20.03.890 - a dead body revenges not injuries.
Сообщений 1 страница 12 из 12
Поделиться22021-05-22 15:30:28
Темные тучи сгустились над Мглыми топями, пряча за собой солнце, которое в этих землях видно не так уж и часто, и предвещая грозу, которая страшит многих имеющих неосторожность забрести сюда путников, стремящихся как можно скорее добраться до ближайшего постоялого двора. Зловещим черным смерчем кружит над болотами стая воронов — верных спутников любой битвы — в предвкушении скорого пиршества.
Поживиться здесь есть чем — небольшая опушка у самого края болот с кое-где примятыми, а где-то — выкошенными начисто — кустарниками сплошь устлана трупами, среди которых и люди, и демоны, и нежить, и все они сливаются в одно кровавое месиво — смердящее и отвратительно выглядящее, мерзко хлюпающее и темными брызгами разлетающееся под тяжелым латным сапогом. Черной птице с каких-то пор ей внезапно стало все равно, чьим мясом утолять голод — поэтому спускается на еще теплую, но мертвую плоть, однако вскоре, раскидывая перья, с хриплым и зловещим карканьем разлетается в стороны, когда чувствует поблизости тех, кто по окончании сечи остался на ногах.
Тяжелый глубокий вдох обжигает легкие морозным поутру воздухом — за ним следует не менее тяжелый и продолжительный выдох. Взгляд Рагны мечется из стороны в сторону, прикидывая количество последних вырождений Пожирателя, до последнего момента остававшихся без внимания. Налившиеся свинцом руки крепко сжимают рукоять меча и напрягаются в последний на сегодня раз — Рагна не без усилия и с громким ревом поднимает огромный клинок и, крутанувшись на месте, одним ударом наотмашь разрубает пополам все, что видит перед собой. Бросает еще один взгляд на местность, не видит ни своих, ни чужих — только бездыханные тела крестьян с застывшими на лицах гримасами предсмертного ужаса и агонии. Показавшуюся из-за дерева темную фигуру поначалу не узнает, и меч за спину прятать не спешит. Приглядевшись, впрочем, понимает — сегодня он не единственный, и странная женщина, которую местные почему-то кличут Крысой вернется в графство близ Тальтауна вместе с ним.
Как ей удалось выжить — загадка. Возможно, дело в мастерстве. Возможно, в кои-то веки повернувшейся к кому-то лицом, а не жопой удаче. Возможно, в божьем промысле, но уж в чем-чем, а в этом Рагна сомневается сильнее всего остального. О каком промысле может идти речь? Рагна в бога не верит, а если даже он и существует, то уже давным-давно оставил эту землю, отвернувшись от людей, все еще воздающих руки к небу в смешных своей наивностью мольбах о помощи. Они надеются, что однажды кто-то спасет их — Рагна думает, что они зря тратят время.
По мере ее приближения на Крысу Рагна смотрит украдкой. Оружие выдает в ней храмовницу — ему уже доводилось сталкиваться с некоторыми из них, поэтому и цепи, и меч, и даже изрядно поношенный доспех он узнает без особого труда. Он храмовников не любит, они его — наверняка тоже, но в отношении нее он предубеждений не испытывает — во всяком случае, до тех пор, пока с ее стороны не исходит намеков на превращение их равнодушного нейтралитета в неприкрытую, обусловленную н-ным количеством ее убитых Рагной товарищей вражду.
Он не разговаривает с ней, не зовет, не ждет, когда она догонит — безучастно поворачивается спиной и пересекает болото узкой тропкой, грузно перебирая уставшими ногами, перешагивая через расчлененные и вывернутые наизнанку останки, разгоняя падальщиков, и замечая про себя, что вина в этом побоище лежит исключительно на плечах графа, который отправил своих людей сюда вместе с ним. На что надеялся этот жирный тупой аристократ, когда вкладывал в крестьянские руки оружие, тем самым обрекая их на гибель — непонятно. Рагне по большому счету плевать — давно ведь решил, что на поле боя каждый сам за себя — но теплого приема в графских владениях он по определению не ждет.
В глаза женщин, стариков и детей не смотрит, и остается полностью равнодушным и безучастным, когда они обступают его со всех сторон, зажимая в плотное кольцо, и наперебой бросаются к нему с вопросами, ответы на которые уже наверняка и сами знают. Рагна молчит — не может, не хочет, да и вряд ли ему вообще нужно говорить о том, что никто из них уже не дождется дома ни мужей, ни сыновей, ни отцов. Мимолетно смотрит на Крысу — хорошо знакомое по своему примеру недовольство улавливает сразу же, угрюмо поджимает губы и смотрит вперед — туда, где вдалеке возвышается замок из серого камня.
— Прочь с дороги. — наконец, хрипит он и настойчиво прорывается дальше, без особых усилий расталкивая местную деревенщину. В ту же секунду в висок врезается брошенный из толпы камень.
Чувствуя, как по скуле струится теплая кровь — его кровь — останавливается, и неспеша поднимает руку. Ладонь опускается на рукоять меча. Он не думал, что дело дойдет до этого, но, защищая себя, Рагна готов перерубить хребет кому угодно.
Отредактировано Рагна (2021-05-22 15:36:45)
Поделиться32021-05-23 18:40:49
Пахнет страхом, кровью и дерьмом.
Запах настолько привычный, что Юра давно не различает хвою, грозу, болото: все это природное великолепие, думать о котором у нее нет ни времени, ни желания. Мясо отвратительно тянется на зубах, скрипя от свежести и вспениваясь кровью на разбитых губах; ей большого труда стоит не закашляться, опорожняя походный свой ужин на ботинки. Рана на животе, из которой она пять минут назад вытащила корявый меч, медленно затягивается, вызывая раздражение и тошноту — за нее и рассеченный нос Юра платит цену слишком высокую. Даже если последний живой бедолага, неподвижно теперь держащий собственные белые кишки, сам просил ее со всем покончить побыстрее. Они все, как правило просили, горемычные, и со временем Юру перестало передергивать. А мертвым уже все равно, на что они пойдут.
Она осматривается вновь, спокойнее в этот раз: все вокруг нее застыло в мертвенном покое, величественно тихом и заполнявшим это раннее темное утро трупным смрадом.
Юра распинывает лапник и шишки со сдавленной злостью, переступает следы ночного побоища: заляпанная с ног до головы грязью, тиной и ошметками врагов, все, чего она действительно хочет, это умыться. Смыть корку с лица и ежика не то черных, не то коричневых волос. Дыхание неровными клубками уходит в сизую муть рассвета, пока она собирает в небольшой мешок пару вещей про запас, чтобы было что показать по возвращению. Все идет своим чередом: жизни вокруг нее обрываются, угасают искрами при первом дожде, а она... что она? Ничего нового.
Громогласный рев выводит из задумчивого оцепенения так же быстро, как заканчивается, и Юра решается выйти из-за дерева, когда все уже кончено. Не одобряет стиль, но в работе охотника важен только результат. Кто-то плюётся заговоренными дротиками, а кто-то махинами крутит, большая ли невидаль.
— Чего блажишь? — голос звучит тихо и хрипло, да и пес с ним.
Тот, правда, кого величают Рагной Проклятым, ее не слушает и не слышит: когда отступает бешено стучащая азартом битвы кровь, остается лишь глухая, мертвецкая усталость, в конце концов, они тут полночи по болотам скакали, как кикиморы. Юре повезло, что ее мужики за бабской юбкой да храмовничьим нагрудником попрятались, да только не учли, что она не зря тварей в лес уводила. Поплатились, ведь глупость только могилой лечится. Те, что предпочли за широкой спиной укрыться, конец свой не лучше встретили. Всегда одно и то же.
Кинуть оценивающий взгляд сам Цейн просит: выжить-то он, может и выжил, но вылавливать тушу эдакую из болота, да на себе куда тащить — гнилая была затея. Да и Юра не записывалась в сердобольные, ведь звали же ее за что-то крысой. Но вот латы жалко. Латы явно неплохие.
Охотничья порода везде одинаковая: посмотрели собаками затравленными: жив, не ли, да побрели обратно. Рутина, к которой за пару лет привыкаешь, если не сдохнешь, а за столетие — и подавно. Юра бы даже похлопала учтивому безразличию, которое иногда куда приятнее мужичковых расспросов, ведь баба, она и в Тальтауне баба, даже страшная. Обращенный же к ней затылок на мощной шее вполне себе не задает вопросов и не сменяется хмурым крупным лицом, поэтому Юра может делать то, что считает нужным.
Запах не отбивается даже дорожной пылью: шлейф пота, засохшей сукровицы и смерти следует по пятам до деревни, входит вместе с ними, тянется бурой дорожкой за ее походной сумой. На него выходят люди с знакомым отрешенным ужасом на лицах, с осознанием собственной беспомощной глупости и сытости, которая не вернет им потерянных ночью родных. Юра прекрасно знает это иступленное бессилие женщин и стариков, знает, что они всю ночь молились Цейну, чтобы тот заступился, что они убаюкали свое знание и свою совесть, ложась спать сегодня, прижав к груди розовощеких детей.
Крысу это раздражает. Ее раздражение злым прищуром режет толпу, не подпуская крестьян слишком близко, хоть это и станет бесполезно довольно скоро. Люди все еще глупы, люди все еще скоры на гнев, но даже так, какое-то короткое время трусость и желание жить — такое глупое и естественное — все еще берет вверх.
Потом летит первый камень.
Крыса шипит: низко, угрожающе, заставляя от себя инстинктивно отшатнуться. Отправляет окровавленный теперь булыжник прицельным пинком кому-то под ноги, вызывая визг. Крыса не одна, к превеликому Цейнову сожалению, потому ей приходится цокнуть языком, видя, как ее выживший... кто? Товарищ, подельник, попутчик? Кто бы он сейчас ни был, но демоны его дери, тут же потянулся к оружию. Крыса прикинула размах этого добротного меча. Крыса прикинула сколько людей он перерубит: вот тебе матушка и Сэтов день, тут не выберешь кому по хребту дать, а кого в лоб поцеловать. Крыса подумала, сколько вычета это доставит им обоим, ведь граф, все-таки, та еще меркантильная сволочь, которая еще и за мертвых крестьян им жалование убавит. Приходится встать между молотом и наковальней.
— Не дергайся, — Крыса неженственно морщится, кивает на рукоять меча, — оно того не стоит.
У нее в горле саднит: шутка ли, ни капли после битвы в рот не взяла, не считая чужой крови — но голос повысить все равно приходится. А ведь когда-то она была совсем такой же...
— Вон, — голос на пару мгновений становится громче, — пошли вон!
Поделиться42021-05-24 13:02:23
Рагна в людях не разбирается, читает их слишком плохо (если только их эмоции или намерения на лицах не написаны), всегда ставит ниже, чем они того, возможно, заслуживают, и в принципе к ним обычно не присматривается. Но стоит ему обратить внимание — даже краем глаза посмотреть — на собравшихся женщин, стариков, инвалидов, и прочих слабых мира сего, и все становится на свои места.
Липкий, тлетворный, бросающий то в жар, то в холод — страх застывает в бегающих глазах, которые боязливо вонзаются в серое месиво под ногами, стоит только Рагне заглянуть глубже. Этот же страх пульсирует тремором в дрожащих руках и коленях, растворяется в воздухе, вырываясь из груди прерывистыми вздохами, всхлипами, плачем, и тихими молитвами, которые не уберегли тех, кто сегодня не вернулся с болот, но по странной, извращенной крестьянской верой логике должны уберечь тех, кто остался. Это страх, который предательски прячется за напускной злобой — эти несчастные люди (за исключением одного) боятся его, но очень не хотят, чтобы он это видел. К несчастью для них — даже такому человеку с начисто отбитой эмпатией как Рагна все видно даже слишком хорошо.
Он об этом не просит, но Крыса открывает рот — его ответное раздражение языком по небу прокатывается, находит выход в хлестком «тц», разорвавшем внезапно образовавшуюся мертвую тишину, нарушаемую только криками петухов да шумом проливного дождя. Она, видимо, превратно его поняла, если думает, что он взаправду собирается устроить здесь резню — даже несмотря на то, что кое-где в толпе уже мелькают люди то с вилами, то с граблями, то с лопатами, а кто-то и ржавый, но все еще крепкий молот успел притащить. Толпа никогда не державших оружие крестьян — ничто для любого человека, способного пачками кромсать тварей, которыми они пугают своих отбившихся от рук детей. Рагна это понимает, Крыса, в словах которой он различает самый обычный меркантильный интерес (сколько там стоит жизнь бедного землепашца — один сребреник?) — тоже. Да и все они — от млада до велика — тоже осознают, что у них нет шансов, поэтому медленно расступаются, стоит только Крысе повысить голос — сухой и низкий для женщины, но достаточно громкий и властный, чтобы подействовать так, как она на это рассчитывает.
Они отступают, освобождая путь. Другое дело, что недостаточно быстро.
— У вас ровно десять секунд, чтобы съебаться с дороги, закрыться по домам, и сидеть тихо до тех пор, пока мы не уйдем.
Рагна досчитал до семи, прежде чем улица практически полностью опустела. Кутаясь в черный плащ, Рагна уверенно минует ряд ветхих на вид домишек, внутри которых плачут дети, истошно вопят снова избиваемые мужьями женщины, закрываются щеколды и задергиваются тряпки на окнах. Держась ближе к обочине, пропускает редкие повозки, украдкой вглядывается в усталые лица, и чувствует, как в спину вгрызаются взгляды, полные ужаса вперемешку с ненавистью и пожеланиями долгих мучений. Увы, с проклятиями опоздали — проклят Рагна с рождения.
Замок графа — грозный, неприступный — расположенный на вершине небольшого склона, за плотной стеной дождя и нависшими над ним грозовыми тучами рядовому путнику может показаться мрачным, гнетущим местом, а слухи о его обитателях только усиливают создающиеся неприятные впечатления. Поговаривают, что недоношенная графская дочка — та еще шлюха, которая раздвигает ноги то перед стражниками, то перед кузнецами, а однажды ее нашли здесь, в деревне, когда она обслуживала местных мужиков в хлеву. Говорят, что граф — этот заметно выделяющийся в силу возраста среди всех этих холеных молодых аристократов дородный старик с землистым цветом кожи, блестящей залысиной на макушке, и маленькими по-настоящему крысьими глазами — любит маленьких детей, которых к нему едва ли не каждые полгода возят со всех концов света, а по ночам прислуга слышит, как он с кем-то громко разговаривает в своих покоях. И это уже не говоря о передающихся из уст в уста кривотолках о загадочной смерти его жены, странных голосах, которые ветер с наступлением темноты несет через мрачные коридоры, и комнате за массивной дверью из толстого металла, ведущей в комнату, путь в которую заказан всем, окромя самого графа. В Рагне эти многочисленные пересуды отклика практически не находят — он и сам чувствует, что от замка веет могильной плесенью и холодным безумием, но его ли это дело? Скорее нет, чем да — по крайней мере, до тех пор, пока графу есть чем заплатить за сделанную грязную работу.
Моложавые стражники у ворот кажутся слишком бойкими для тех, кто, скорее всего, первым побросает оружие и слиняет, если дело когда-нибудь дойдет до драки, но Рагна предусмотрительно не дает повода подумать, что пришел кому-то угрожать, и пропускает Крысу вперед — открыть мешок да показать, с чем они к хозяину пожаловали. Судя по эмоциям на лицах, очень скоро кто-то должен будет заступить на пост вне очереди, пока молодчики толкаются, чтобы проблеваться в деревянном сортире где-то на территории двора, где Крысу и Рагну встретила выглядящая очень несчастной служанка в каких-то рваных поеденных молью обносках. Женщина с мертвенно-бледной кожей ведет их внутрь и просит подождать на пороге, и Рагны появляется возможность внимательно все осмотреть. Он крайне редко гостит у представителей аристократии, но, оценивая убранство, про себя подмечает, что замок этот точно видал лучшие времена. В воздухе витает запах сырости и чего-то до тошноты приторного; каменные ступени, кажется, вот-вот рассыпятся, стоит ноге ступить на них; в стенах виднеются трещины, в которых уже долгое время разрастаются мох и плесень. Создается впечатление, что за порядком здесь уже давным-давно никто не следит, а загнанное поведение местной прислуги еще сильнее уверяет в том, что с этим местом что-то не так. Мимолетного взгляда на Крысу хватает, чтобы догадаться — увиденное ей тоже не нравится.
Когда граф, наконец, выходит к ним, Рагна недобро хмурится. Как он выглядит, как он двигается, как он звучит — в этом человеке отталкивает абсолютно все, и волей-неволей возникает вопрос — а человек ли это вообще?
— На Мглых утопьях чисто. — надолго ли — уже другой вопрос, но об этом он предпочитает смолчать, и вместо этого поворачивает голову к Крысе. — Покажи, что принесла.
Поделиться52021-05-25 09:59:49
В иной бы раз Крыса свое возмущение не скрывала: охотники всегда друг друга раздражают да меряются, кто кого перещеголяет в искусстве нечисть изничтожать да слезу давить. Поле это маленькое и неблагодарное, а тех, кто в первый год не помер не очень-то и много, вот и приходится мириться с змеиной конкуренцией. Крыса бы зашипела, да бережет силы, которых в ней побольше этой махины будет, она достаточно рявкнула на местную толпу, чтобы еще и на детские (она тому молодцу в прабабки годится) выпады реагировать. Молчит: до чужих способов решения вопросов ей дела нет, пока они ее не касаются, ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Да и к ней не лезут, иначе рискуют получить пресловутое перо в ребро — кинжал у нее, слава Цейну, тоже имеется.
Двухметрового детину крестьяне боятся ощутимее, примитивнее и понятнее; страх легко побеждает агрессию загнанных в угол животных. Страх правит этой маленькой деревней, покореженной и потасканной под чужой пятой, пропитавшейся смертью и горем настолько, что можно было почуять в мокром утреннем воздухе. У них кроме бессилия камней, палок и ножей в трясущихся руках ничего нет, ведь поразить своего настоящего врага они не могут, да и не хотят — чаша людского терпения на удивление велика, когда еще есть, что терять. Возможно, она переполнится со временем, Крыса наверняка доживет, но не увидит, как громящий улицы людской бес приступом берет цитадель тирана. Вилы в руках неумех ничего не стоят, но множество муравьиное способно пожрать и волка.
Угрюмые пассажи Крыса пропускает мимо ушей — не касаются же — под аккомпанемент угроз и порицаний идет следом, не потому что ее проклятый попутчик вдруг сделался командиром их общего предприятия, а потому что по условно счастливой случайности им по пути. Крысе нет дела до славы и прочей обещанной шушеры, сколько б охотники не кичились своими планами по изничтожению рода Пожирателя, интерес имели такой же меркантильный, как и она. Отрицали правда, словно дети малые, но и пес с ними.
Дождь рядит как из ведра: Крыса жалеет, что походный плащ опять в лоскутья превратился, а то бы пригодился. Тяжелые капли бьют по темечку, смывают кровь и перемешанную с потом грязь с лица; она подставляет щеки и лоб под барабанную дробь дождя с несвойственным условиям удовольствием, ерошит мокрые волосы. Вода барабанит по доспехам, да и ей в целом наверняка грозит жар и прочие прелести человеческого существования, но в короткий отрезок времени Крыса почти довольна. Остатки бурой корки она с лица умывает, чувствуя хоть и мимолетный, но прилив сил. Неплохо: до замка дорога все равно не самая близкая.
Юра графский замок припоминает смутно и гораздо свежее, чем сейчас: огромный черный фурункул на скалистых мозолистых наростах. Вода льется на камни, под ноги, с высоких выступов вниз, на редкую поросль мха и одинокие кривые сосны. Замок, некогда сделанный из добротного песчаника, сейчас выглядит недружелюбно и угловато, неровно нависая обрывистыми кусками над восходящей тропой. Черный, голый камень и низкое, грязно-серое небо — картина угрюмая и давящая, даже трава и мох, росшие тут и там не зелены больше, а выцвели, лишенные всякой жизни. А потом они еще демонам на болотах удивляются.
Несчастье притягивает несчастье.
Они тяжело месят грязь, прежде чем снова столкнуться с людьми: Крыса бы обошлась и без этих реверансов в пользу бедных, но ее вербовали в этот отряд суицидного характера в постоялом дворе на другом конце графских владений — неудивительно, что тут ее мало знали, поэтому приходилось проходить все эти церемонии. У женщины, что встречает их под звуки блюющих где-то недалеко стражников, похожее на мел лицо и старческие беспокойные глаза, которые женщине скажут гораздо больше, чем нужно. Крысе это не нравится совсем.
Затхлый запах плесени и сладкой гнили она вдыхает полной грудью, пока они бредут вперед, рассеяв внимание достаточно, чтобы запомнить куда они идут, подметить как мало стражи в узких низких коридорах, в каком состоянии чернь и как сыты кухонные крысы, шныряющие по углам. Юра ощущение знает, как свои пять пальцев, как знает его каждый, кто когда-то оказывался в желудке кого-то побольше и пострашнее, а охотник своей интуиции должен верить в первую очередь, или не жилец.
Думай, Крыса, думай.
Очки запрятаны у самой туго перебинтованной груди, чтобы не потерять. Линза, конечно, всякое видала, но так хотя бы не потеряется: Крыса неженственно выуживает их откуда-то из-под мокрого поддоспешника и усиленно трет, пока они ожидают своего аристократичного работодателя. Крыса вертит линзы на слабом свету под интимное напряженное молчание — дай Цейн сработает. Надевать очки нет смысла: хватит и мимолетного взгляда, чтобы завидеть искомую черную кляксу, появившуюся из хозяйских дверей.
Думай, Крыса, думай.
Ей мало дело до того, как мерзко граф выглядит, хоть приятного и мало: Крыса вполуха слушает вежливое пустословие, присущее всем аристократам, подмечает, как торопливо удаляется за плотные старые шторы прислуга. Рагна чего-то командует, как командует всякий мужик, ей не надо понимать, что ее просят сделать, все по приказным нотам понятно. Язык цокает так же раздраженно, как чужой на деревенской площади.
Думай, Крыса, думай.
Граф неприятно дороден для ее усталых рук. Подыграть, учтиво склонившись и подождать пока граф склониться над трофеем, чтобы перерубить ему шею? У них нет огня, да и хрен его разведешь нормально в такой сырости, ни греющих колб с легко воспламеняемой жижей. Граф может и рожу свою сморщить, чтобы близко к ее смердящему бурдюку не подходить. Что тогда?
Думай, Крыса, думай.
Если графа держать на дистанции, нужно успеть хотя бы немного обездвижить старика, потому что истерзанным в ночной схватке охотникам никто сверху не послал сна и свежести, чтобы, скажем, со всей силы метнуть в него меч, крепко пригвоздив к каменной стене. Крыса мысленно обратилась к Цейну: не поможешь немножко, нет? Хоть она Рагне и до плеча достает, тот все равно крупнее и медлительнее, пока свой рабочий инструмент достанет, можно будет уже кишки по полу собирать голыми руками.
Думай, Крыса, думай.
Крыса вздыхает, морщась, снимает сумку с плеча.
Чего думать-то?
— Сам покажи, — выплевывает она, резко кидая полузакрытую сумку охотнику.
Ее руки быстры и сильны, поэтому пока оба мужика в этом зале в замешательстве, кинжал с пояса она выхватывает практически молниеносно. Еще секунда, и с глухим влажным звуком сталь входит в мягкий глаз графа, как нож в масло, по самую рукоять, заставляя того нелепо закинуть голову назад, неуклюже взмахнуть руками. Туша заваливается назад по инерции, грузно шлепается на фамильный ковер, гремя погребенными под слоем жира костями.
— Сейчас вылезет. — Крыса злобно сплевывает куда-то перед собой, достает второй, более легкий меч с пояса: работать храмовничьим ей будет слишком тяжело, — Ворон не лови.
Отредактировано Крыса (2021-05-25 19:20:13)
Поделиться62021-05-25 18:05:33
[icon]https://p4.wallpaperbetter.com/wallpaper/853/999/734/kentaro-miura-berserk-guts-wallpaper-preview.jpg[/icon]
Его голос не то ядом, не то кислотой сочится сквозь кривые зубы, со слюной вместе падает на ковер, когда, едва вороча языком, приветствует нежданных так скоро, но все еще желанных гостей.
Движения его не то чтобы резвые, но неестественные, рваные — прямые плечи то и дело дергаются, пробивающая руки болезненная дрожь заметна даже с расстояния входных дверей, подгибающиеся колени создают впечатление, что еще немного, и аристократ повалится на пол и кубарем покатится по ступеням вниз.
Он говорит слишком много для человека, едва способного внятно изъясняться, и Рагне стоит больших усилий различить, что их с Крысой, вообще-то, хвалят — другое дело, что в похвальбе этой можно услышать странную, недоброжелательную насмешку, которую без труда различит даже самый блаженный идиот. Рагна, как ему хотелось думать, идиотом не был, да и Крыса, кажется, не дура — краем глаза он замечает, как ее передергивает, как она замирает, напрягшись и щурясь с вполне обоснованным подозрением. Он щуриться как она не умеет — брови съезжаются на угрюмом лице, а губы сжимаются в тонкую полоску — ответом на нарочитое радушие служит полное его отсутствие.
«Ты заебала». — думается Рагне, когда потроха из брошенного в его сторону мешка пачкают латы, и черная слизь стекает по сапогам на пыльный и давным-давно чем-то изрядно заляпанный ковер. С этого момента счет идет на какие-то доли секунд, и у него не сразу получается зацепиться взглядом за Крысу, движения которой слишком быстры даже для человека в легком доспехе, и остры настолько, что успевай в сторону отходить, иначе об чужие локти порезаться можно. Реагирует он без промедления, и готов обрушить меч на голову сразу после того, как она всаживает свой кортик точно в глаз графа, и отталкивает его назад — только вот не сразу разбирает, чья именно голова сейчас должна быть расколота надвое. Ответ же находит в оглушительном нечеловеческом реве, от которого, кажется, стены трясутся да пыль с камней осыпается — уши закладывает, поэтому он не слышит, что говорит Крыса, да это и вряд ли нужно — сам уже понимает, что правы были шептавшиеся между собой крестьяне, не так далеки от истины были мужики на постоялом дворе, травившие байки за очередной кружкой местного пойла. Теперь все становится на свои места, и древняя как мир, ужасающая истина открывается его глазам — других в его жизни и не бывает.
Возможно, даже хорошо, что он не слышит, как с громким треском лопается кожа, отвратительными лохмотьями разлетающаяся в разные стороны с кровавыми брызгами, окрашивающими стены в красный. Зато невозможно не видеть, как вытягиваются и деформируются мышцы, когда что-то темное, на что эта кожа была просто натянута вырастает над ними на высоту футов двадцати, не меньше. Как отрастают рога на голове, как за широкой спиной расправляются оборванные крылья, как двигаются на толстом брюхе странные щупальца, а массивные предплечья покрываются волдырями и костяными наростами. Невозможно не почувствовать сильно бьющий в нос серный смрад, к которому примешивается гнилость и металлический запах дурной крови.
В своей истинной ипостаси демон выглядит ненамного омерзительнее личины графа, которую он однажды примерил на себя и скрывался под ней, держа эти земли в крепкой хватке и распространяя свое влияние едва ли не до самых Тальтауна с Эстеной. Мало кому довелось увидеть его настоящее лицо — никому не довелось об этом рассказать.
Рагну вид этого толстого ублюдка не страшит — Рагна, пускай и сильно устал после бессонной ночи да не самой близкой дороги, резво снимает меч со спины. Он ведь и не таких валил, и что делать сейчас ему хорошо понятно, поэтому бросается вперед, волоча массивный клинок по камням, чтобы одним горизонтальным взмахом вспороть брюхо и выпустить кишки. И только оказавшись на расстоянии удара, понимает, что допустил ошибку, и враг куда проворнее, чем кажется.
Ему деваться некуда, он ни много ни мало рискует грудной клеткой, которая от пропущенного удара может вылететь вместе с позвоночником. От встречной атаки сподручнее защищаться, нежели пытаться и вовсе ее избежать — благо, ширина меча позволяет — поэтому Рагна выставляет оружие перед собой за считанные секунды до того, как тяжелая лапища врезается в него и отправляет назад.
Деревянные двери, несмотря на их толщину, он выносит спиной, и вылетает во двор. Харкая кровью, Рагна тщетно пытается встать, и сейчас не может даже понять, что болит сильнее — ребра или сломанная рука, которая повисает неспособной держать оружие плетью. Хорошо, что он правша.
Демон, тем временем, успевает не то головой, не то брюхом проломить стену, и появляется на открытой территории немногим позже, раскидывая в стороны тяжелые обломки. Рагна, перед глазами которого все еще пляшут разноцветные пятна беспокойно оглядывается в поисках Крысы, но не обнаружив ее поблизости в силу недостаточной внимательности, здоровой рукой опирается на меч — уже чувствует, как что-то горячими импульсами разливается по всему телу, прижигая нервные окончания. Колени предательски дрожат и подкашиваются, но так просто его не свалить никому. Уж тем более жирному, вонючему, скользкому куску дерьма, что сейчас возвышается над ним в полный рост, и чей рев разносится по всей округе, поднимая в воздух стаю воронов над болотами.
Отредактировано Рагна (2021-05-25 18:05:56)
Поделиться72021-05-26 13:20:38
Крыса не слышит себя, хотя уверена, что сказала «хули блажишь, уродище»: надо же отродьям Пожирателя обязательно выть и всячески о появлении своем возвещать, чтобы не только они, но и вся округа в курсе стала, чья демоническая задница в эти сени пожаловала. Тварь из мясной личины вылезает как всегда разбрасывая кровь, жир и дерьмо. Крыса уже не дается диву, как все это страхоебство в одном мясном мешке помещается, кажется, еще лет пятьдесят назад бросила. Есть вещи, которые лучше не знать, как и требующие фокуса здесь и сейчас. Например, какого размера демон к ним пожалует сейчас: большой? Меньшой?
Сознание сужается до одной горящей точки самосохранения: люди, даже не умирающие своей смертью, инстинкты еще не потеряли, и, встретив кого-то выше, сильнее, опаснее, всегда свою шкуру сберегут в первую очередь. Крыса отнюдь в правиле не исключение, хоть это между ней и твердолобым молодцем с мечом не единственная разница. За оружие они все равно одновременно хватаются. Трансформация у демона занимает больше времени, чем Юра рассчитывает: наверняка тот голоден или не так силен, как кажется на первый взгляд. Логика с детьми Пожирателя работает весьма условно, а жизнь человеческая слишком коротка и скоропостижна, чтобы в тех премудростях разобраться. Крысе повезло, что она уже вторую сотню лет сдохнуть не может: Червь внутри вибрирует, заставляя тело потерять какие-либо остатки тяжелой усталости, привести себя в состояние тугой железной пружины.
Стоит рогатому выблядку оформить свое присутствие в зале окончательно, становится понятно: в тесной каменной коробке они пока не в выигрыше. Рагна на кой то черт, высекая искры с пола, бежит в лобовую, а Крыса ныряет к ближайшему предмету мебели, поближе к стене. Ей бы крикнуть этому сыну коровы, мол, куда ты лезешь, но нет ни времени, ни желания. Демон, несмотря на видимую грузность, достаточно проворен для тяжелого мечника, а костистые наросты наверняка достаточно плотны даже для тяжелых рубящих ударов. У Юры только два меча, цепь и смекалка, и положение это не самое приятное из тех, что она когда-либо переживала.
Секундой позже Рагна проносится откуда-то сбоку, хотя не проносится — летит, вышибая дверь, а чудище, изрядно смердящее, разбрызгивая слюну, ползет следом, едва не зашибая саму Крысу, которой приходится подтянуться на старой бархатной портьере в театральном пируете, чтобы оказаться сзади. Пол старого замка ходит ходуном: вряд ли создатели рассчитывали на демоническое побоище прямо во дворе. Но есть и плюсы: Крыса успевает все хорошенько разглядеть. Тугой костяной жилет, на котором растут два непропорциональных крыла, наверняка предназначенные для защиты а не для полета, плотный мясной воротник, не позволяющий крутить крупную рогатую башку как сова, в любую сторону, а, значит, слепые зоны у ублюдка все-таки имеются. С такими-то близко посаженными глазищами ему наверняка удобнее начать с того, что побольше да посочнее, а потом, отпотчевав, демон примется за нее.
Разбежался.
Времени у нее с поправкой на грузность общей вражины совсем немного, поэтому план она формирует на ходу — у кого то же он должен быть. Перво-наперво нужно понять, что у демона с регенерацией, а потом куда его бить, чтобы получить не промеж глаз, а тактическое преимущество. Тактическое преимущество храмовников — их много и они в кольчугах. Тактическое преимущество Крысы? Спорный вопрос.
Она выбирается на верхний этаж по портьере через дыру в потолке, пробитую мощными рогами, выдергивает ткань на себя, благо держится все на честном слове. Во дворе дурью орет демон, а значит проклятый ее товарищ по несчастью еще не успел оказаться сжатым огромным желудком. В другой момент ее бы это взбесило, невыносимая эта угрюмая твердолобость, но наличие тесака в противовес ее легкому снаряжению — это хорошо. Им не помешал бы огонь, но залитый дождевой водой двор замка не способствует воспламенению, поэтому придется довольствоваться малым.
Быстрый взгляд во двор: вот тебе и коленопреклонённый рыцарь, вот тебе и стращилище болотное, ну сказка же. С хреновым, правда, концом. План приходится менять на ходу: ей нужна его рубящая сила, а Рагне нужно куда-то отползти, чтобы коленки не дрожали. Крыса терпеть не может все эти ужимки и моменты бескорыстной взаимовыручки, к которым ее принуждает неутешительная действительность. Но она все равно разбегается на нетвердых от усталости ногах, знакомо замахиваясь цепью. Вообще-то она не пушинка. Но глазомер, вроде, на месте. Цепь за один из рогов все-таки обвивается, и приходится несмотря на ноющую боль в мышцах и связках, выбросить тело вперед, используя момент сцепления рычагом.
Заносит куда-то вбок: добрый сапог тонет где-то в серной ноздре с отвратительным хлюпом — Крыса врезается в демоническую черепушку всем весом, тормозя второй ногой в белесый глаз, а мечом — в тот глаз, что повыше, заливая руки и доспех порченной кровью и пузыристой белой жижей. Тут же мотает вверх: тварь, не будь дура, боль все-таки чувствует, не у себя дома в Пустоте беснуется; могучая рука уже стремится прихлопнуть Крысу... как крысу, щупальца в жирном пузе извиваются, пытаясь достать откуда-то снизу. Цепь тянет руку, когда она догадывается употребить ее по назначению, потянув на себя из последних сил.
— Шевелись, блядь! — она чувствует, как рвутся связки и трещат мышцы.
Переносит вес тела, заставляя болотного засранца мотнуть головой. Недостаточно, чтоб как с быком с ним управляться, но достаточно, чтобы ее не расплющило, а только зацепило когтями. Поддоспешник, и без того влажный, тут же краснеет от свежей крови — повезло еще, что не кишки выдрало. Крыса матерится, потому что это помогает справится с болью, а расслабившуюся цепь махом слабеющей руки заносит, чтобы тут же с силой полоснуть демона по последнему здоровому глазу.
Смекалка, ага, как же.
Отредактировано Крыса (2021-05-26 13:45:38)
Поделиться82021-05-26 21:04:19
[icon]https://i.imgur.com/t3S4Uqi.png[/icon]
Рагне это чувство знакомо — слишком долго живет с ним бок-о-бок, давным-давно принял и свыкся, определил как единственный инстинкт, который нет ни сил, ни желания подавлять. У него все равно ничего не получилось бы — за внешней каменной твердостью все еще чувствует и разочарование, и тоску, и боль. Вот только то, что сейчас прокатывается по усталым, но напряженным мышцам чувствует сильнее. Как оно внутри кипит, пузырится, жжется, снова и снова жжется. И Рагна наверняка соврал бы, если бы сказал, что ему неприятно, когда боль, притупляясь, немного отступает, и после бессонной беспокойной ночи словно второе дыхание открывается.
Боль служит необходимым триггером — наружу вырывается то, что он однажды впустил, и чему позволил остаться навечно. Он никогда в этом не признается, но зверь внутри знает Рагну лучше, чем он сам — знает, что Рагна этой боли алчет и, даже не подозревая, ищет ее в каждой битве, когда снова и снова прет напролом, когда жизнь в очередной раз висит на волоске, когда вновь поднимается там, где любой другой давно отбросил бы копыта.
И сейчас он снова на своих двоих. Рагна — раб собственной ярости, текущей и вскипающей в его жилах вместо крови.
В этой, с какой стороны ни глянь, дерьмовой ситуации у него вариантов не то чтобы много — либо драться, либо сдохнуть, но второй вариант по определению не рассматривается, и он готов уже в следующую секунду броситься навстречу мясистой лапе с огромными черными когтями, но перед самым броском замирает, потому что где-то там, на самом краю горящего ярким красным маревом сознания образ Крысы уже успел отложиться, и она снова рядом. Рагна слабо осознает, что она ему, вообще-то, нужна как союзник, и что в их случае координация — это важно; ему тяжело дается понимание того, что она создает идеальный момент для атаки. От внимания ускользает момент, когда она едва не падает рядом с дырой в животе; сквозь собственное бешенство разглядеть удается только трясущую своим жирным пузом цель — ту самую, которую хочется изрубить в бесформенную гору мяса, разорвать, выпотрошить и втоптать в камень.
Рагна громко втягивает воздух через стиснутые зубы и закидывает меч на спину — обретенная твердость в ногах пригождается ровно в тот момент, когда цепь хлестким ударом выбивает демону глаз. Его собственный рев сливается с ревом чудовища, когда раскрученный клинок врезается в серую плоть, вспарывая брюхо, которое выплевывает целый фонтан черной крови, одинаково дымящейся и на коже, и на доспехе, и на мокрой от дождя земле. Инерция заносит Рагну, и он едва не падает, когда одна из ног уже отрывается от земли, но удержаться помогает с грохотом ломающий дворовые камни меч, вытаскивать который получается не без усилий, но быстро — как раз для того, чтобы, не обращая внимание на боль в рвущихся связках, полоснуть еще раз вертикально, задев при этом массивный подбородок. Нечеловеческий рев и утробное рычание переходят в слишком высокий для такой туши вой, когда из разрезанного крест-накрест живота с черной как смоль слизью вываливаются внутренности, образовывая под короткими трехпалыми ногами темную кашу. Рагна понятия не имеет, что там с Крысой, и жива ли она вообще, но уже собирает силы для нового удара, когда бьющийся в агонии демон одним взмахом лапищи (абсолютно бесцельным, являющимся скорее инстинктивной реакцией на полученные увечья) снова отбрасывает его назад.
Врезавшись спиной в одиноко растущее во дворе дерево, он медленно поднимается на четвереньки. Перед глазами красная пелена, во рту — металлический привкус крови, а ноги едва слушаются, и прежде чем встать Рагна успевает несколько раз покоситься то в одну сторону, то в другую, находя опору то в каменной стене, то в широком стволе старинного дуба, то в брошенной кузнецом на улице наковальне. На мгновение кажется, что кто-то все еще барахтается у демона на загривке, размахивая мечом — девка-то, черт ее дери, точно не из простых — и он, наклоняясь и едва не падая, поднимает свой. Из груди вырывается хриплый рев человека, готового биться до последнего вздоха, ноги снова несут его вперед, и он, на бегу спотыкаясь, тащит за собой тяжелый кусок металла, который и мечом-то тяжело назвать. На расстоянии удара снова широкий замах, и лезвие разрезает толстую кожу на ногах, превращая в рвань сухожилия.
Чудовище дергается куда-то вбок, после чего медленно заваливается на спину. Если Крыса все еще там, и все еще может шевелиться, ей стоит прыгать, пока не придавило.
Поделиться92021-05-27 13:37:13
У демона изо рта летит серная густая слюна от воплей, а из пасти разит так, что Крыса где-то на задворках сознания обещает себе неделю потом в бане отмываться. Кто-то там отзывается уроду в унисон, луженой глоткой обозначат свое присутствие, но возмущаться даже времени нет. У Крысы другой фокус и другие проблемы: перспектива разбиться об каменные плиты двора, как только демон башкой мотанет, ее как-то совсем не радует, но вполне грозит, если она будет считать ворон. Смертью не обернется, но приятного мало.
Первая боль проходит, отступая горячей волной, а, следовательно, Крыса может снова двигаться, перебирая ногами, руками и всем телом. Положение у нее незавидное в самой твердой части демонической черепушки, которой демон трясет, слепо загребая руками и широко открывая пасть. У нее нет преимущества прыжка и раскачки, чтобы снова ухватиться цепью за широко поставленные рога, у нее нет преимущества силы и пресловутого второго дыхания на чистом человеческом упрямстве. Но вот опыта, который иной охотник вряд ли сможет получить, у Юры вполне в достатке, у нее еще работают руки и ноги, она может двигаться, пусть и не так шустро, как полчаса назад, но быстрее паренька, что по звуку судя идет тараном где-то внизу. Она меняет руки, чтобы бок, который тянется за опорной рукой так не тянуло, дергает с силой за собой, чтобы успеть вытащить прежде, чем демон голову запрокинет и завоет от боли. Серьезно, так и оглохнуть недолго. Ее тянет вниз, и она на мокрой заднице как с горки скатывается с головы на загривок, проскочив под рогом и успевши неглубоко ткнуть меч в жесткие мышцы шеи. Нога удачно встала на крыло, позволив развернуться, и тут же чуть не упасть.
Понимание приходит сигнальным костром: выродок Пожирателя все еще ничего толком не видит, а значит либо его регенерация слаба от голода, либо это низшая тварь, вылезшая с болот и пожравшая графа при очередной прогулке. Причины Крысу волнуют слабо в отличие от результата, который рождает план действий, простой как мир: круши и кромсай. Она чужой тяжелый удар чувствует дрожью, когда от воя уши закладывает: Крыса предпочитает спрятаться между бьющими в агонии крыльями, чтобы ее не достала демоническая рука. Держаться за меч приходится на честном слове и силе воли, потому что мотает Крысу на этой демонической детине, как тряпичную куклу — только успевай ногами упираться да равновесие выдерживать. Ее матерные выкрики все равно не слышно, но так хоть удается себя осознавать в пространстве. Ей плоховато видно, что там внизу: демон то так, то сяк пытается выскрести Крысу с собственного загривка, но она держится мертвой хваткой, раскручивает цепь один раз, два, три, в попытке не то рассечь жировые волдыри на крепком затылке, то ли проломить его, то ли за рог зацепиться. Она не считает на какой раз у нее получается. Ей бы подумать о слаженной командной работе, да недосуг и незачем, покуда не померли еще. Может, будь у Крысы сострадания не с наперсток и желание речи вести, с этим склизким уродцем разделались бы побыстрее, но она уже на загривке у двадцатифутовой твари. Поздно ставить припарки, когда пациент уже умер.
Ситуация патовая: демон дергается вбок слишком резко и болезненно, заставляя Крысу, выворачивая руку, сжимающую меч, с загривка перелететь себе на затылок. Локоть трещит влажной острой болью, а тело вибрирует от удара о тяжелую черепушку. Время вокруг замедляется на пару мгновений, которых хватает, чтобы ухватить головой, на какое дно идет этот корабль: времени у Крысы в обрез катастрофически. С демона не спрыгнешь, не сломав себе что-нибудь, а этого она себе позволить не может, быть расплющенной им — тем более. Туша начинает заваливаться картинно, отчаянно хлопая куцыми крылышками, как обезглавленная курица. Крыса меч выуживает из чужого мяса чудом, не иначе, пытаясь встать и побежать в обратную от падения сторону. Ноги категорически против. Гадство.
Крыса рычит от злобы на себя и свою тупую телесную оболочку, тяжело и со всей силы пружиня ногами от приземистого уродского лба. Живот посещает легкое сосущее чувство невесомости, пока одно мгновение она в воздухе, чтобы ухнуть куда-то вниз, прикрывшись локтем и выставив меч вперед. Огромный черный рот раскрывается перед ней как земля в оползень, но она метит туда, в темноту и мягкую податливость жирного языка, врезаясь со всей дури под поднятый корень, прежде чем все уходит в вонючую густую черноту. Удар.
Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
На двенадцать Крыса судорожно вдыхает богатую серой вонь, но она рада ей как утренней росе: значит жива еще. Все вокруг нее ходит судорожным ходуном, поэтому Крыса делает то, что присуще Крысе. Прогрызает себе путь наружу. Она тонет в смердящей горячей жиже, но рубит тяжелый язык все равно, отпинывает с злобой от себя под булькающий клекот откуда-то из глубин большой глотки. Где-то над ней в приоткрытую клацающую пасть падает дождь, но она видит просвет под подбородком (не иначе кто-то прорубил), и остатки сил употребляет, чтобы раздвинуть мышцы и жир, вылезая, наконец, на свет божий. Пусть и наполовину. Щурится, пытаясь отдышаться.
— Ты жив, подлец? — сипит она куда-то вперед себя, шипя и стараясь остатки тела вытянуть наружу.
Они еще не закончили.
Отредактировано Крыса (2021-05-27 14:15:11)
Поделиться102021-05-27 17:50:38
[icon]https://i.imgur.com/t3S4Uqi.png[/icon]По колено в склизких вонючих кишках, с ног до головы измазанный порченной кровью, густым паром поднимающейся в воздух с тонущим в переходящем в клекот рычании шипением, не сводящий единственного глаза с падающей твари — Рагна, кажется, вместе с ним сейчас пошатнется да и рухнет рядом. Серьезно раненый, физически истощенный — он едва ли в состоянии держаться, даже оперевшись на меч, не говоря уже о том, чтобы этим мечом махать, пускай и не обращает на это внимание, обуреваемый первобытной злобы, приводящей его в состояние странной, извращенной, неправильной эйфории, повышающей скорость реакции, обостряющей инстинкты, разгоняющей по венам адреналин, услужливо подбрасывающей в горячую голову новые и новые образы, объединяемые в один простой приказ, противиться которому с одной стороны тяжело, а с другой — нет ни малейшего желания.
Рагна в этой жизни не обучен ничему, кроме убийства. С мечом с самого детства, с ранних лет привык к тому, что смерть всегда где-то поблизости и ждет, когда же он, наконец, снова выменяет очередную жизнь на свою собственную. И он никогда не разочаровывает. Рагна в этой жизни умеет только убивать, но в этом он безупречен — вне зависимости от того, чью голову он намерен снести в этот раз.
Поэтому и не мешкает, когда земля содрогается под весом ломающей камни туши. Поэтому рвется вперед в желании покончить с этим, но в момент, когда поднимаемый над головой меч сначала на мгновение зависает в воздухе, а после со всей силы обрушивается на твердый приплюснутый череп, чтобы раскроить его на две части вмешивается Крыса, то ли по неосторожности, то ли потому, что так и было задумано изначально падает в широко раскрытую пасть.
«Ебанутая»...
Это, конечно, не главная, но все еще одна из многих причин, по которым он предпочитает скитаться в полном одиночестве — ему претит мысль действовать с оглядкой на кого-то, он терпеть не может кого-то ждать и за кем-то присматривать. И по большому-то счету на Крысу ему, конечно, плевать — как и должно быть в случае с человеком, с которым он при условии выживания, скорее всего, больше никогда не увидится — но судя по доносящимся откуда-то из недр клацающих челюстей гневным воплям, подыхать она не собирается. Рагна это упорство хорошо знает — уважает даже в какой-то мере — а потому тормозит, замирая на полусогнутых ногах и буквально в последнюю секунду принимая волевое в его текущем состоянии решение не спешить, потому что если поторопится, она рискует не досчитаться как минимум руки.
Когда Крыса, наконец, вылезает через прорубленный подбородок, Рагна не говорит ни слова — понимая, что выбираться не так уж и просто, отпускает меч и вытягивает руку, чтобы крепко сжать чужое запястье и, едва не теряя равновесие, с силой дернуть на себя. Получается неуклюже и не так быстро, как хотелось бы, но главное — результат, и когда она вылезает, выворачивая края разреза наружу, он просто молча кивает. Нет, не ей — за спину. Туда, где все еще барахтается заметно похудевший, но все еще толстый и отвратительный недобиток, оказавшийся достаточно вертлявым, чтобы перевернуться на брюхо.
— Да когда ты уже подохнешь, сука... — сплевывая на землю кровяным сгустком, рычит Рагна, и, подняв меч и слегка задев союзницу плечом, выходит вперед.
На самом деле, исходящая от демона угроза несколько секунд назад снизилась вполовину, если не больше. Искалеченный, лишенный возможности нормально передвигаться, он сейчас кажется не более чем рядовой отрыжкой Пожирателя, которых Рагна по нескольку за раз ломает. Другое дело, что и сам Рагна сейчас далеко не в лучшей форме — надолго его, понятное дело, не хватит, а потому, как бы ни было тяжело это признавать, от небольшой помощи он отказываться не будет. Надеется только, что Крыса понимает — им сейчас необходимы один-два точных удара. И под «сейчас» он подразумевает именно этот момент — когда половину имеющегося мизерного ресурса вкладывает в рывок, а вторую половину — в рубящий по вертикали удар, нацеленный точно в голову.
Риск напороться на когти повышается, когда демон выставляет вперед лапу, видимо, рассчитывая встречным ударом пробить грудину насквозь, но Рагна уверен — его даже не заденет, если Крыса не будет тупить. Незнакомому человеку доверяться тяжело, но он все же рискует, и суть даже не в том, что риск — благородное дело. Благородностью Рагна похвастаться никогда не мог — оставляет это рыцарям, странствующим целителям и прочим помогайкам. Он рискует, потому что едва ли способен увидеть другие варианты.
Поделиться112021-05-29 15:12:08
Парнишка выглядит неважно, едва держась на ногах, но за руку ее берет твердо, а значит, любое впечатление обманчиво. Люди, на собственном примере, и не такие чудеса упорства и желания жить показывали, а не было бы в них этого упрямства, так вымерли бы еще когда Пожиратель по земле ходил. Крыса не испытывает каких-то призрачных надежд: привыкла полагаться на себя, хотя бы потому, что не может сдохнуть, в отличие от любого своего случайного попутчика. Знает, что хоть этот и тверже многих, времени у них рассусоливать да хмурыми взглядами меряться нет совсем. От чужой силы, хоть и в разы меньше чем у демона на шкирке, но руку неприятно тянет, воздух из легких со свистом выходит. Вести битву на выносливость с демонами — затея гнилая и неблагодарная, но они на пару в нее уже ввязались, не получится как сельская баба юбки задрать да деру в лес припустить.
Крыса толкается, на рычаге выворачиваясь из мяса, противно чавкая мокрыми от черной жижи сапогами об каменные плиты замкового двора. Кровь приходится размазать с лица ладонью: застилает, сука, обзор, стекая со лба и бровей, западая в нос и рот, поэтому она сплевывает следом, разворачиваясь на звук. Сзади барахтается дрыгая пузом болотный выблядок, и у них сейчас есть буквально пара минут, пока он не начнет выливать наружу порчу. Тогда все эти потуги и пляски будут вообще ни к черту, а значит, раз уж встретились два охотника, нужно дело делать, а не ворон считать, да поживее.
Сил у Крысы не то, чтобы больше: с пробитым боком и дрожащими ногами, тяжелым дыханием и вывернутой рукой она вполовину того, что могла бы иметь, будь осмотрительнее. Да Рагна если сейчас на что со своей железной махиной сгодится, так это добить уродца одним точным ударом. Если бы у них в силу ремесла привычка сложилась ртом говорить, Крыса б смолвила, мол, дубина ты стоеросовая, снеси башку ему, и дело с концом. Коли силы не хватало, она бы смогла дать мечу необходимый разгон, а подрезать черепушку у самого основания дело вообще не хитрое, если курицу в походах разделывал. Но разве мужику свою голову приставишь?
Разворачиваться приходится следом, брать меч в другую, рабочую руку, через жгучую влажную боль и усталость, через хмурое неодобрение и желание злобно зашипеть, с хлюпом переступая с пятки на носок. Тело снова, из последних доступных ей сил напрягается, чтобы один раз в лет пятьдесят точно, сработать в команде, хотя, зная Крысу, скорее попытаться. Реальность принуждает к кооперации, потому что она устала. Потому что убить демона и плюхнуться на склизкие мокрые камни — все, чего она сейчас хочет, да побыстрее, и это напряженное раздражение жжется где-то в животе, бурлит, пеной поднимаясь к горлу, заставляя быть быстрее, ловчее, острее. В этом предсмертном чувстве есть что-то опьяняющее, как вкус одуванчикового галлюциногенного вина которое она пила на майский праздник — какая-то ее часть купается в этом редком отчаянном порыве до сдавленной болезненной приязни. Но искра пропадает, когда она считывает чужое точное движение и понимает: сейчас ей придется проредить поле для этого плуга — второго шанса снести рогатую башку у них не будет. Крысе невдомек даже подумать, делает ли она кому-то одолжение или это какой-то особый знак доверия. Меньше слов, больше дела.
Крыса тело выносит вперед, быстрее чужого замаха, несмотря на вес: демоническая лапища ее не пугает, а лишь раздражает. Она поворачивается, пружиня на пятках, телом устремляясь в сгиб локтя, четким ударом перерубая связку. Крыса не слышит демонических завываний, некогда — она уходит с пути чужого меча вовремя, отпинывая грузную руку как тюфяк с костями. У этого Рагны рука тяжелая, но она не намерена гадать на кофейной гуще и доверчивой дурочкой надеяться, что после ран и затяжного боя он так легко перережет кости и хрящи. Она, конечно, не дочь мясника, чтобы знать все премудрости, но головы и так хватает. Где его силы может не достать, она вкладывает свою, хоть и не просили, крутанувшись вокруг своей оси и ухватившись за меч обеими теперь руками, опускает его с силой на чужой, добавляет скорости. Метал об металл высекает искры, которые жгут ей лицо, но заботит это мало — боль становится привычной когда сопровождает на кажом шагу.
Тварь булькает, конвульсивно дергаясь с проломленной насквозь черепушкой, заблевывая двор своей кровью и сплющенными чужим мечом мозгами. Запах серы становится невыносимым прежде чем все замирает, оставляя их наедине с шумом дождя и отдаленными криками прислуги. Дыхание оседает паром, когда адреналиновый угар, наконец начинает утихать. Крыса выдергивает покореженный меч: у нее нет сил считать свои убытки прямо сейчас, отходит на негнущихся ногах куда-то к наковальне, но плюхается на мокрые камни так и не досчитавшись пары шагов. Спина ноет и мокнет, от поддоспешника несет как от полуторогодовалого трупа, а дождь барабанит по лицу, смывая с него черную вязкую жижу. Крыса выпускает пар изо рта, облизывая окровавленные зубы.
— Ну и дерьмо.
Поделиться122021-05-31 20:29:41
Рагна за свою относительно недолгую жизнь повидал немало, и знавал многих — наивных, честных, гнилых, меркантильных, да всяких. Честных и бескорыстных, конечно, меньше — да и тех принимал за дураков, зная, что честным всегда быть невозможно, а если очень сильно пытаться, то можно очень плохо кончить. Хорошие люди всегда умирают первыми.
У него с доверием в быту явные проблемы — о том, чтобы надеяться на кого-то в бою, вверять в чьи-то руки собственную жизнь, зная, что спина надежно прикрыта — об этом и речи не идет. Доверяет Рагна только себе и своему мечу — потому что больше некому. Всегда сам, всегда своими силами, всегда отмахиваясь от любых попыток добрых людей и прочих идиотов предложить ему свою помощь. Только вот реальность снова отвешивает ему пощечину, чтобы преподать урок летящими навстречу острыми когтями, способными пробить латы что лист бумаги, как раскаленный нож в масло войти в мягкую плоть и порвать его надвое. Привыкшему надеяться только на себя Рагне нужна помощь этой женщины — ее скорость, ее вертлявость, ее хладнокровие — привыкший надеяться только на себя Рагна один эту атаку не переживет.
Он едва способен увидеть что-то кроме того, что сейчас перед ним, но краем глаза среди серого с оттенками красного справа вычленяет чьи-то сжимающие руки меч, который разрезает воздух вместе с каплями дождя, проходится по связкам (кто бы мог подумать, что ее зубочистка пробьется через толстую кожу), и отталкивает в сторону серую лапищу, расчищая путь и создавая условия для удара. Сил у него не так много, как хотелось бы, но все, что есть, концентрируется сейчас в предплечье и запястье — с ревом пребывающего в состоянии бешенства зверя он обрушивает меч на массивный череп с намерением разрубить голову от макушки до самого подбородка. У него не так много физического ресурса, как хотелось бы, но давящий сверху одноручник придает удару дополнительной силы и ускорения. От столкновения металла с металлом в лицо летит целый сноп искр, но Рагна боли уже не чувствует — незначительная и скоро уходящая, она прячется за ноющими ребрами, сломанной рукой, и многочисленными глубокими ссадинами и ушибами, которыми далась ему эта битва.
Он все еще жив, и сквозь лязг металла и быстро смолкающий рев чудовища может услышать треск черепной коробки, который заканчивается оглушительным грохотом, с которым ломаются под весом меча и разлетаются в стороны обломки камней. Разрубленная на две неровные части голова демона падает на землю, и с мерзким звуком кусками вываливаются из нее внутренности — дымящиеся и кипящие под дождем, и распространяющие сильный смрад, как Рагне кажется, по всей округе.
— Ты меня заебал, жиробас.
С нескрываемым отвращением сплевывает он прямо на кучу, которая кажется ему мозгом, и, оперевшись на меч, бросает короткий взгляд на Крысу, которая уже успела отползти чуть поодаль. Выглядит она немногим свежее него, и Рагна все понимает — она тоже устала, тоже ранена, и помощь ей, возможно, нужна не меньше, чем ему, но помочь он ей не может, да и не хочет — самому бы не скопытиться. Они неплохо сработали (а могло ли быть по-другому в случае, когда и он, и она преследовали одну цель — выживание?), но теперь каждый снова сам за себя.
Поэтому он уходит — медленно, потому что быстрее двигаться не способен; склонившись, потому что даже голову прямо держать тяжело, не говоря уже о том, чтобы закинуть на спину меч, который он просто тащит за собой сначала по камням, а потом и по грязной земле, оставляя толстую глубокую борозду. Рагна знает, что где-то в этих краях живет лекарь — Рагна знает, что у него в подсумке еще остались какие-то гроши, на которые он может купить исцеляющее заклинание, ну или хотя бы зелье. Сегодня заработать не получилось — платить ведь, стало быть, уже никто не будет — но об этом он думает в последнюю очередь.
Что будет делать дальше Крыса он не знает, да и не сказать, что ему интересно. Отлежится да дальше пойдет. А может и замок решит обчистить — найдет среди гор десятилетиями собирающего пыль барахла потускневшее за долгие годы кухонное серебро. Поднимется в графские покои, где отыщет кое-какие фамильные драгоценности и большой ключ, а в большом сундуке из темного дерева — скелет, оставшийся от прежнего хозяина этих земель. По обветрившимся каменным ступеням взойдет под самую крышу, чтобы отпереть ключом массивную дверь — обнаружит там маленькие детские косточки, а внутри железной девы — полуразложившийся труп девчонки, которую демон выдавал за собственную дочь.
Крыса, он уверен, найдет, чем заняться. И это уже не его дело.
Отредактировано Рагна (2021-05-31 20:39:19)
