Последнее, что успевает отчетливо отпечататься в его голове — с ног до головы закованный в черные доспехи рыцарь с огромным мечом в руках. Воин, бьющийся без устали, возведя собственную ярость в абсолют, и превратив ее в свое главное оружие. У Шинтаро есть вполне объективные причины ярости бояться, как и людей, поглощенных ею (в том числе и себя самого), поэтому отнюдь не удивительно, что он оказался не готов к этому бою, и совершил свою главную ошибку — в глубине души еще до начала битвы смирился с собственным поражением.
Его учили не страшиться врага, каким бы грозным тот ни казался, начинать бой с высоко поднятой головой и смотреть прямо в глаза. Шинтаро наставлениям внимал и всегда старался следовать Пути Меча, ежедневно тренируя и тело, и дух, но на поверку ничего не может сделать с едва заметно подернувшей дрожью руки, сжимающие меч, и с ногами, которые, кажется, ватой набили.

Он всю жизнь атаковал первым, а сейчас внезапно оказался в крайне неудобной для себя роли обороняющегося. Шинтаро знает — с черным мечником нельзя биться, полагаясь на силу, потому что тот очевидно сильнее. Поэтому пытается взять скоростью, но и тут терпит неудачу — при своих габаритах враг на удивление проворен и, кажется, хорошо представляет, чего можно ожидать.
Вместе с осознанием своего положения приходит отчаяние; вместе с отчаянием страх окончательно утверждается в своих правах; чувствуя страх, Шинтаро совершает одну ошибку за другой, снова и снова подставляется под мощные удары тяжелого двуручного меча, и только каким-то чудом избегает смерти, но ровно до того момента, когда оказывается сброшенным с обрыва после попавшей в цель размашистой атаки. Ощущение полета помнит, но только первые несколько секунд — после этого, кажется, в падении сильно ударился головой.

Смутно помнит еще кое-что — разноцветные пятна, залившую глаза кровь... яркую копну чьих-то волос и мягкий голос — громкий и явно беспокойный. Несколько раз ему удавалось проснуться, после чего он тут же терял сознание снова, и окончательно открыть глаза ему удалось только здесь — в слабо освещенной комнате, в которой, приглядевшись, можно было различить богатое убранство, характерное, как Шинтаро мог судить по опыту своей родины, для домов, хозяева которых едва ли стеснены в средствах. Комната, справедливости ради, выглядела довольно уютной, но что ему уют, когда он находится в неизвестном месте, привезенный сюда незнамо кем и незнамо с какой целью! Судя по поджимающим голову и торс повязкам, ему оказали необходимую медицинскую помощь, однако могло ли это добавить что-то в копилку заочного доверия к местным господам? Разве что совсем немного. Достаточно ли этого, чтобы говорить о доверии в принципе? Точно нет.

— 「糞。。。」— тихо чертыхается Шинтаро в попытках подняться с кровати, не обращая внимание на острую боль — в падении он наверняка сломал пару ребер, да еще и сотрясение мозга заработал, судя по нарушению координации, головокружению и легкой тошноте. Ему бы лежать спокойно, восстанавливаться и набираться сил, но здесь задерживаться нельзя, да и не хочется вовсе.

Далеко не сразу он понял, что окна закрыты плотной черной тканью, однако, разобравшись, посмотрел на улицу, чтобы хотя бы понимать, который сейчас час — к своему явному недоумению обнаружил, что на улице царит кромешная тьма, и единственное, что можно разглядеть в ночи — величественные пики гор и... бушующую метель.

— 「今俺はどこですか。。。」

К большой удаче его вещи нашлись в этой же комнате — внезапно постиранные и выглаженные. Наспех собравшись, Шинтаро огляделся по сторонам и с ужасом понял — хозяева дома забрали его меч. Разумеется, их поступок имеет под собой вполне резонное объяснение — он гость в их обители, причем не знакомый и не то чтобы желанный. Так они решили обесопасить себя, и винить их за это он не мог — окажись на их месте, сам поступил бы точно так же.
Тем не менее, меч ему нужен, и дело не только в том, что утеря оружия — большой позор для воина Эдзо. Шинтаро уверен — черный мечник далеко не последний, с кем ему предстоит столкнуться в своем путешествии, поэтому ему нужно защищаться. Это означает только одно — без меча он отсюда не уйдет.

Аккуратно открыв дверь, он едва ли не на носках выходит в коридор. Слышит шум, доносящийся откуда-то снизу — звон стекла (видимо, бокалов) и металла (возможно, столовых приборов). Делает вывод, что хозяева заняты ужином, но до сих пор не может понять, как ему следует поступить. Быстро пробежаться по комнатам, стараясь не попадаться никому на глаза? Или спуститься вниз и всеми правдами и неправдами попытаться объяснить, что очень благодарен, что ищет то, что принадлежит ему, и что после того как получит свое тотчас выйдет за порог, и больше никогда их не побеспокоит?

Шинтаро, право слово, даже не знал, что хуже. До определенного момента — пока не услышал чьи-то мягкие шаги за спиной.

Отредактировано Шинтаро Мишима (2021-04-13 05:02:16)

— 「何?」　

Разумеется, он не понял ни единого слова. Впрочем, похожим тоном его отчитывали лекари в одном из гарнизонов во время колонизации прилегающих к Эдзо островов, поэтому можно было догадаться, что хозяйка дома не слишком-то довольна тем, что Шинтаро покинул постель и, что более важно, комнату. Ах, если бы она только знала, в каком положении он находится, и что он не может позволить ни единой лишней минуты отдыха, не говоря уже о том, что он в теории мог пробыть здесь не один день.

Несмотря на хорошо поставленный менторский тон, голос звучал достаточно мягко и живо, и Шинтаро, смутно что-то припоминая, наконец, позволил себе неторопливо обернуться.
На вид он не дал бы ей больше тридцати. Невысокий рост, огненно-рыжие волосы, моложавые черты лица, горящий интересом взгляд, и красивое богатое платье — он бы соврал, отказавшись признавать, что она была чертовски хороша собой. Однако, в красоте ее было что-то необъяснимо странное, отталкивающее, внушающее тревогу — не сильную, но крадущуюся где-то в поджилках, быстро остужающую разгоряченную первым впечатлением кровь. Если в первые секунды он, к своему стыду, ощутил желание, то теперь ему стало некомфортно находиться рядом даже на таком расстоянии. Она — как и весь этот затерянный в снежных горах дом — окутана ореолом таинственности, и эта таинственность причиняет ему неудобства.

С другой же стороны, это не отменяет того факта, что он просто по-человечески благодарен. Она привезла его сюда, где ему оказали медицинскую помощь, хотя запросто могла оставить там, где нашла, просто пройдя мимо. Людям редко есть дело до чужих горестей или обстоятельств, поэтому ее поступок вызывает в нем уважение, подсказывающее, что было бы неплохо это выразить. Поэтому, несмотря на пронзившую ребра боль, он выпрямил спину и учтиво поклонился — настолько, насколько ему позволило его физическое состояние.

— 「いろいろお世話になりました。」

Тем не менее, открытыми оставались два вопроса — где его меч и в какой части света они сейчас находятся. И если узнать про собственное местоположение ему в данный момент возможным не представлялось, то про меч у него хотя бы есть шанс узнать, объяснив свою просьбу на пальцах.

— 「俺の刀は何処ですか? 俺の物が取りたいです。」— с этими словами он раскинул руки, указывая на длину оружия, а потом сложил их вместе и неторопливо изобразил рубящий по диагонали удар. Не бог весть как объяснил, конечно, но если она не глупая дворянская дочка, думающая только о балах и о том, как бы поскорее выскочить замуж за какого-нибудь зажиточного купца, то наверняка догадается, о чем речь.

— 「長くはいられません。」

Именно в этот момент так предательски взорвалась острой болью грудная клетка — хорошо, что рядом были перила балкона, на которые можно было опереться. Кое-как выровняв сбившееся дыхание, он поднял глаза и посмотрел на нее с горькой обреченностью во взгляде. Скорее всего, в таком состоянии она его никуда не отпустит. Но что еще хуже — Шинтаро и сам понимал, что не сможет уйти далеко.

Нельзя сходить с Пути Меча. Нельзя терять собственное оружие. Нельзя участвовать в чужих тяжбах и увлекаться азартными играми. Нельзя показывать собственную слабость перед кем-то — особенно перед незнакомцами. Воин Эдзо обладал многими привилегиями на своей земле, однако с этими же привилегиями на плечи ложилась большая ответственность, и зачастую запреты были куда строже, нежели у обычного крестьянина. Шинтаро едва ли приходилось думать об этом — все-таки, он был достойным воином (во всяком случае, ему хотелось в это верить), и требовал неукоснительного соблюдения кодекса от всех остальных. Думая об этом сейчас, он к вящему неудовольствию понимает, что сам провалился сразу по трем пунктам. Позор, бесчестие, слабость — мог ли он когда-нибудь подумать, что это все про него?

От осознания, что его меч лежит буквально через несколько комнат конкретно в этот момент уже ни холодно, ни жарко — ему все равно даже туда не добраться. Во всяком случае, без посторонней помощи. Но что он может сделать, если она поможет добраться не туда, куда ему нужно, а снова в постель, из которой он так стремился выбраться и сбежать подальше? Что он может противопоставить чужой настойчивости и удивительной силе, с которой она подняла его так, словно он практически ничего не весил? Ничего — поэтому и не сказал ни слова (да и вряд ли бы его поняли), и брыкаться не стал (как будто это могло сработать. сделать только хуже — возможно), позволяя довести себя до кровати, и послушно ложась обратно.

— 「俺は大丈夫です。」 — отозвался хрипло, и тут же принял сидячее положение, стоило только гостеприимной хозяйке отойти в противоположный угол.

— 「どもありがとう。」

Появилась хорошая возможность рассмотреть ее получше, и Шинтаро подметил странную, мертвенную бледность, на которой так сильно выделялся подернувший щеки румянец; сверкающие неестественным красным в создаваемом слабым огоньком масляной лампы полумраке глаза, аккуратные гладкие руки с длинными тонкими пальцами, и взгляд — спокойный, но с отчетливо выраженным интересом, который ему с одной стороны более чем понятен, а с другой — создающий странное ощущение опасности.
Он привык видеть в людях враждебность по отношению к себе — от нее же никакой враждебности не исходило, даже наоборот. Однако, своим нарочитым дружелюбием она создавала впечатление, будто держит его в плену, и от этого ему с каждой секундой все сильнее становилось не по себе.

Шинтаро кажется, будто она очень хочет что-то спросить — он ее, разумеется, не поймет, но почему-то не хочется, чтобы она в принципе обращалась к нему. Возможно, было бы лучше, если бы она вообще ушла, но попросить ее он об этом не может — во-первых, не знает как, а во-вторых, это будет чересчур грубо с его стороны — как-никак, она ему все же помогла. Поэтому, не зная, как ему поступить, Шинтаро нахмурился и крепко сжал в ладони болтавшийся на шее оберег. Как бы там ни было, все еще остается надежда на то, что древняя магия предков защитит его от любого недоброго умысла — не только сокрытого в глубине души, но и крадущегося в темноте.

И вместе с тем, как после прикосновения к оберегу на душе становится спокойнее, губы сами шевелятся в беззвучной молитве, призывающей богов оградить его от зла. Шинтаро молится, прикрыв глаза, но чувствует на себе чужой взгляд. Пристальный, странный, голодный.

— 「あなたは誰ですか？」