Амели (Шарлотта) как раз подумывала о том, чтобы сделать из соплей нового подручного, — так много их, кажется, накопилось в носу, — когда метла наконец-то вернулась домой.
Ведьма решила было метлу наругать (ласково), за то, что та оставила свою хозяйку одну, да ещё и в беспомощном состоянии, но на полуслове закашлялась, из глаз брызнули слёзы, горло резануло... в общем, нашлись дела поважней.
К тому же, метла быстро принялась за работу. В частности — разгребать тот бардак, что натворила Амели, пытаясь приготовить себе чай.
   
Стук оказался внезапным.
Теперь Амели подавилась чаем.
Метла на удивление выразительно (учитывая полное отсутствие у неё лица) посмотрела в сторону двери.
   
— Эд?.. — Просипела Амели ослабшим голосом.
Метла промолчала. Как всегда.
Затем Эдвард подал голос.
   
Амели резко поднялась. Настолько, что стукнулась коленкой о стол и опрокинула остатки несчастного чая на скатерть.
— Шарл... — Возмутилась было она, но поняла, что именно произнёс Эдвард и смерила метлу ледяным взглядом: ведьме сразу всё стало понятно. Метла же невозмутимо продолжала вытирать пролитый напиток, тут и там.
Амели (Шарлотта) обиженно шмыгнула носом и, потирая покрасневшую коленку, направилась в прихожую, по пути надевая нежно-розовую, почти что белую сорочку на голое тело.
   
Дверь открылась сама, за мгновение до толчка.
Амели и в самом деле была бледна, словно покрылась белой изморозью. Лишь и только алые глаза горели яростью, но судя по мягким чертам лица — не в сторону Эдварда. Что толку на него злиться?..
Юный... дурак.
   
— Это метла тебя позвала? — Шмыгнув, а затем утерев нос запястьем, сердито спросила Амели (Шарлотта), после чего переступила с ноги на ногу. Едва заметно горбилась, но куда заметнее, если знать, сколь прямой стан был у Шарлотты (Амели) обычно. — Кх-кха. Зря ты пришёл...
Голова была горячей, точно печка. По крайней мере, так казалось Амели, хозяйке этой головы.
Она закашлялась.
— Я могу и сама о себе... кх-кх!.. Позаботи-
И словно нарочно, Амели упала в объятия Эдварда. Увы, это было не так.
Коленки подкосились, и на считанных пару секунд сознание Шарлотты отключилось, а вместе с ним по волшебству растворилась одежда, и сиреневый водопад волос, пахнущий сладким шиповником, веером спустился к полу.
   
— Ладно, раз ты здесь... — Щёки Амели покрывал румянец, и непонятно ещё, от чего именно. — Отнеси меня в постель, ладно? Это у тебя что... — Шмыг носом, — Мёд?.. Д-дурак.
Последнее слово она произнесла совсем тихо.
Из-за косяка черенком выглянула метла, покачала немного головой и вернулась к своим нехитрым обязанностям.

Амели хотела было возмутиться, — что ему, рыжему, сорочка уже не одежда? — но сбившееся дыхание не позволило, а после сбилось и настроение. Шарлотта, будучи уже нагишом, прижалась к мужчине поближе, украдкой, и поудобней легла ему в руки.
Пусть несёт — это дело хорошее. На это мужчины прекрасно годятся.

— ...л-ладно. — Откашлявшись, вещает откуда-то из кокона пледа Шарлотта.
Она и в самом деле заворачивается в него, и в одеяло попутно, так, что снаружи остаются лишь лапки, то бишь руки, да бледная голова, а на голове уже выросла огромная ведьминская шляпа, и сиреневые волосы вновь коротки.

Комната Амели — настоящее ведьминское убежище.
Повсюду раскиданы-висят разнообразные амулеты, часы в количестве трёх штук отбивают каждые свой собственный ритм, разноцветные одежды, никогда не ношенные, лежат тут и там, стулья, не меньше шести штук, инкрустированы всяким, какие-то игрушки, символы, золочёный ларец в уголке, шкуры, ковры и прочее-прочее... настоящий калейдоскоп редкостей всех цветов, невесть как оказавшийся в хижине на опушке Милвирских лесов.
Шарлотта оглядывается, приподняв голову, надеясь высмотреть метлу, но та помогает Эдварду разобраться с напитком для болезной леди. Разумеется, хмурится недовольно и шлёпается обратно в постель, заходясь кашлем и снова беспрестанно сморкаясь.

Когда Доэрти возвращается, на него из-под горы подушек смотрят недовольные красные глаза и кончик ведьминской шляпы.
— Я уже подумала, что метла варит кашу из тебя самого... — Пробурчала она, выбираясь из мягкого плена. Тихонечно кашляет в запястье и совсем не стесняется обнажённой груди и живота цвета свежего молока, всё что ниже — скрыто одеялами. Тут и там полыхает болезненный румянец, но голос Шарлотты звучит твёрдо, повелительно. — Чашку держи ты. Я боюсь горячего, могу уронить...

И, положив ладошки на руки Эдварда, аккуратно пригубила молока.
Сладко, сытно, горячо, жирно...
— Гадость какая... — Сердито рецензирует Амели после чего тут же целует Эдварда в щёку и растирает молочно-слюнявый след большим пальцем. — Теперь тоже заболеешь, и узнаешь, какого это, когда о тебе заботятся...
Вторая рука всё ещё покрывает мужскую ладонь, а на губах Шарлотты впервые расцветает искренняя озорная улыбка.

— Я болеть тоже не собиралась, а нате — вона как вышло.
Амели невозмутимо пожимает тонкими белыми плечами, будто бы сделанными из живого фарфора.

Эдвард, всё же, дурак. Но насколько же симпатичный!
Шарлотта хмурится, глядя на то, как мужчина опускает кружку на пол, но на деле испытывает прилив нежности, болезнь которому совсем не мешает. На мгновение ей даже кажется — а что, если..?
Но через секунду горячечные тиски железом сжимают ноздри и в глазах на пару мгновений сперва становится светлей, затем темнеет; кружится голова, и во рту ощущение, будто всю ночь рыбу лизала.
Лёгкой забаве это не повредит, но на большее Доэрти рассчитывать не стоит. Хотя...

— Значит, моя нагота тебе не по нраву? — Голос звучит насмешливо, губы улыбаются, в глазах танцуют задорные чёртики.
Амели приспускает одеяло больше и поднимается на колени перед Эдвардом, прямиком на кровати, возвышаясь над ним, полуобнимая за шею, и щедро демонстрируя себя всю, от ступней до кончиков ушей, мягкую, горячую и в огромной ведьминской шляпе.
Ощущение смазывает только вырвавшийся сызнова кашель, из-за которого Шарлотта выглядит по итогу смущённой и до безобразия уязвимой.
— Ведьму не заставишь жить так, как надо, Эдвард... так что с чем-то тебе придётся смириться.

Однако предложенному одеялу не противится, если оно будет предложено его руками.
Ну это уж пускай сам догадается...

— Будь рядом, — Сипло приказывает Амели, утягивая Эдварда как есть, в одежде, в собственную постель. — Раз уж пришёл. Мне нужна грелка... — Девичьи руки обвивают Доэрти, и Шарлотта без малейшего стеснения льнёт к нему всем телом, вольготно устраиваясь сверху. В голове ведьмы тёплый туман, на голове — огромная чёрная шляпа. — ...и рассказчик. Расскажи что-нибудь, пока я пачкаю тебя соплями, чтобы я могла крепко уснуть.

Про сопли Амели (она же Шарлотта) не шутит — отвратительно-зеленоватые, полупрозрачные мазки уже украсили плечо Эдварда.
Метла из-за угла поглядывает на них, кажется, с осуждением.

Метла, сердито шаркая, уходит обратно на кухню.
Вестимо — готовить обед.

— Проклят будет тот день, — Бормочет без особого смысла Шарлотта, лёжа на Эдварде, — Когда ведьме будет запрещено ходить голышом в собственном доме...
На девичьем лице расцветает бесстыжая улыбка.
— Можешь тоже раздеться, так и быть... Сегодня дозволение ходить нагишом отдаётся и симпатичным рыжим мужчинам!..
Амели (она же Шарлотта) закашлялась, но закашлялась так, с весельем на тонких розовых устах.

Ведьма, на самом деле, ценит заботу Эдварда, но своей природе изменить не способна.
Она не верит в то, что нельзя разгуливать без одежды, будучи больной; Амели ведь и раньше так делала, и ничего — была здоровая, а значит — нынешняя болезнь лишь следствие шального желания природы, а с этим, увы, ничего не попишешь.
Никакая тебе магия не поможет, и уж точно бессильным окажется молоко с мёдом и... что там он ещё намешал?..

— Нет... — Прикрыв глаза, помотала головой Амели. — Но если продолжишь в том же духе, начну мурлыкать, точно кошка...
Руки у Эдварда красивые и сильные — что надо. Отдаваться в них — сплошное удовольствие, посему Шарлотта и присмирела. Но, конечно же, ненадолго.
Ведьма приподнимает голову и мягко, совсем небольно, кусает мужчину в шею.

— Всё такой же пресный... — Заключает она, лизнув несуществующую рану. Слова, пожалуй, грубые, но в интонациях ясно звучит вызов, проверка, а на лице — холодный диссонанс с тёплой, ласковой интонацией.

Внезапно заявляет:
— Феи так себя не ведут, знаешь ли...
Как будто она знает, как ведут себя все феи мира!..

— Но расскажи что-нибудь ещё, мне нравится тебя слушать...
С каждым словом Амели звучит всё более сонно, а тело её размякает и становится послушным донельзя — видимо, и правда засыпает. Томительная слабость наконец-то захватила девичье тело целиком и забрала его в горячий сон.

Возвращается метла.
На её несуществующем лице выражение мирского смирения — «Ведьма есть ведьма, верно, Эдвард?», будто бы говорит она, «Я буду рада тебе помочь.»
Эдвард метле искренне нравится, но едва ли она бы когда-нибудь променяла хозяйку на статного мужчину — ему, в отличие от Амели, уход, кажется, не требуется, а вот Шарлотта без метлы пропадёт.

Историю теперь, наверное, можно и не рассказывать.