пряталась под одеялами и пыталась склеить себя обратно. за плотными шторами все еще продолжался бесконечный сумеречный вечер, постепенно накатывала усталость и нервное истощение. они так и просидели втроем черт его знает сколько времени: влюбленный псих, опустошение и татарка.

не осуждайте тех, кто собирает бездомных кошек
бинтует отказников, не дожидаясь врача.
мы хотим, мы пытаемся быть однозначно хорошими.

но не у всех получа-
ется.

так, как штапич собирался под вечер следующего дня, он, честно говоря, еще никогда не собирался. ну, разве что на свадьбу, да и то там больше была заслуга сердобольной матушки, которой не хотелось чтобы ее сын пред всеми родственниками (особенно алискиными) выглядел как говно. матушка вовремя отгладила брючки и рубашечку, проследила чтобы дорогой сыночек наконец расчесался, на дорожку побрызгала вместо святой водички каким-то одеколоном, который михаил видел тогда в первый и последний раз в жизни. но на этот раз стараться пришлось самому. с другой стороны и утюжить он ничего не собирался. зато одежду откопал чистую, не пришлось пользоваться даже унисекс-шкафом от хозяйки временно оккупированной квартиры. за окнами была весна, теплый ветерок обдувал давно неубранные комнаты, у штапича среди разворошенных сумок, теперь занимавших весь коридор квартиры (прощай, инсталляция) нашлись ни разу не надеванные на поиски штаны.

кукла. кукла наконец прилетела. наше радио шумело, транслируя на хату би-2, в кармане было пять косарей (похуй что последних), когда штапич шел от метро, то успел заскочить за букетом цветов. хрупкий бы точно оценил такой душевный порыв из белых роз. и алиска бы оценила, конечно. ей тоже белые цветы нравились.

адрес он знал. предупреждать о том, что собирается в гости, не собирался. наверное всему виной вот такое вот охуенное чувство страха, когда нет ничего ужасного в том, чтобы ночью гулять под кабанье хрюканье, осознавая что где-то могут и волки бродить, а сообщить о том, что девушке стоит ожидать гостей - уже перебор. да ладно. он же имел право, верно? уж поцелуй-то давал возможность завалиться хотя бы в подъезд. штапич, чего уж там, не был против даже застать куколкиных родителей дома, представиться по форме, чтобы заслужить себе плюсик в рейтинге, и когда нажимал на дверной звонок, был вполне готов тянуть лыбу.

к чему он не был готов, так это к тому, что уютный свет квартиры высветит не тонкий женский силуэт, а вполне себе мужской и определенно знакомый. жор саныч.
[indent][indent][indent][indent][indent]за
[indent][indent][indent][indent][indent][indent]е
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]би
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]сь

[indent][indent] - здорово, - как-то максимально, насколько смог, нейтрально, протянул псих. - кукла где?

еще можно было спросить: "а кукла выйдет?" или "а потрахаться-то успели? чего одетые такие?" букет уныло свисал бутонами к лестничной клетке, штапич под стать им уныло облокотился спиной о стену подъезда. ну, собственно, хотел тут постоять - вот и стой, да? голос куколки прекрасно было слышно даже отсюда.

[indent][indent] - ну, что стоишь? позови ее хоть.

к чести их ахуевшего ахуенного председателя, кроме ответных приветствий говорить он не стал ничего. да и сказать им было в общем-то нечего.

Лиличка с утра — дурная. Наговорила колкостей ни в чем не виноватой Галине, вздумавшей позвонить с каким-то маленьким вопросом, а потом разом обиделась на весь мир, на путающиеся бретели платья, на запропастившееся куда-то бра, на неспелый авокадо и растекшийся желток и счета не было мелким бытовым неприятностям, обрушившимся на бедную Лиличку в эту дурную субботу. Иная стойкая натура сумела бы противостоять невзгодам судьбы и стиснула бы зубы покрепче, перетерпела стойко, но Лиличка себя к героям никогда не причисляла, поэтому просто отправила голосовое мальчику, который был записан у нее Гермесом. Он как античный бог, мог соткаться из воздуха где угодно и привезти терпкий арабский гашиш в любую точку мира. Возможно на сандалиях у него были крылышки, но видела его Лиличка только в кроссовках. Вероятные крылья на спине (а что может быть на спине у существа, готового спасти от невзгод?) скрывали дутые куртки или мохнатые худи, смотря по сезону. Лиличка толком и имени его не знала, как-то обходились они без имен.

— Мадам!
— Рыцарь!
— Позволите слово молвить?
— Дозволяю.
— Выглядите мадам, охуительно, я сражен в самое сердце.
Лиличка протягивает ему деньги, не сходя с места, он тянет руку к ней, в пальцах зиплок, сотворение мира по-питерски. И обменялись.
— Мадам, — каштановые кудри падают ему на глаза и Лиличке хочется его причесать, но она себя одергивает, а потом думает, что это он специально, наверное. Чтобы хорошие девочки тянулись поправить пряди, а он ловил их за руки, — дозволите раскуриться в хорошей компании?
— Заходи, — вздыхает Лиличка, подумав три секунды — прямо в комнату. Только у меня фольги нет, вообще ничего нет.
Разводит руками.
Он хлопает по рюкзаку:
— Все в наличии, не извольте беспокоиться.

Потом они курят терпкий пластилин, через пипетку и Лиличка смеется его важной и дурной болтовне. Лохматый малолетний дилер, уходя забирает с собой невзгоды утра и оставляет ей немного тепла и на три тысячи гашиша. И дальше день сплошная бархатная нега, она читает в ванной, читает на подоконнике и читает на полу, перебирает свои бусы, выключает телефон, чтобы не писали, слушает музыку и снова валяется на полу. Так куда интереснее смотреть на люстру, там можно найти под кроватью потерянное кольцо, так можно воображать себя в Австралии, где все задом наперед.
Она вспоминает про старую идею переделать платье и обыскивает дом не вставая и даже не садясь, убеждается, что платья нигде нет, но увлеченная этим воображаемым путешествием отправляется в реальное: распахивает шкаф и вынимает платья, меряет одно за другим, меняет синий бархат и красный шелк на веселый ситец, гладит плотный, как кожа атлас, перебирает складки органзы, пока не становится холодно, а платья отчаянно лень вешать обратно. Она переваливает кучу по зернышку на кресло, и теперь оно выглядит как покончившая с собой в середине оргии театральная труппа — весело и неряшливо.
Когда солнце садится просто в чулках и бра становится холодно, поэтому она надевает свитер, который остался от кого-то, кто с ней тут был. Большой и коричневый свитер. Мужчину Лиличка забыла, а свитер любит, должно быть во искупление. Можно по свитеру гадать о мужчине.
Широкие плечи, высокий рост — больше свитер ничего не сообщает, зато по середину бедра Лиличка в тепле.
У нее дома оранжевые лампы сегодня. Умные лампочки могут стать алыми, фиолетовыми или розовыми, но Лиличке хочется теплого оранжевого и чтобы пел Джим Моррисон. От его голоса темнота за окном становится цельной, непроницаемой, от оранжевого света теплее.

А потом звенит звонок и поднимает ее с кровати, на покрывале остается оттиск: примятый ворс. Она вечность ищет туфельку, потом прыгает в коридор, надевая ее на ходу, а потом распахивает дверь и улыбается. Весь день в ее квартире копилось тепло. Его принес лохматый кот в карманах дутой куртки, его отыскала по ящикам и среди платьев сама Лиличка, и вот оказывается зачем был это полный безделья день, чтобы света набралось побольше.

— Конечно, живая, — говорит Лиличка и за запястье перетягивает ее через порог, — и ты живая, жрица. Не хватит двух, у меня есть еще десять.
Она отступает на шаг и как утренний дилер говорит:
— Мадам, выглядите вы охуительно! И я даже не шучу.
Она забирает бутылки и ведет Катерину за собой в переполненную Моррисоном и оранжевым теплом комнату, в которой кровать, кресло, столик и шкаф, гирлянды на полу кучей свалены и огромное окно, в котором стоит глянцевая темнота: все немного кинематографичное.
Ноутбук застенчиво мерцает на подоконнике и поет про странных людей.
Раз — Лиличка ставит одну бутылку на столик.
Два — вторую.
А потом разворачивается и обнимает холодную и мокрую гостью, так, как будто с утра ее ждала.
Она и ждала, только сама не знала.
— Наебениваться будем молча или с разговорами? Я тебе сейчас найду сухое и теплое. Имей в виду, ты можешь никуда отсюда не уезжать, у меня есть вторая комната, которую я не отпираю почти никогда.
Смотрит из-за плеча и улыбается:
— Раздевайтесь леди, вы в зачарованном царстве, тут нельзя болеть простудой.

в личку, по требованию

личка

Этот день обещал стать одним из значимых событий. Не так уж часто из рук руководителя целой страны удостаиваешься награды. Блистательный Иван Фролов прибыл сюда, дабы получить новое свидетельство своих заслуг. И событие это породило такую волну слухов и мнений, что можно было с точностью сказать: равнодушных, как и неосведомленных в стране не осталось. То тут, то там тихо обсуждались подвиги Фролова, строились предположения о том, как будет развиваться дальше курс Советского Союза на международной арене. Люди съехались со всей страны, понимая, что это шанс увидеться с ним перед долгим перерывом. Ну и, конечно, кто же упустит случай представиться лично Сталину, завести разговор, чтоб потом иметь возможность обратиться, в случае возникновения необходимости? Присутствующие предпочли одеться торжественно, ведь ситуация не просто того требовала, но и располагала блеснуть вкусом на великом сборище партийной элиты, других функционеров рангом пониже и, пес знает, кого еще. Зал был ярко освещен, но где-то рядом постоянно крутились офицеры НКВД, следя за порядком и безопасностью гостей. Не напрасно ведь резная дверь скрывает коридор, ведущий к отдельным комнатам. Сейчас даже она обрамлена золотистыми панелями, символизируя то ли лагерные врата в жизнь арестантов, то ли путь в сам Рай. Но в отличие от рая, жизнь – штука действительно непостоянная. Даже если ты уверен, что все заранее распланировал, учел возможные неудачи, по пунктам расписал свою жизнь до самой старости, то наверняка произойдет что-нибудь такое, что сомнет твой план, как пачку из-под папирос «Герцеговина Флор». И в такой момент вступает в игру умение приспосабливаться, менять планы прямо на ходу, вычеркивать неэффективные пункты и, счастливо улыбаясь неожиданностям, делать вид, что все идет так, как должно. Если же все это тебе не под силу, но без планирования ты жизни все-таки не представляешь, то будь готов, что мир потихоньку начнет тебя пугать. Просчитывание всех мелочей – это про него. Все-таки смена партийцев, пугающие исчезновения, прибытие сотрудников НКВД — набор факторов, способный сбить кучу планов и вогнать в панику о собственном будущем, а то и жизни. В Кремле, который был наполнен торжественностью, до краев, происходило нечто настолько странное, что даже приближенные к Сталину, будучи одними из самых способных и сильных функционеров, не знали, что произойдет. Вопросов было гораздо больше, чем ответов, а тем временем будто бы для каждого была угроза пропасть следующим. Что общего было в исчезавших? Разные биографии, партийные курсы, интересы и способности, семьи, анкеты и планы на будущее. Так и осталось невыясненным, почему кто-то возвращается через неделю, а кто-то уже никогда. В то же время некоторые, вернувшись, не приходили в себя больше месяца. Поговаривали, что в них замечали некоторые странности, которые ранее им были несвойственны, но всегда остается вероятность, что они всего лишь растеряв своим отсутствием. Интересно, близкие друзья заметят в них какие-то изменения? Победителей не судят, а Иван Фролов победила. Правда,сейчас его удачу можно сравнить с удачей человека, который засунул руку в кувшин с ядовитыми змеями и вытащил ужа… но все же хорошо закончилось. Или хорошо началось, потому что, то, о чем думает Сталин, это ведь только начало. Начало мирной жизни, где не станут разделять баррикады разных сторон войны и стены Лубянки… где Фролов больше не воюет. Жесткие глаза внимательно-пристально следят за оживлением присутствующих, за тем, как все проходит в норму, ему не нужно использовать датчики или молитвы, чтобы чувствовать, как сердцебиение, дыхание, все едва не останавливается. Это ведь ему даже при появлении новых лиц ему просто нет никакой необходимости представляться, его знают всегда и все. Его имя одно из тех в списке вип, которое стоит в самом его начале, даже если самого этого списка попросту не существует. Потому первым инстинктом было вспылить, отчитать Ивана за неоправданные риски, заставить пообещать никогда более не озвучивать подобное. До действия, впрочем, не доходит. Сталин думает, что уже взял контроль над происходящим в свои руки, но это очевидно лишь ещё сильнее подстёгивает в Иване желание начать свою собственную игру. Только одно дело слушать рассказы об аресте за неосторожное слово, как чём-то далеком и едва реальном, совсем другое уже столкнуться лицом к лицу, пережить лично. Сталин перед прикреплением награды всматривается в лицо офицера своим вечно пристальным взглядом, как будто, способен рассмотреть нечто, недоступное обычному человеческому глазу. Для всех ли своих подчиненных он рисковал собственной жизнью? Да, он помнил его достаточно храбрым и самоотверженным, но в разумных пределах. Фролов, о котором Сталин был осведомлен, понимал бы, что живым он спас бы куда больше людей, принес бы бульшую пользу, чем если бы умер ради кого-то одного. И всё же, мужчина пошел на этот рискованный шаг.
Так точно, товарищ Сталин! Красная Армия готова выполнить любой ваш приказ! Она с радостью уничтожит всех врагов трудового народа.
Значило ли это что-то? Хороший вопрос, ведь почти каждая церемония награждения сопряжена с риском, и с политическим в том числе, например, когда награждаемый произносит слова, которые нужно изгнать из головы слушающих, изгнать любые сомнения в их истинном смысле и заодно самому не попасть под действие сомнений. Ответ Фролова Сталину предполагает риск, если награждение пойдет не так, то может вспылить Сталин, и последствия тоже не всегда легкие. Деловой какой! Только посмотрите на него… Обычно Сталин тоже не прочь побыть в центре внимания, но сегодня его преследовало чувство досады. Ответ Фролова смог показать его с определенной стороны, поэтому не стоило и стараться переспрашивать. Но вот на сталинском лице улыбка, а озвученная фраза действительно не звучит столь уж пугающе. Что не отменяет всех возможных вариантов, из которых Ивану просто повезет отделаться малым. -Что ж, раз так, то не будем дальше считать себя непутевыми и доверчивыми. Поскольку Вы признаете, что Красная Армия с радостью уничтожит всех врагов трудового народа, но сама состоит из какого-то иного народа, хорошо бы нам разрушить иллюзии присутствующих здесь товарищей. Мы награждаем Вас впервые и многого можем не знать. Так что представления советских людей о Красной Армии не то что бы будут совсем неверны. — обозначил Сталин, не убирая руки. Просто военные редко доживают до глубокой старости — их профессия этого не предусматривает. Трудовой народ не хочет умирать так же, но разве же трусость, при всех ее недостатках, неплохо защищает от смерти? Тем более, солдаты обычно на полях сражений, а мирные, нормально не кушая, трудятся в городах, следовательно, мы видим их чаще. И я надеюсь, Вы не очень сердитесь на нас за ложные суждения о военных в сравнении с Вашими, Иван Денисович? — Сталин дразнит откровенно, его лукавая усатая улыбка обнажает ряд не слишком-то белых зубов и ярче зажигает искры в глазах. С интересом он рассматривает и самого офицера, когда тот выходит вперёд, но дает понять, что не время выбирать место, будто устраиваешься среди подушек расслабленно и комфортно, словно бы всю жизнь привык отдыхать именно так на европейских мягких диванах. Надо отдать ему должное: в роль автора героического поступка Иван вживается практически так же органично и легко, как Иосиф Виссарионович — в свою и это еще больше подстегивает интерес к происходящему.

Устроившись в кресле, Джерри взял из ниши впереди стоящего кресла глянцевый журнал и начал его листать, разглядывая картинки. Подошли соседи. У иллюминатора села крупная, не очень хорошо сохранившаяся дама лет пятидесяти, а слева дама очень приятной наружности, неопределенного возраста, примерно, от тридцати до тридцати пяти лет, на лице которой читались, одновременно, уверенность в себе и какая-то загадочность.
«Придется потерпеть, Дженнифер. Я в самолете, но когда я окажусь в отеле название которого жду от тебя, ты сможешь как следует насладиться чаем в термосе. Обещаю.» – писал Джерри, делая при этом вид, что полностью погружен в рассматривание картинок. Знала бы она, какую ломку пришлось ему испытывать долгие часы после того, как «очистительный ритуал» покупки билетов сработал. Пахло же неладным, воняло откровенно. И если  это так, то Джерри сильно надеялся, что нет и считал, что сдаваться было рано. Дженнифер все еще сидит где-то одна. Необходимо было ее отыскать, и чем быстрее, тем лучше... А ведь задумка отчаяния была реализована на все сто процентов. Это вечное, идущее по твоим следам, постоянное ощущение, что с этим испытанием не совладать. На тебя накатывает грусть, апатия, которой, кажется, нет конца. В таком эмоциональном состоянии невозможно работать над выходом, радоваться прошлой жизни и поступкам в ней, да уж чего греха таить – стремиться выживать, порой, не хочется. Ты чувствуешь, как отчаяние липкими пальцами сжимает сначала твое сердце, а потом проникает в мозг, нашептывая, что выхода нет… полно бежать… Отдайся этой пустоте, оставь эти глупые затеи найти отсюда выход.
Но все пассажиры расселись, самолет взлетел, набрал высоту. Дама приятной наружности достала из сумочки книгу небольшого формата и начала читать. Соседка, с другой стороны, закрыла глаза и, кажется, уснула. Такер покосил свой взгляд на развернутую книгу приятной дамы, прочитал несколько строк и улыбнулся. Это был сборник статей о нем.
Вот и повод для знакомства нашелся, – решил он.
– Простите, – обратился он к приятной соседке. Как Вам книга?
Дама посмотрела не него долгим оценивающим взглядом, размышляя, достоин ли он, вообще, ответа. В ее взгляде Такер тоже почувствовал решимость и какой-то внутренний стержень. Это был тот взгляд, которым, по всей видимости, уже неоднократно отшивали назойливых мужчин, и чтобы не стать его очередной жертвой он извиняющимся голосом сказал: Просто, она обо мне. Если Вам понравилось буду рад, если нет – готов выслушать неприятные отзывы - взгляд дамы стал недоверчивым, она открыла книгу на первой странице, где был анонс и фотография автора, сравнила ее с оригиналом и улыбнулась.
– Меня зовут Анна, – сказала она, не протягивая соседу руки.
– Меня Джерри, – ответил ей экс-чемпион. После знакомства, между ними завязалась приятная беседа. Она спрашивала о написанном, что автором про него выдумано, а что реально произошло в жизни, чьи мысли на страницах книги были изложены – его или других людей. Такер старался быть искренним, но в то же время, периодически, изящно уходил от ответов, что-то недоговаривая с многозначительным видом. Иногда, ему казалось понятным, что хочет услышать от него  Анна и он подстраивал свой ответ под ее, как ему казалось, ожидания, хотя сам был с этим не согласен. Еще садясь в самолет, Такер считал себя цельной личностью, умеющей прямо смотреть в глаза собеседнику и честно отвечать на неудобные вопросы.  И даже под чарами красивой женщины его целостность не распалась на отдельные части, которые были склонны к подыгрыванию и вранью. Такер не играл и не заигрывал одновременно, рассчитывая чуть позже перейти к темам, предшествующим знакомству двух недавно познакомившихся собеседников. При подлете к  Арвидсьяуру стало немного болтать. Все пристегнулись. На лице Такера появилось недовольство и он с досадой сказала что обычно летает бизнес классом, но в этот раз поездка была незапланированная и пришлось брать эконом класс. Поинтересовался, почему Анна летит не в бизнес салоне. Соседка могла сказать правду, что «бизнесом» она не летает, ввиду экономии средств, но ее распавшейся на части личности захотелось выглядеть в глазах Такера ровней и она солгала, назвав ту же причину, что и он.
Болтанка закончилась и через некоторое время соседка поинтересовалась:
– А чем Вы еще занимаетесь, кроме спорта?
–  Я знаю много о бойцах в стиле смешанных единоборств и последствиях встречи с подобными, – ответил Джерри.
– Понятно, - сказала Анна и о чем-то задумалась. Такер тоже задумался, потому что он не погружался во вранье. Это был не тот случай, когда одна ложь тянет за собой другую. Его дело действительно, позволяло ему безбедно существовать, до такой степени, чтобы летать бизнес-классом. Он не стал сам себе противен, но его пыл поугас, обратной дороги Такер уже не видел, и, далее, разговор продолжал по инерции. У него всё ещё  были более важные дела, чем предаваться  объяснениям и оправданиям. Да и вверху тускло вспыхивали невидимые ранее, будто магические символы и текст на знакомом языке.

Страсть поглощает, но при этом раскрывает женщину, как книгу, обнажая ее потаенные желания, натуру, которую она может прятать в любое другое время, однако в этот самый момент она выставляет ее напоказ, словно жаждет, чтобы ее заметили, ее почувствовали, ее использовали. Наверное, сам мужчина особенно ждал этого момента, когда Наталия сможет открыться, когда она отбросит все лишнее, концентрируясь на том, что происходит здесь. Супруг не ждет того, чтобы она показала себя элитной шлюхой, хотя узнай кто-то из ее фанатов о подобном, то непременно попробовали бы использовать, но Такера это едва ли интересовало. Без собственной воли люди теряют свой шарм и привлекательность, а одно лишь удовлетворение потребностей, словно ты животное не столь интересно. Все же есть разница между тем, чтобы есть еду ради насыщения и ради удовольствия – две совершенно разные истории. Ничто не делает женщину столь привлекательной, как высказанные ей же порочные желания.в голове всплыли отнюдь не самые скромные картины того самого участия, которое могла принять Наталия. А хотела ли? И на которые так открыто намекала. Намекала? Нет! Откровенно говорила,  ведь, нередко, мы сами создаем сложности в своей жизни, сами закручиваем разум в замкнутую спираль, не желая коснуться того, что находится за пределами выстроенных стен. Да и, если признаться, самого Такера слишком увлекало настоящее, в котором они существовали, тот мирок, где была лишь она и он, чтобы заглядывать за его пределы, уж слишком много неоткрытого было внутри, несмотря на такой долгий срок, что они провели вместе. Можно ли это назвать любовью? Бесспорно.
Кажется, вскружила тебе голову
-До встречи с тобой я действительно не умел разбираться в женщинахинах, раз в первом браке связался с таким дерьмом - такое стоит оставлять при себе и не задавать слишком много вопросов. Все что кажется важным сегодня, завтра может не играть такой большой роли. Говорят, что люди не меняются, кардинально – нет, но все же изменения происходят с возрастом, с некоторым этапом жизни, этапом личных отношений. Мужчина не торопился, он действовал размеренно, словно давая ей какой-то ритм, как в танце, а уж кто-кто как не Наталия, как певица могла бы его почувствовать. А теперь без твоей помощи все самые занимательные галочки я не могу гарантировать, так что придется и тебе принять самое полное участие – усмехнулся мужчина, отлично понимая, о чем говорит супруга, но и добавляя собственного сладкого намека на все то, что здесь могло бы быть  между ними и могло продолжаться.
Боже, как все пульсирует у меня.
Она сама отправила пальцы мужа на клитор, будто подсказывая ей, как продолжить танец, как достигнуть долгожданной кульминации, после которой, будь это не зал непременно должен срываться в аплодисментах. Истинная любовь – она не про это, не про постель, не про голые тела, не про удовольствие в экстазе. Любовь – это боль, страдание и прощение, и каждое из ее составляющих сложное и многогранное, но не с тем оттенком, каким представляется в людских фантазиях.
– Вот знаешь, я ожидал от тебя услышать разное, но чтоб такое! –  не убирая пальцев с клитора жены, Джеффри медленно массирует его, как разминает тело после продолжительного лежания. Любовь – это сила переступить через собственное эго в угоду другому человеку. Такер понял это тогда, когда развелся… Однако, понять это тоже не так просто. Надо источать уверенность, а это вырабатывается годами. Также не просто и отбросить сомнения, некоторые люди слишком много думают, что не есть плохо, но когда ты долго думаешь, то теряешь спонтанность, теряешь нить, а ведь лучше действовать сразу, первая мысль зачастую сама правильная, а дальше – дальше только ненужные никому сомнения. Джеффри мог ошибаться, но ошибался он не сомневаясь в своих поступках, а просто ища возможность их исправить, что совершенно иной подход. Он двигался вперед, даже когда все оборачивалось неудачей.
Простите, а где именно этот значок в таблице? Нам очень нужен. Заранее, вас благодарю. Муж, покажи, какой, может направят.
-Девушка просто оговорилась, извините, мистер. Она… она в порядке, просто устала. Здесь так много людей - это честный ответ, потому что он не знает, не притворяется ли Наталия, задав этот вопрос постороннему так просто, будто переняла это у всех великих выживших притворщиков. Такер неопределённо пожимает плечами. А время в Торговом Центре и правда летит быстро. Еще недавно я чувствовал себя гораздо моложе рядом с ней, а сейчас я старый-старый ворчун, — он шутит, разряжает обстановку, так как тема совсем не из приятных, слабая улыбка задерживается на его губах ещё на несколько секунд, прежде чем выражение лица принимает глубокую задумчивость. Нам пора. Еще раз извините - все прошло не так и плохо. Не стало еще большей катастрофой — уже хорошо. нужно убираться, что Джеффри и делает направляясь под руку с женой к ближайшим дверям бутика женского белья. В нашем мире может произойти, что угодно. И не всегда мы можем этим управлять. А как сказал один знакомый Такера: «Ты ничего не можешь контролировать, а если и можешь, то ты уже не с нами». С усилием он заставляет жену развернуться в том же направлении, и быстро шагает с этого места, как вдруг… Почему это «вдруг» всегда неожиданно вылетает откуда-нибудь из-за спины или сбоку, и пытается смешать мне планы, все до одного?   
-Твою раз! – едва успев затормозить, так что супругов, по сути, не задело, но Такер бросает рассерженный взгляд на гонщика-покупателя. Очки себе купите лучше! -  И все-таки Джеффри донес свое бренное на почтительное расстояние охранника, да и в таком состоянии не для нотаций, после которых захочется сигануть с двадцать пятого этажа. Какого хрена, Наталия? – нет, разумеется, Такер никогда не был примерным – вот любовника первой жены едва не свел, но как бы… певица на виду. Ей такая слава обойдется ну не слишком хорошо. Да, Такер костьми ляжет, а может и всеми другими частями тела, кто знает, учитывая, насколько сильно любил жену. Ты понимаешь, что из таких вопросов вырастают книги охранников полные цирка, но прекрасно продаваемые? – очень хороший вопрос, который задает Такер медленно, спокойно и главное без осуждения. В глазах Огненноволосого интерес и только. Можно подумать, что от денег с их продаж у авторов в головах появится больше мозгов – хмыкнул он. Так что, теперь идем по магазинам, покупать тебе трусы или что-нибудь к ремонту? — он тянет уголок губ в мимолетной усмешке, но надолго она не задерживается.

тут было

***Текст поста***