Клэр о таком рассказывала.
Не каждому гостю-человеку по душе подобострастность, а уж высокому эльфу, наверное, и подавно.
В таком случае подруга советовала быть собой — «Надломленность тут только к месту, как ни крути», говорила она, а Тика, развесив острые ушки, слушала. Увы, полукровка сама не знала, какая она.
Во всяком случае — хозяин от своей профурсетки, видимо, отказываться не намеревался. Это посеяло зёрна лёгкой уверенности в юной полуэльфке, сорванные, недоросшими, в самообладание. Хотя бы крохи оного.
— Кетс. — Повторила за гостем Тика, катая имя на языке, во рту. — Ке-тс... я тоже буду очень помнить вас, х-хо... ум, в-вас.
Не хозяин. Она ведь не была совсем глупой. И неважно, что мир не знает такого словосочетания как "очень помнить".
На щеках расцвёл почти эльфийский розовый румянец — смущение; с подобной чарующей бледностью, как у Тики, он был полукровке исключительно к лицу.
Сама она, впрочем, старалась держаться серьёзно и непосредственно, каковой мнила себя на самом деле.
Не успела Тика самостоятельно подняться, как благие ветра подхватили её на незримые руки и усадили на колени эльфа. Сердце под миниатюрной грудью моментально с силой ударило в свою клетку, взяв бешенный темп, а бёдра сами собой напряглись, поджались, чтобы не дай Лливелин Кетс заметил подступающее грязнокровное возбуждение. Шёлковые трусики для этого — больно робкая преграда, но другой у Тики не было. Тонкие руки, сжавшие между собой (ненароком!) упругую грудь, она зажала промеж собственных коленок.
— С радостью, ум, Кетс. — Называть хозяина по имени было непривычно, но отказать воле хозяина же и вовсе звучало как нечто невозможное. Нежность, сквозившая в этих четырёх, простых буквах, была до безобразия естественной, поскольку Тика видела в этом пусть и глупенькое, но родство; Тика — Кетс, и там, и там — четыре буквы.
Прикрыв на мгновение огромные глаза, полукровка послушно прижалась к горячей ладони.
— Правда, эта история очень короткая. — Взгляд, наполненный липовым мёдом с бирюзовым оттенком, соскочил было в сторону, но тут же вернулся, зачарованный, к Кетсу. — Я не знаю своих родителей, и не знаю, продали они меня, или меня у них отняли. В детстве я всегда-всегда была рабыней, в Алваде, и принадлежала К... Кассьяну.
Ком в горле Тика проглотила удивительно легко.
— ...пока однажды меня не продали в Красный Дом. Сюда. Так я оказалась в Ларне. Тут лучше. Меня никто не бьёт и не держит в темницах, и здесь очень-очень много снега. Он холодный, но очень красивый. Мне платят деньги и я иногда хожу гулять.
На маленьких губах расцвела ненадёжная улыбка, а в успокоившемся было сердце потеплело. Здесь и правда было лучше.
«Хотела бы я родиться эльфкой...» — спонтанное; осталось невысказанным.
Возможно когда-нибудь, лет через пять, Тика научится понимать сигналы не только своего, но и чужого тела, однако сейчас она поддалась птичьему зову, рвущемуся из груди, — Кетс был так близко! — и как есть, чуть снизу-вверх, поцеловала его, попутно трепетно найдя пальцами художественные шрамы на мужской груди — вслепую; для поцелуя полукровка закрыла глаза.
Губы у Тики были маленькие, ужасно мягкие и самую малость влажные.
