Частые хриплые выдохи, похожие на протяжный негромкий стон, белесыми облачками пара рассеивались на ветру. Легкие нещадно горели все равно что поленья в камине, но Михаль не смел поубавить пылу даже на пару столь желанных сейчас мгновений отдыха. Даже если ноги казались обледенелым деревом, а ступни, в полных снега сапогах, пронзали тысяча морозных иголок. Нет, вместо этого он гнал себя еще сильнее, еще быстрее, дальше и дальше, в плывущий перед глазами мрак.

Потому что в ушах не прекращает стоять раскатистый медвежий рык.

Он уже не слышит ничего, кроме этого дикого рева, что звучит прямо за его спиной. Оступись, упади, притормози всего на миг и он станет уже твоим последним. Продолжай бежать что есть сил в изможденном уставшем теле и проживешь еще на несколько биений сердца дольше, но никак не больше. Потому что любой балбес понимает, что медведя обычный люд никак не обгонит. Ему бы на дерево забраться сразу, а не бегать как блаженный дурак, да вот только как сделать это с порезанной рукой? Вот и остается, что ждать, когда гигантская туша таки нагонит его и повалит в снег.

Совсем так же, как он повалил ту девчонку, из-за которой и пришлось бежать от деревенских в этот проклятый лес.

Задуматься об этом подольше он не успевает, ибо через марево, стоящее перед глазами, видит что дальше ждет его - обрыв. Слишком крутой склон, спуститься по которому значит сломать себе шею и сдохнуть. Сзади смерть голодная до его мяса, спереди смерть готовая поймать в раскрытые объятья. Любой другой остановился хотя бы на секунду и попался под мощные лапы, что следовали за ним. Но вместо того, чтобы отчаяться, Михаль лишь пуще злиться.

- Хрен тебе! - рычит уже и он сам, скривив морду подобно зверю и скаля клыками пропасти, ждущей его впереди.
И мигом позже он прыгает ввысь, чтобы упасть в стелящуюся снизу бездну.
Поступок безумный и глупый, так как то был верный способ умереть уже наверняка. Но мысли эти он выжигает яростным пламенем, что опаляло виски вместе с безудержным стуком сердца.

Приземлившись, его тело тут же катиться вниз по склону, ударяясь об камни и деревья, встреченные по пути. Но запомнить, что будет дальше он уже не сможет, ибо тьма забирает его к себе сразу после того, как голова встречается с очередным коварным булыжником, что должен был принести ему смерть.
Но...

***

Помоги, Д̷̢͈̲̃͒̑͡и҉̢̖̑̈͞м̸͇̿͜͞к̷̝̮̦̂͐͒͜͡а̸̨̘̩̒̉̂͞! Он еще живой!
Все равно что назойливый комариный писк, его тишину начали нарушать чьи-то слова.
О, боги, да что же это? Откуда столько крови?...
Забавно, но Михаль задавался таким же вопросом, когда он вонзил нож в грудь пареньку, который догнал его самым первым, чтобы отомстить за ту девчонку.
Держись, парень, держись. Слышишь меня? Д̷̢͈̲̃͒̑͡и҉̢̖̑̈͞м̸͇̿͜͞к̷̝̮̦̂͐͒͜͡а̸̨̘̩̒̉̂͞, открой дверь. Сейчас мы его положим на кровать. Только не умирай. Только не снова...
Точно, он же ведь и забыл совсем... Он же пообещал себе, что обязательно выживет - любой ценой. Так что двигайся, даже если тяжело. Дыши, даже если больно. Открой глаза, даже если совсем не хочется лишаться этого мрачного покоя.
Я на охоту. Д̷̢͈̲̃͒̑͡и҉̢̖̑̈͞м̸͇̿͜͞к̷̝̮̦̂͐͒͜͡а̸̨̘̩̒̉̂͞, присмотри за ним, хорошо? Уже как пару дней прошло, может очнуться в любой момент.
Стисни зубы и живи, крысеныш, ибо на большее ты и не способен.

***

Первое, что он чувствует, это как свет безжалостно режет только-только открывшиеся глаза. Следом идет боль, громогласное эхо которой звучит отовсюду: от клети ребер, не дающих нормально дышать, от правой ноги, что казалась словно полной расплавленного свинца, и от левой руки, так же скрытой под толстым одеялом. И ко всему этому, еще и голова гудит будто колокол церковный - так же невыносимо.

Потом приходит осознание: он в чужом доме и чужой постели. Подчиняясь дикому инстинкту своему, оно тут же дергается, пытаясь подняться, но мощный пульс боли тут же приковывает его затылок обратно к подушке. Сейчас ему ни на ноги встать, ни жизнь свою защитить свою, если придется, не получиться. И собственная беспомощность ощущается гораздо хуже, чем любая испытываемая сейчас боль.

И тут по спине пробегает столь же неприятное чувство, от которого внутри все сжимается в комок.
За ним наблюдают.
Стоит только повернуть голову, как уже видит пара огоньков вместо глаз, устремленных на него.

И на пару секунд глотка его не способна сделать ни вздоха.

Ему говорят лежать, вот Михаль и лежит - просто потому что не может иначе. Даже подальше от этого мальчишки отползти он не может, походя больше на вонючий мешок, который на скорую руку наполнили переломанными костями и потрохами. Тошно от этого, конечно, но что он еще может сделать? Сил не хватает даже на то, чтобы сблевать на омерзительно белоснежное одеяло. Да и в животе, наверное, слишком пусто для такого. Вот и остается лишь огрызаться.

- Заткнись... меня зовут, - тихо, почти беззвучно шипит он на паренька и скалиться еще в придачу: злобно так, недружелюбно, словно зверь какой.

Башка не переставала шуметь так, будто по ней до сих пор бьют со всей дури молотом, а от звонкого голоска становится только паршивее. Настолько, что звон периодически походит на чужие слова, эхом раздающиеся внутри черепушки. Поди разбери кому они принадлежат да чего значат. Хотя ответ на последнее подсказывают мурашки, что безумным зверьем забежали по спине. Беду они предсказывают, и так ясно, к ведьме не ходи.
Потому прежде чем продолжить говорить, Михаль отводит взгляд куда-то в сторону и берет длинную паузу на подумать своей пустой головой.

- Ничего не помню, - хрипит он все так же враждебно, но негромко и коротко, ибо даже говорить было тяжко. - Медведя разве что... Ну, который в лесу... И все.

Ему бы историю какую-нибудь поубедительнее развесить у мальчишки на ушах, вот только на ходу придумать он толком ничего не может. Может пока и не нужно: коли в дом приволокли и выходили, значит не из той деревушки, от жителей которой и сбегал, иначе проснулся бы повешенным на каком-нибудь суку. Если не хуже. Но лучше, разумеется, спросить.

- Сам назовись-ка, а... И это... Где мы... вообще? И кто этот... т-твой... Ри?

По тому, что видит вокруг, думается Михалю, что тот был охотником, однако этого было маловато. И словам о доброте он, естественно, не верит, так как дураком последним не был. Вот таким и рассказывай о незнакомцах с большим сердцем, а Михаль в первую очередь, как и всегда, чует угрозу. Верить нельзя никому, а если поверили тебе - их вина. Вот и оставалось понять с кем именно он имеет тут дело.
И стоит об этом подумать, как любознательные огоньки в глазах мальчишки уже не кажутся такими наивными и глупыми, как думалось сперва. Меж лопаток вновь пробегает ледяной холодок: странное предчувствие, словно предостерегающее от чего-то.

Но вот от чего?

- И кто такой... ты?...

Вопрос сам собой слетает с уст и тут же стучит об темень осознание его глупости. Ну какая угроза может быть от этого тупого мальчишки? Бояться всегда нужно тех, кто сильнее тебя.

И никого кроме них.

Не нравится ему это: как глаза, наполненные пустым огнем, следят за каждым его движением, как маленькое слабое тельце не смеет дрожать в такой сучий холод, что колит даже сквозь тяжелое одеяло, но больше всего то, каким Михаль чувствовал себя беззащитным, беспомощным, уязвимым. Ни рукоятей ножей рядом, ни сил их взять, даже окажись они под рукой, одна лишь боль, что своими жадными клыками вгрызается в истощенную плоть и сломанные кости. Ему бы послать паренька этого к демонам да закрыть глаза, чтобы вернуться в безмятежную дрему.

Но чтобы не оставить ему такого соблазна, зубы больно кусают кончик языка - маленький писк в сравнении с оглушительным хором агонии, что пело его тело, но этого было достаточно.
Достаточно, чтобы вспомнить то, чего тут следовало бояться.

- Ещё что, ага... - бездумно повторяет он за Димкой и пульсирующей фразой за стенками своей черепушки, и морщиться, словно трупной воды налили в рот. Чужие слова снова всплывают в голове, но смысл их все так же непонятен до конца. И от этого становиться только больше не по себе.

- Будешь мен-... Ай! - опять стреляет в ноге. - Меня так... звать б-будешь, по башке получишь... балда, - снова недобро отзывается он, после чего устало прикрывает глаза. - Миха я. Только... так и зови, иначе в рыло дам.

Именем своим нечасто представляется, так что ничего плохого если назовется, пусть и не целиком. Все равно в горшке своем на плечах ничего так и не вариться пока, так что толку увиливать? Тем более отца своего он тоже как полагается не назвал, так чт-...
Погодите.
Это какой сын не знает как полностью кличут отца своего, коли живешь с ним под одной крышей?
Или же...

- Ты ему не сын?... - язык его вновь оказывается быстрее мысли.
Знать ответ ему совсем не обязательно, ведь его ноги в этих местах не будет уже через пару-тройку дней. И все таки... Почему это кажется таким важным?
Что может случиться?

Пусть парень посмотрит.
Что может случиться?

Снова в голове гудит, отчего негромкий стон выбивается из глотки в такт ветке, стучащейся в окно.
Михаль не может понять почему, но отчего-то пальцы начинают дрожать.

- Ножи... - мямлит он сквозь приступ боли. - Со мной были мои ножи... Где... Где они?
Взять их пока он, разумеется, не сможет.
Но все равно с ними ему будет спокойнее.
До тех пор, пока он не наберется сил, чтобы постоять за себя.