Шинтаро полагает, что поступает достаточно разумно, решая не оставаться на ночь в больших городах, и вместо этого предпочитая разбивать маленькие лагеря за пределами городских стен. Слишком живы еще в памяти воспоминания о ночи в находящемся почти у самого южного побережья городе, где за ночь в гостинице у него попросили сильно больше половины всех его сбережений (которых, к слову, и так не очень много, учитывая какой-то бешеный курс в переводе с денег Эдзо), и как сильно было его удивление. Он хорошо помнит, как на одной из узких и практически безлюдных улочек его сначала попытались ограбить местные, а затем ему пришлось спасаться бегством от городской стражи, принявшей его за попрошайку буквально через десять минут после того как он, уставший с долгой дороги, привалился к одной из прохладных каменных стен. «Здесь сильно не жалуют бездомных, а также много бездельников и воров» — писал он тогда в своем походном журнале с твердым намерением развить эту тему в своих мемуарах.

Когда большая дорога, пролегающая через поистине огромный и полный опасностей темный лес, привела его в деревню на берегу озера, Шинтаро твердо уверился в том, что надолго там не задержится — ему это просто не по карману. Ограниченность в средствах подводит к простой истине — под открытым небом не так уж и плохо спится. Комары, правда, мешают.

Успев добраться до рынка до наступления темноты, он с горем пополам сделал необходимые покупки, правда, единственные слова, которыми может их описать — весьма негусто. Когда он пришел к раскинувшемуся у побережья дереву, в руках у него были только небольшой кулек с сушеными фруктами, половина буханки не самого свежего хлеба, небольшой речной окунь (спасибо и на том, что хотя бы чищенный) и моток лески с маленьким и кое-где уже пораженным ржавчиной рыболовным крючком. Заплатив за это довольно ощутимую по его меркам сумму, Шинтаро все еще не до конца понимал, действительно ли все это так дорого стоит, или же торговцы просто решили содрать побольше, без труда определив в нем едва ли что-то понимающего иностранца. Склонялся больше ко второму варианту, думая, что воистину нет предела алчности людей, готовых ради наживы поступиться собственной честью. Человек, привыкший жить по совести, никогда не разумеет пройдоху.

Сделанный им вывод печален — такой мелкой рыбиной голод ему точно не утолить, а засыпать с неполным желудком не хочется. Поэтому, приняв разумное решение попытать удачу в рыбалке, отыскал и срубил мечом несколько подходящих веток, на одну из которых и намотал леску, после чего насадил на крючок маленький кусочек хлебного мякиша и закинул самодельную удочку в озерную воду.
В Эдзо, конечно, все было сильно проще — отплывай себе на лодке подальше, запускай в воду бакланов и жди, когда они наловят и принесут рыбу в клюве. Удобно было!

Откуда-то справа — из деревни — легкий жаркий ветер приносит тихие звуки красивой музыки, исполняемой на каком-то дивном инструменте. Шинтаро неволей вспоминает вечера в столице Эдзо, славном городе Ямато — людные улицы, многочисленные спектакли прямо на улице, будь то кукольные театры бунраку, или же драматические музыкальные постановки кабуки. И очень много музыкантов, искусно владеющих самыми разными инструментами — от тайко до шякухати. Шинтаро очень тоскует по праздным вечерам на острове, но вспоминает, что довольно быстро от них устает, и часто спешит уединиться то в поле, то в лесу, то на берегу реки. Там, где тихо и спокойно, и можно побыть наедине с собой — так лучше слышно внутренний голос, лучше проясняются мысли. Поэтому даже сейчас, будучи уставшим и голодным, видит хорошую возможность для отдыха и достижения гармонии.

Созерцанию мешает странная возня за спиной, игнорировать которую не получается ни при каких условиях — Шинтаро поднимается и оборачивается резко, но секундой позже застывает, будучи не в силах пошевелиться из-за сковавшего его ужаса.

— 「お前は。。。」—　тихо произносит в обращении к существу, которое на его родине часто обозначают как Они. Красная кожа, рога, длинный хвост... и очень враждебный характер. При таких входных данных итог у этого столкновения может быть только один — Шинтаро страшно, но, как и полагается настоящему воину, от битвы он не бежит, поэтому руки выверенными движениями опускаются на закрепленный на поясе меч.

К большому удивлению, нападать демон не собирался, и, кажется, даже не обращал на него никакого внимания, вместо этого воровато обшаривая его скромные пожитки. Такое поведение слабо вяжется с верованиями Шинтаро, но очень, очень сильно злит — и злость эта оказывается сильнее обуявшего его несколько секунд назад страха.

— 「おい！止まれ！」 — расстояние в пару прыжков преодолевается за считанные секунды, и вот уже на лезвии меча играют отблески разведенного им ранее костерка, а само лезвие уже рассекает воздух холодным росчерком — Шинтаро готов одним ударом снести демону голову.

Отредактировано Шинтаро Мишима (2021-04-14 17:06:04)

Шинтаро не имел никаких дел с демонами на островах, но древние легенды прекрасно помнит, а потому знает, что у древних героев разговоры с ними были слишком короткими. Снести голову или погибнуть — вариантов всего два, и никаких — еще раз — никаких исключений, даже если враг на первый взгляд кажется безобидным.
Он знает — демоны коварны, сильны и быстры, превосходят обычных людей практически по всем параметрам, и способны порвать на части в считанные секунды. Шинтаро к обычным людям можно отнести с большой натяжкой, но имеет ли это значение, если сейчас он полностью лишен возможности пользоваться магией? Да и эмоции, несмотря на казавшуюся свободу от них, все еще берут верх — ему все еще страшно, поджилки все еще предательски трясутся, рука меч сжимает неуверенно, и он, если принимать во внимание абсолютно все факторы, находится в не самом выгодном положении, будучи относительно легкой мишенью для любого желающего атаковать его.

Блестящий клинок ловит языки пламени, переливается оранжевым, покачиваясь на опасном расстоянии от красной шеи — лезвие то и дело касается кожи, так что шанс прирезать ее (то, что это «она» Шинтаро догадался по первичным признакам) все еще есть, и довольно реальный, однако надеяться на это он бы не стал.

— 「何している？」— вовсе не обязательный вопрос — он прекрасно видел, как парой секунд ранее эта бестия проглотила одну из блестящих монеток, которые он привез с острова. Конечно, на поверку оказалось, что его деньги здесь ничего не стоят, и едва ли могли понадобиться в дальнейшем, но он расценивает это как нападение, поэтому делает то, что должен — встречает противника лицом к лицу.

«Что-то не так», — молнией проносится в голове, когда до Шинтаро доносится тихое копошение где-то в стороне. Приходится отступать — одним прыжком увеличивать дистанцию, выставляя клинок перед собой.

«Двое?»

Понимая, что находится в численном меньшинстве, Шинтаро отсчитывает себе ровно четыре секунды. Первые две — разобраться, кто из двоих представляет большую опасность; третья — для прыжка; последняя — для точного удара наотмашь. Если все пойдет по плану, на одного демона здесь станет меньше. Второй, скорее всего, оторвет ему голову, но Шинтаро готов рискнуть.

Тем сильнее было его удивление, когда вместо демона он увидел ребенка — маленькую девочку-заморыша — чумазую, разодетую в какие-то рваные обноски, искавшую что-то в траве и ранее не издавшую ни единого звука.

— 「何？」

Взгляд снова возвращается к демонице — она, как оказалось, уже успела неплохо устроиться. Красные лапы с длинными (и он был уверен, что острыми) когтями подняты в воздух — этот жест ему знаком, но она действительно надеется, что он поверит в то, что она сдается?

— 「黙れ！」—　вырвалось из груди прежде, чем он успел разобрать, что она сказал. «Дуругу» — Шинтаро довольно часто доводилось слышать это слово в те недолгие моменты, что он скитался по городам и деревням. Смысл, правда, до него так и не дошел, поэтому и значения оно для него никакого не имеет.

А вот что имеет значение — большой кусок аппетитной на вид лепешки. Становится понятно — ему предлагают перемирие, только вот он его не принимает. О коварстве демонов говорили веками, учили не разговаривать с ними, и уж тем более не принимать от них никаких даров. С другой стороны, если не зацикливаться на себе, то можно вспомнить, что рядом еще и ребенок, посмотрев на которого, можно было сделать вывод — девочка голодает. Ему эта лепешка не нужна, а вот ей — необходима, поэтому что делать Шинтаро решил в следующую же секунду — резким движением выхватил кусок приятно пахнувшей сдобы из когтистой лапы и протянул его девочке.

— 「これ見て。」 — говорит тихо, чтобы лишний раз ее не нервировать, а сам поворачивается к демонице и машет рукой в жесте, означающем простое и понятное на любом языке «пошла вон».

«Уходи. Сейчас же. Пока я не передумал и не отрубил тебе башку».

Шинтаро, воспитываемого в суеверной семье (а других, как можно понять, если копнуть глубже в культуру, искусство, религию и даже политику в Эдзо и нет вовсе), с ранних лет учили — демон человеку не товарищ, и наоборот. Не друг, не покровитель, не партнер в делах, не брат по оружию. Человек не делит с демоном хлеб, не поднимает чашечку рисовой водки за благополучие, не стоит спиной к спине, когда в дом стучится война. Кто-то демонам поклоняется, желая получить хоть какую-то толику их могущества и практикуя черную магию, но таких еретиков обычно быстро ловят и казнят, потому что все знают, что любой демон — враг. Демоны пожирают их детей, демоны насилуют их женщин, демоны проносятся по их городам и деревням, не оставляя за собой ничего кроме руин и столбов черного дыма от пепелищ. Шинтаро хорошо помнит, о чем говорили и писали предки — точно так же хорошо помнит наставления храмовников и императора, в котором он видел, ни много ни мало, сошедшее с небес божественное дитя, ниспосланное вниз, к простым смертным, чтобы вершить великие добродетели и даровать Эдзо счастье и процветание.

Впрочем, помнит и еще кое-что — воспоминания грязные, черные, отдающее металлическим привкусом крови, неприятной вонью копоти и горелого мяса, и криками обездоленных осиротевших детей. Вспоминает, как глаза заливало красным цветом, как рассудок отступает куда-то назад и прячется за одним единственным инстинктом — тем самым, который непоколебимого и справедливого Шинтаро учили держать в узде, и никогда, никогда не давать ему волю. Он думал, что мыслит как победитель — на поверку оказалось, что так думают убийцы и тираны. Враги микадо нарекли его Оникаге — тенью демона; солдаты регулярной армии Эдзо после окончания колониальной кампании между собой называли его они-бунтайчо — демон-командир. И Шинтаро, помня о том, какие бесчинства творил на островах, как приказывал вырезать и жечь целые деревни, прекрасно понимает, почему. Другое дело, что его суждения о порождениях Тьмы и их отношений с людьми это не меняет — в его мире, где демоны убивают людей, люди точно так же убивают демонов. Без исключений.

Воспоминания о Эдзо отдаются приступом мигрени, но Шинтаро не понимает, что дезориентирует его сильнее — головная боль, или тот факт, что заморыш в рваных тряпках жмется к этому краснокожему чудовищу так, будто она ему и мать, и отец, и учитель, и защитник в одном лице. В голове мелькает мысль о демонопоклонстве, но видел ли кто-нибудь демонопоклонников среди детей? Ей на вид-то лет восемь-десять, не меньше, много ли она понимает? Насчет нее он судить не берется, а вот то, что сам не до конца понимает, что тут происходит — факт. Шаг назад.

— 「 あなたは誰か? 」

От взгляда Шинтаро не ускользает, как ее красные пальцы тянутся к кинжалам на поясе, в привычной ситуации он одним холодным росчерком меча уже отрубил бы ей руку, но его сомнения едва ли позволяют ему сдвинуться с места. Противнику нужно смотреть в глаза — в ее глазах он видит стремление обороняться и защищать, и даже не столько себя, сколько слепую девочку, чумазое лицо которой сейчас выглядывает из-за красной спины. Воистину, в этой стране довольно странные порядки — демоны защищают людей, люди прячутся и ищут помощи у демонов — и Шинтаро этого не понимает. Задается вопросом — а хочет ли, и нужно ли? Делает вывод, что нет. У него есть цель, ему нет дела до чужих горестей и радостей, и до чужих — не связанных с Эдзо — судеб тоже. Разве что не умереть с голоду девочке он может помочь.

— 「行け。」— хрипит Шинтаро и, наклонившись, подбирает завернутую в бумагу рыбину, которую кладет на расстоянии вытянутой руки. А потом, не отрывая настороженного взгляда и держа демоницу в поле зрения, собирает свои пожитки и переносит ближе к озеру — туда, где на сделанной из ветки рогатке закреплена его удочка — и садится полубоком, чтобы видеть, не подкрадется ли кто-то сзади с целью перерезать ему горло.

«Да почему вы, черт возьми, не уходите? Что вам от меня надо?»